Идея, приписываемая отдельной паремии, всегда рассчитана на определенный перлокутивный эффект: говорящий/пишущий, раскрывая для адресата предмет речи с определенной стороны, истолковывая и оценивая его по-своему, стремится побудить слушающего/ читающего к определенным запланированным выводам и действиям. Иными словами, речь идет о том, что содержание пословицы определяется в первую очередь с точки зрения его воздействующей силы на собеседника. Вот пример такого воздействия: “Лушка захохотала, сказала вслед: “Макар от меня все мировой революцией заслонялся, а вы - севом. .Мне горячая любовь нужна, а так что же? У вас кровя заржавели от делов, а с плохой посудой и сердцу остуда !” (Шолохов, 1966:208). Идею употребленной пословицы можно интерпретировать в данном случае следующим образом: любовь должна быть взаимна, без ответного чувства исчезает любовь, симпатия, привязанность. Как результат отчаянной попытки привлечь к себе внимание, высказанное чувство горечи от одиночества и желание ответной любви - растерянность Давыдова, затем жалость к Лушке и сомнение в правоте своих действий по отношению к ней.

Основным выводом по этой части нашего исследования стал следующий тезис. На фоне общих закономерных положений о паремии, а именно:

1) пословица выражает отношение, а не абсолютную истину;

2) значение и истинность пословицы могут быть определены только

контекстом;

3) пословица, отражающая какую-либо ситуацию, может не быть

рассчитана на то или иное конкретное ее употребление;

4) человеку свойственно выбирать пословицу в зависимости от

требований жизненной ситуации, а не в силу ее абстрактного

смысла,

сопоставительный анализ пословиц о любви в русском и немецком языках мог бы стать подтверждением мысли о том, что возникшие в определенном историко-культурном социуме пословичные выражения отражают общие характерные для многих языковых коллективов мировоззренческие и поведенческие стереотипы, но также несут ментальные черты лишь конкретного этнического сообщества.

В Третьей главе “Сопоставительный анализ языковых средств описания понятия “любовь” в русском и немецком языках” приводится сопоставительный анализ лексических средств фразеологического и нефразеологического характера, обозначающих понятие “любовь” с точки зрения их общих и особенных структурных типов (часть1), коннотативных признаков (часть 2) и метафорического переосмысления (часть 3).

К итогам такого сопоставления мы относим следующие положения:

Своеобразие номинации и описания вычлененных языковым сознанием говорящих на определенном языке элементов окружающей действительности и внутреннего, эмоционального мира человека как ее части задано уже формой интерпретации, то есть форма языковых средств, стремясь к своеобразию, влечет за собой определенные раздичия в семном составе и в эмотивной прагматике. Такие различия сами по себе суть своеобразное картирование окружающего мира и одновременно - свидетельство неодинаковости видения его конкретным культурным сообществом.

Материал исследования свидетельствует, что этнокультурная специфика понятия “любовь” в немецком и русском языках объективно выделяется и может быть представлена в нескольких культурных доминантах:

1) немецким языковым сознанием однозначно осуждаются такие проявления любви, как безрассудочность, открытая демонстрация чувства; отрицается мистический характер любви. Негативно оценивается в немецком культурном социуме назойливость, неумение сдерживать эмоции. Русский менталитет терпим к таким признаковым и оценочным характеристикам, как безрассудочность, страдание, боль, мучительные переживания в любви, проявления влюбленности мистического характера, но осуждает легкомыслие, безответственность, нескромность (особенно жесткие социальные требования предъявляются к женщине). Немецкое языковое сознание скорее оценивает эти поведенческие характеристики в любовных отношениях иронически, чем с осуждением;

2) русский язык стремится к конкретизации эмоциональной информации, к обозначению нюансов эмоционального отношения, поведения и состояния, номинируемых как ‘любовь’. Немецкое языковое сознание характеризуется в этом смысле определенным консерватизмом и не стремится вербализовать нюансы любовных переживаний, ограничиваясь новообразованиями от нейтральных глаголов общего типа и широкой семантикой словарного состава. Однако в обоих языках активно используются метафорические переносы для описания и/или обозначения того или иного эмоционального переживания, связвнного с любовью;

3) культурологические признаки в описании понятия “любовь” для носителей немецкого и русского языков частично универсальны, частично специфичны. В обоих сравниваемых языках основные культурно-образные ассоциации, связанные с понятием “любовь”, основаны прежде всего на ‘пламени’, ‘жаре’ , ‘огне’, ‘горении’. Совпали в немецком и русском языках представления о любви как о питательном средстве, пище. Однако в немецком языке образ любви никак не представлен лексикой ‘дыхания’, ‘кипения жидкости’,’вместилища/сосуда’, практически отсутствуют ассоциации с колдовством, чародейством, волшебством, которые отражены в русском языке. Русское языковое сознание “не выхватило” никаких ассоциативных переосмыслений для описания любви из животного мира, в то время, как немецкий язык достаточно активно оперирует образами, связанными с фауной. Из двух сравниваемых языков только русский имеет в совем составе слова, в которых отсылка к литературному персонажу имеется в их внутренней форме.

В обоих сравниваемых языках любовь “очеловечивается” и опредмечивается, но русский менталитет чаще интерпретирует ‘любовь’ как явление природы. Закономерным для обоих культурных социумов является гиперболизация в описании способностей человека любить как фундаментального чувства. Однако для русского языкового сознания это ассоциируется прежде всего с ‘душой’ и ‘сердцем’, для немецкого же предпочтительным является ‘сердце’.

Гиперболизация степени чувства в описании любви связана для носителя русского языка прежде всего со смертью, а затем - с безумием. Немецкий менталитет ограничивает гиперболизованное описание степени любви с разными видами безумия; тема смерти практически не затрагивается.

В целом - при некоторой базовой ассоциативной общности, основанной, как правило, на дедуктивно-логических и индуктивно-прагматических признаках, каждое языковое сознание добавляет “свои” переосмысления, интерпретации, свойственные только ему и являющимися для данного культурного социума ценностными доминантами.