Несколько государств (в том числе Япония) сразу заявили, что еще не получили инструкций по этим вопросам. Непопулярную роль официального оппонента взял на себя германский делегат, полковник Гросс фон Шварцгоф. Он иронически возражал тем, кто говорил о непосильных тяготах вооружения.

Вопрос был передан в подкомиссию из восьми военных, которая, за исключением русского делегата Жилинского, единогласно признала, что 1) трудно даже на пять лет закрепить численность войск, не регулируя одновременно другие элементы национальной обороны, 2) не менее трудно регулировать международным соглашением другие элементы, разные в разных странах. Поэтому, к сожалению, русского предложения принять нельзя. Что касается морских вооружений, то делегации сослались на отсутствие инструкций.

Страстные споры возбудил еще только вопрос об арбитражном суде. Германская делегация заняла в этом вопросе непримиримую позицию.

Компромисс был найден путем отказа от обязательности арбитража. Германская делегация согласилась, в свою очередь, на учреждение постоянного суда. Вильгельм II, впрочем, считал и это большой уступкой, сделанной им государю. То же высказали и государственные деятели других стран.

Русское общественное мнение до окончания Гаагской конференции, проявляло довольно слабый интерес к этому вопросу. Преобладало, в общем, сочувственное отношение, с примесью скептицизма и некоторой иронии.

Гаагская конференция 1899 г. сыграла, однако, свою роль в мировой истории. Она показала, насколько далеко в тот момент было до общего замирения, насколько непрочно было международное затишье. Она в то же время поставила на очередь вопрос о возможности и желательности международных соглашений для обеспечения мира.

4. Попытки уступок. «Осенняя весна» Святополк-Мирского

Выступление земского съезда ставило Святополк-Мирского как министра царского правительства в крайне неудобное положение. Получалось, что при его попустительстве произошло неслыханное по понятиям царя нарушение существующих норм и посягательство на основы существующего строя. 21 ноября Мирский послал царю письмо с просьбой об отставке. На следующий день на аудиенции у Николая он заявил, что в России не существует элементарной законности и защищенности граждан и что если не пойти навстречу вполне естественным требованиям либеральных реформ, то будет революция. Николай вновь высказал свое известное мнение, что «перемены хотят только интеллигенты, а народ этого не хочет», но отставку министра все же не принял.

Мирский продолжал гнуть свою линию. В начале декабря он подал царю проект указа, поручающего Комитету министров разработать законопроекты о некотором расширении свободы слова и печати, веротерпимости и местного самоуправления, о некотором ограничении применения чрезвычайных законов, об упразднении некоторых стеснений по отношению к инородцам. Должна была быть продолжена работа над проектами некоторого расширения прав крестьян. В последнем пункте невнятно говорилось о намерении в дальнейшем привлечь выборных от населения к участию в предварительной разработке законопроектов перед поступлением их на рассмотрение Государственного Совета и монарха. Однако об ограничении законодательной власти царя не говорилось ничего. Таким образом, программа Святополк-Мирского, вроде бы идя навстречу пожеланиям общества, как бы умеряла и в значительной степени выхолащивала требования земского съезда. Но даже эта сверхосторожная программа показалась Николаю II недопустимо радикальной.

На обсуждении проекта в правительстве царь отмалчивался. Это было расценено министрами как знак согласия. Но вот 12 декабря был опубликован Указ, громко названный «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка»5. Указ настаивал на «непременном сохранении незыблемости основных законов империи», т. е. самодержавия в его нетронутом виде.

Одновременно было опубликовано «правительственное сообщение», осуждавшее земский съезд наравне с банкетной кампанией и уличными демонстрациями как попытку вызвать смуту и направить Россию по пути, чуждому ее народному духу.

Если Указ воспринимался значительной частью либеральной общественности как пощечина, то «Сообщение» воспринималось уже как пинок жандармского сапога. «Изумительным по бестактности» назвал его правый либерал Маклаков, расценивший сам Указ, в общем, положительно.

