19 июля в присутствии губернатора и многих чиновников Головнину и Муру было показано письмо Рикорда Сампею, Головнину и Муру. В первом письме Рикорд благодарил японцев за их желание начать переговоры и обещал немед­ленно отправиться в Охотск, чтобы к сентябрю возвратиться и доставить требуемое объяснение русских властей о поступке Хвостова. Но не зная входа в Хакодате, он прибудет в соседний порт и просил туда прислать лоцмана.

В письме к Головнину Рикорд сообщал о по­лучении его записки и поздравлял своего друга со скорым освобождением.

Через несколько дней в Матсмай вернулись Сампей, Кумаджеро, Симанов и Алексей; по­следние вновь были помещены в камеру вместе с остальными.

Головнин и другие горели желанием узнать от прибывших как можно больше о родине, о со­бытиях, происходящих в мире. Вот что писал он о своем настроении в эти дни: «Пусть читатель судит по собственному своему сердцу, что мы должны были чувствовать, встретив, так ска­зать, выходца из царства живых. Два года ни­чего мы не слыхали не токмо о России, но ниже о какой-либо просвещенной части света».

Тем временем губернатор решил перевести пленников в Хакодате, а пока поместил их в дом, где они жили прежде. Теперь дом этот не похо­дил на тюрьму: решетки были сняты, охрана стояла без оружия, кормить стали гораздо луч­ше. Обслуживали пленников хорошо одетые мальчики, кушанье подавалось в красивой лаки­рованной посуде. Японские чиновники один за другим приходили к русским, чтобы проститься с ними. На листочках, которые они приносили с собой, были написаны по-русски слова, выра­жавшие добрые пожелания. Один купец прислал ящик конфет.

Через четыре дня русские пленники были в Хакодате. Здесь им также отвели чистое поме­щение, хорошо кормили.

27 сентября «Диана» вошла в Хакодате. Рикорд немедленно направил свое письмо и письмо начальника Охотской области на имя первых после губернатора начальников острова.

В письмах говорилось, что действия Хвостова и Давыдова были самовольными и что русское правительство совершенно не причастно к этому инциденту. Далее выражалась надежда, что и японская сторона проявит стремление к дружбе. Японцы остались вполне довольны полученными письмами. Они поздравили пленников с прибли­жающимся освобождением.

Однако одно обстоятельство взволновало Головнина. Когда японцы узнали, что на «Диане» доставлены письмо и подарки матсмайскому гу­бернатору от иркутского губернатора, они захо­тели лично познакомиться с Рикордом и проси­ли его самому вручить все это бунио — япон­скому губернатору. Головнин опасался, что японцы поступят с Рикордом так же вероломно, как в свое время поступили с ним. Свидание состоялось 30 сентября и закончилось благопо­лучно. После этого пленникам разрешили под­няться на второй этаж, откуда было хорошо видно, что парадная губернаторская шлюпка с Рикордом под тремя флагами — японским, рус­ским военно-морским и белым (флагом мира) двигалась от берега к «Диане».

Не успели они спуститься на первый этаж, как японцы принесли письмо иркутского губер­натора для перевода на японский язык. В пись­ме была высказана просьба к японцам начать переговоры с Рикордом об освобождении плен­ных. В нем иркутский губернатор, между про­чим, упомянул о его подарках для матсмайского губернатора, которые состояли из золотых часов и красного сукна, и просил принять их в знак «соседственной дружбы»; говорилось также, что у Рикорда имеется другое письмо, которое он сразу же вручит после освобождения плен­ных.

Вскоре с «Дианы» прибыл Такатай-Кахи, ко­торый привез весть, обрадовавшую всех,— это было известие об изгнании французов из Мо­сквы. Головнину и другим хотелось узнать более подробно обо всем, что произошло на роди­не, как были разгромлены иноземные захват­чики. По его просьбе Рикорд направил своему другу газеты, журнал военных действий, кото­рый охватывал события от начала наполеонов­ского нашествия до кончины Кутузова. Японцы также проявили живой интерес к тому, что про­изошло в России. Их особенно заинтересовало то обстоятельство, что французская армия, за­хватившая Москву, была повержена и ее жалкие остатки едва унесли ноги. Они попросили пере­вести описание важнейших боевых действий. Головнин объяснил, что французские войска, окруженные в Москве, вынуждены были проби­ваться оттуда силой и что почти вся наполео­новская армия погибла. Японцы захлопали в ла­доши, всячески восхваляя фельдмаршала Куту­зова, говорили, что Кутузов «все сделал прямо по-японски, ибо их правило войны предписывает заманивать неприятеля как можно далее внутрь земли, собирая между тем со всех сторон людей, и потом окружить их».

