Итак, пришло время подвести итог. Я могу, не боясь преувеличить, сказать, что доклад Хрущева имел огромнейшее значение для развития нашей страны. С него началось освобождение СССР от нависшей над ним тени тирана. Хрущев сумел развенчать Сталина, как вождя, как военного гения и как продолжателя дела Ленина. Невозможно, конечно, не видеть некоторой ограниченности критики Хрущева. Он все еще разделял генеральную линию Сталина по коллективизации, индустриализации и некоторым другим вопросам. Но ведь не он один! Большинство деятелей, приговоренных к смерти Сталиным, продолжали верить в него. Многие из них перед расстрелом выкрикивали: «Да здравствует товарищ Сталин!»

Доклад Хрущева носил разоблачительный, а не аналитический характер. Разоблачение — это лишь начальный характер. Хрущев осудил тиранию, но не затронул авторитарной власти. Он отверг культ личности, но в значительной степени сохранил систему, которая его породила. Что касается ссылок на личные качества Сталина, тиранический его характер, то это абсолютно несерьезный уровень политических размышлений. Разве можно объяснять жестокость Гитлера или Муссолини только их личными качествами?

Конечно, для деспотизма нужен деспот. Вопрос в том, почему проявляется деспотизм, который приводит этого деспота к власти, и почему народ, или, по крайней мере, его большинство, преклоняется перед деспотом? Не один диктатор повинен в самых страшных преступлениях ХХ века, а, прежде всего Система, идеология, основанная на ленинских постулатах. Сталин и партия были «рулевыми» этой системы. Но тогда этого никто понять не мог. Хотя были очень немногие, кто винил во всем Систему. Так, например, интересно почитать мысли Александра Солженицына на эту тему. Он вовсе не разделял восторгов многих людей и считал, что конец сталинских злодеяний должен был выглядеть совсем не так. Не должны были разгрузочные комиссии, приезжавшие в лагеря и отстранявшие лагерное руководство выписывать ордера на освобождение «с такой легкостью и безответственностью, будто это были ордера на арест».[6] Нельзя было втихаря отпускать на волю всех, кто признавал свою вину. Надо было этой комиссии встать перед строем и повиниться в том, что они являлись соучастниками убийств Сталина. Приходится признать, что Хрущев, осудив чудовищные крайности сталинского режима, в своем докладе на ХХ съезде партии все еще оставался в плену многих сталинских представлений о социализме.

Хрущев и умрет в неведении: он никогда не мог бы согласиться с тем, что, защищая Ленина, он «сохраняет» и Сталина, ведь большинство обвинений «било» в личные качества Сталина, а отнюдь не в принадлежность его действующей системе.

В большинстве своем люди еще не в состоянии были оценить того, что сделали благодаря Хрущеву крупный шаг к свободе. Наверное, это было ясно тем немногим, которые привыкли жить по своим устоям и шли против партии. А вообще советские люди никогда не обладали свободой, поэтому не могли в полной мере оценить ее значимость. Им все равно нужен был кумир: вроде бы отказавшись от Сталина, они еще более уверовали в Ленина.

Сталинизм получил пробоину, но держался на плаву, ибо ленинизм казался непотопляемым .

Таким образом, ограничение на XX съезде критики сталинизма «культом личности», сохранение в неприкосновенности основных теоретических догм тоталитаризма закрыло на многие годы путь к реальной перестройке советского общества, лишило жизненной силы все последующие реформы Хрущева. Тем не менее, историческое значение XX съезда огромно. Тоталитарное общество начало постепенно трансформироваться в авторитарное.

4. деятельность хрущева после XX съезда

4.1. Реформа управления экономикой

В мае 1957 г. ликвидацией отраслевых министерств и созданием совнархозов началась реализация одной из крупных реформ, осуществленных в годы руководства Н. С. Хрущева.

После XX съезда страна находилась на подъеме. Пятая пятилетка по ряду показателей была выполнена досрочно. Среднегодовые темпы прироста промышленного производства были весьма высоки — 13,1 %, втрое выше, чем у США. Большинству населения казалось, что выигрыш в экономическом соревновании с капиталистическим Западом не за горами. Однако на деле положение в экономике было тревожным. Директивы на шестую пятилетку, принятые XX съездом в феврале 1956 г., в декабре были пересмотрены. Был составлен переходной план на 1-2 года, а затем появился новый — семилетний план на 1959-1965 гг. Командно-административная система в условиях ликвидации принудительного труда, отмены суровых наказаний, усложнения условий хозяйствования стремительно теряла свои сильные стороны. В народном хозяйстве подспудно нарастали диспропорции, бесхозяйственность и расточительность. Отчетливо проявлялись такие недостатки, как распыление средств между многочисленными объектами, долгострой. Интересы предприятий все больше расходились с интересами потребителей, с потребностями непрерывного технологического обновления производства. К концу пятой пятилетки в стране насчитывалось уже более 300 тыс. предприятий и строек, большая часть которых находилась далеко от Центра.

Для многоцелевой экономики больше не подходили методы управления, ориентированные на «главное звено в цепи», на традиционное разделение между легкой и тяжелой промышленностью с обязательным преимуществом развития средств производства.

Научно-техническая революция требовала развития новых отраслей промышленности: развития электроники, химии, электрификации железных дорог, изменения структуры топливного баланса, перехода от угля на нефть и газ. Такие задачи были поставлены на XX съезде КПСС. Однако в новых условиях управлять промышленностью из министерских кабинетов становилось все труднее. Жесткая ведомственная система, основанная на максимальной централизации хозяйственного руководства и ограничении самостоятельности мест, стала тормозить дальнейший рост производительных сил. Поэтому мнения экономистов и хозяйственников о путях совершенствования руководства хозяйством в изменившихся условиях разделились. Одни стояли за перестройку самих методов руководства, за расширение хозяйственной самостоятельности предприятий. Другие верили лишь в организационные реформы, настаивали на ликвидации министерств. Советская экономическая наука в те годы не могла дать обоснованных, подтвержденных экспериментами рекомендаций.

Но Н. С. Хрущев увидел в переходе к территориальному управлению возможность освободить правительство от неэффективного вмешательства в местные дела, ослабить влияние бюрократии. Подавляющее большинство руководителей и сотрудников министерств, привыкших к власти и удобствам проживания в Москве, были против подобной реорганизации.

Общесоюзные министерства (за исключением оборонных министерств) были упразднены. Предприятия, находившиеся в их ведении, были переданы в непосредственное подчинение Советам народного хозяйства административных экономических районов. Всего по Союзу было организовано свыше 100 совнархозов, в том числе 76 в Российской Федерации. Большинство создавались на базе одной-двух областей и были небольшими, другие, как, например, Ленинградский, куда кроме Ленинграда и Ленинградской области вошли Псковская и Новгородская области, имели очень мощный потенциал.

В первые годы после реформы упростилось кооперирование предприятий, находившихся по соседству друг с другом. Меньше стало встречных перевозок. Предприятия стали оперативно помогать друг другу. За первые три года были укреплены ранее распыленные транспортные, вспомогательные, ремонтные службы предприятий.

В то же время реформа не изменила самих принципов управления и планирования, а лишь заменила отраслевую организацию территориальной. Осложняло работу совнархозов неквалифицированное вмешательство партийных руководителей.

Принципиальные пороки новой системы управления — местничество и стремление использовать ресурсы, прежде всего для удовлетворения собственных потребностей. В конечном итоге система управления еще более усложнилась и стала менее квалифицированной. Реформа потерпела крах, и после отстранения Хрущева от власти территориальная система была ликвидирована. )