Святополк-Мирский вновь заявил о намерении уйти в отставку.

II. Николай II и первая русская революция

1. «Кровавое» воскресенье

Девятое января был «политическим землетрясением» ― началом русской революции.

На улицы 9 января вышло около 140 тыс. человек. Рабочие шли с женами и детьми, празднично одетые. Люди несли иконы, хоругви, кресты, царские портреты, бело-сине-красные национальные флаги. У костров грелись вооруженные солдаты. Но никто не хотел верить, что в рабочих будут стрелять. Царя в тот день в городе не было, но они надеялись, что государь приедет, что бы лично принять петицию из их рук.

Люди в процессиях пели молитвы, впереди двигались конные и пешие полицейские, расчищая идущим дорогу. Шествие напоминало крестный ход.

Вот одна из колонн натолкнулась на цепочку солдат, преграждавших ей путь к Зимнему дворцу. Все услышали пение рожка горниста, а вслед за этим раздались выстрелы. Упали на землю раненые и убитые . Один из полицейских офицеров, сопровождавших шествие, воскликнул: «Что вы делаете? Почему вы стреляете в религиозную процессию? Как вы смеете стрелять в портрет государя!?». Грянул новый залп, и на землю упал и этот офицер . Под выстрелами гордо стояли только люди, державшие образа и портреты. Г. Гапон рассказывал: «Старик Лаврентьев, нёсший царский портрет, был убит, а другой, взяв выпавший из его рук портрет, также был убит следующим залпом»6.

Такие сцены разыгрывались во многих местах города. Некоторые рабочие всё же проникли сквозь заслоны к Зимнему дворцу. Если в других районах города солдаты просто молча выполняли команды, то у Зимнего толпе удалось вступить с ними в споры. Однако скоро выстрелы прогремели и здесь. Так закончился день, который назвали «кровавым (или «красным») воскресеньем».

По официальным данным, погибли 130 человек и около 300 получили ранения. По другим сведениям, число погибших достигало 200, раненых — 800 человек. «Полиция отдала распоряжение не отдавать трупы родственникам, — писал жандармский генерал А. Герасимов. — Публичные похороны не были разрешены. В полной тайне, ночью, убитые были преданы погребению».

Г. Гапон с отчаянием воскликнул сразу после расстрела: «Нет больше Бога, нету больше царя».

Спустя несколько часов священник составил новое обращение к народу. Николая II он называл теперь «зверем-царём». «Братья товарищи-рабочие, — писал Г. Гапон. — Невинная кровь всё-таки пролилась… Пули царских солдат… прострелили царский портрет и убили нашу веру в царя. Так отомстим же, братья, проклятому народом царю и всему его змеиному отродью, министрам, всем грабителям несчастной русской земли. Смерть им всем!»7 9 января 1905 года считается днем рождения первой русской революции.

2. Маневры власти

Годы революционной пропаганды не смогли бы сделать столько для подрыва авторитета существующей в России власти, сколько сделал расстрел 9 января. То, что произошло в этот день, разбило вдребезги традиционные представления народа о царе как о защитнике и покровителе. Возвращавшиеся с залитых кровью улиц столицы в отделы «Собрания» угрюмые люди топтали портреты царя и иконы, плевки в них. «Кровавое воскресенье» окончательно столкнуло страну в революцию.

Первые отчаянные, хотя и разрозненные, вспышки ярости рабочих произошли уже во вторую половину дня 9 января и вылились в разгромы оружейных лавок и попытки строительства баррикад. Даже Невский оказался перегорожен стащенными отовсюду скамейками. 10 января остановились все 625 предприятий столицы. Но следующие несколько дней город был во власти казачьей расправы и полицейского произвола. Казаки бесчинствовали на улицах, избивали прохожих без всякого повода. Шли обыски на частных квартирах, в редакциях газет, помещениях общественных организаций, аресты подозреваемых. Искали доказательства широкого революционного заговора. Гапоновское «Собрание» было закрыто. )