«Мы смеялись такому сравнению,— ирониче­ски замечает Головнин,— и говорили между со­бой: «Не мудрено, что честолюбие японцев за­ставит их подумать, не научился ли бессмерт­ный наш герой Кутузов из тех книг, которые Хвостов у них похитил».

Японские власти обсудили полученные пись­ма, и бунио решил освободить русских моряков.

3 октября пленники впервые встретились с Такатай-Кахи, пришедшим вместе с переводчи­ком. Почтенный старик, писал Головнин, с ве­личайшей похвалой и сердечностью отзывался об отношениях к нему Рикорда, офицеров и мат­росов «Дианы» и вообще всех жителей Камчат­ки, с которыми ему довелось встречаться.

Но прежде чем русских моряков отпустят на шлюп, Головнину необходимо было встретиться на берегу с Рикордом и объяснить ему, что японцы никаких претензий к России не имеют, что подарков от иркутского губернатора матсмайский губернатор принять не может, ибо, взяв их, он обязан от себя послать подарки, а это строго запрещается японскими законами, и он просит, чтобы возвращение подарков не оби­дело иркутского губернатора. Наконец Рикорд обязан написать, что текст ответа японского правительства он хорошо понял и по возвраще­нии в Россию русский перевод этого документа доведет до сведения своего правительства.

5 октября Головнин встретился на берегу с Рикордом. По просьбе японцев Василий Михай­лович был одет в фуфайку и шаровары, сшитые еще в Хакодате из дорогой шелковой материи яркого цвета. На голове у него была парадная треугольная шляпа морского офицера, она не очень гармонировала с его необычным костю­мом.

Японцы сделали все, чтобы свидание Головнина с Рикордом проходило в торжественной обстановке. Встреча должна была состояться в прекрасной комнате таможенного суда в присут­ствии нескольких переводчиков, «академика», а также некоторого числа чиновников низшего класса.

Около полудня Головнина ввели в таможню, у которой собралось множество солдат, одетых в богатые парадные платья из шелка или барха­та, вышитых золотом и серебром. Переводчики и Головнин вошли в комнату, отведенную для сви­дания. Японцы по своему обычаю сели на пол, а Головнину был предложен стул. Вскоре при­был на губернаторской шлюпке Рикорд вместе с офицером Савельевым, переводчиком Киселе­вым и несколькими матросами. Последние оста­лись перед домом.

Головнин не стал описывать своих чувств, на­хлынувших на него, когда он увидел своего дру­га, с которым был разлучен так долго. Он лишь заметил: «Представляю читателю самому су­дить, что мы чувствовали при первом нашем свидении».

После нескольких радостных минут, пережи­тых друзьями, Головнин сообщил о цели данно­го свидания. Рикорд в свою очередь сказал, что у него имеется предписание иркутского губерна­тора «касательно постановления, с обоюдного согласия между двумя государствами, границ и взаимных дружеских связей».

Обменявшись мнениями, Головнин и Рикорд решили, что поднимать эти вопросы сейчас не следует. Их можно решить только в японской столице, но для этого потребовалось бы задер­жаться еще на зиму в Хакодате. Жить на кораб­ле зимой невозможно, а переезд на берег поста­вил бы русских в зависимость от японцев, что, конечно, было весьма нежелательно.

По окончании свидания русских офицеров угостили чаем и конфетами. Головнин проводил своих друзей до шлюпки, и они отправились к «Диане», Василий Михайлович вернулся к себе.

На следующий день японцы торжественно вручили Хлебникову и Муру шляпы и сабли. В этот же день все офицеры, одетые в лучшие платья и при саблях, были представлены бунио. На прощальной церемонии присутствовало бо­лее двадцати японцев. )