Будучи каждый день гото­вым к смерти, Нахимов вовсе не искал ее: врага мертвые не одолеют, победа только во власти живых. Он думал имен­но так, и это подтверждает его приказ, в котором он под­черкивает, что победа «при большой потере со своей сто­роны не есть еще полное тор­жество». Дальше он говорит: « .и поэтому-то я считаю дол­гом напомнить всем начальни­кам священную обязанность, на них лежащую, а именно: предварительно озаботиться, что­бы при открытии огня с непри­ятельских батарей не было ни одного лишнего человека не только в открытых местах и без дела, но даже прислуга у орудий и число людей для неразлучных с боем работ бы­ло ограничено крайней необходимостью. Заботливый офи­цер, пользуясь обстоятель­ствами, всегда отыщет сред­ство сделать экономию в лю­дях и тем уменьшить число подвергающихся опасности».

Тогда почему же все-таки сам Павел Степанович еже­дневно на протяжении девяти месяцев (из одиннадцати оса­ды) бывал в самых опасных местах? Почему он, человек высокого роста, не сменил, как другие адмиралы и гене­ралы, свой черный сюртук с золотыми эполетами на солдатскую шинель и был виден издали и своим и неприятель­ским войскам? Еще раз вспо­мним слова генерала русской армии, теоретика военного де­ла Драгомирова: «Работают у того, кто сам работает, и на смерть идут у того, кто сам ее не сторонится». Оборонa Севастополя — сплошная чре­да героизма и самопожертво­вания. А начало этой чреды было в поведении Корнилова, Нахимова, Истомина. Нахимов пережил своих товарищей адмиралов. Владимир Иванович Истомин был убит ядром на Камчатском люнете в марте 1855 года. И Павел Степано­вич уже один «не сторонился смерти». Видя это, зная это, не боялись смерти другие.

А как нелегко ему было изо дня в день — долгие ме­сяцы — служить примером неустрашимости. Он ведь был самым обыкновенным челове­ком, и здоровье его было плохим.

« .Он неоднократно говорил мне в искренней беседе, что, пережив двукратное бомбардирование Севастополя, тре­тьего пережить не в состоя­нии! [Адмирал пережил пять бомбардирований!] В послед­нее время он страдал различ­ными припадками — болями в желудке, рвотою, голово­кружением, даже обмороком. Сам он всегда говорил мне откровенно о своем положе­нии, которое тщательно ста­рался скрывать от всех про­чих, но уверял, что о лечении теперь и думать нечего; сто­ит ему прекратить сегодня обычный круг деятельности, чтобы впасть завтра в совер­шенное изнеможение. «Да, — присовокупил он к этому, — если мы сегодня заключим мир, то я убежден, что, на­верное, завтра же заболею горячкою: если я держусь еще на ногах, то этим я обя­зан моей усиленной, тревожной деятельности и постоян­ному волнению». И в самом деле, деятельность его, не прекращавшаяся до самой по­следней минуты, возрастая почти до лихорадочного состояния и держа его целых девять месяцев в беспрерыв­ной тревоге, переступала поч­ти границы естественного .»

Одна храбрость не да­ет победы над неприятелем. Нужно еще и искусство вое­вать.

Формулу победы велико­лепно точно выразил Алек­сандр Васильевич Суворов: «Не надлежит мыслить, что слепая храбрость дает над неприятелем победу, но един­ственно смешанное с оною военное искусство».

Мы не чтили бы так Нахи­мова, если бы он был толь­ко примером храбрости. Он был знаток военного искус­ства и сам творил его. Изу­чив в ежедневных поездках свою оборону, Павел Степа­нович делал, что было в его силах, чтобы на пути возмож­ного движения неприятеля стояли надежные заслоны.

В начале 1855 года он был очень озабочен защитой вхо­да в Севастопольскую бухту. Штормовые ветры и волны разрушили преграду из за­топленных кораблей, неприя­тель мог воспользоваться этим и ввести свою эскадру на рейд. Отбить такую атаку было бы невозможно, так как береговые батареи были здесь недостаточно сильны, а на русских кораблях почти не осталось ни орудий, ни лю­дей — все было свезено на берег. Предположив в своих размышлениях, что союзники прорвутся на рейд, Нахимов увидел и события, которые за этим непременно последова­ли бы, — штурм города с южного берега бухты. Защит­ники Севастополя не выдержали бы его, ведь им в спи­ну били бы орудия англо­французской эскадры.

Увидев опасность, Нахимов придумал, как усилить защи­ту рейда. И это при остром недостатке людей, орудий, по­роха, снарядов. Павел Степа­нович написал обстоятельный доклад главнокомандующему сухопутных и морских сил Крыма князю Меншикову. В докладе излагалось, как и за счет чего усилить корабли, оставшиеся незатопленными, где и в каком количестве до­бавить береговые батареи. Не­сколько дней спустя Нахимов посылают князю еще доклад­ную записку. В ее конце не­скрытое волнение, даже отча­яние: Нахимов боится, что главнокомандующий отвергнет его предложения, и тогда Севастополю гибель.

« .Может быть, в. с-ть найде­те в этом изложении односто­ронний взгляд моряка, но, тем не менее, я уверен, что вы отдадите справедливость прямодушию, с которым оно писано; конечно, только пол­ное и глубокое убеждение за­ставило меня возвысить свой голос перед в. с-тью, — не мне решать вопросы столь сложные. Но если вы найдете хотя немного истины во всем, мною сказанном, то для соб­ственного вашего спокойствия позвольте обсудить его в во­енном совете. Этим сред­ством вы положите конец опасениям тех, кому изве­стно настоящее положение за­топленных кораблей, или, в противном случае, решитесь без душевного беспокойства на меры, указываемые необ­ходимостью.

Чрезвычайные обстоятель­ства, в которых мы находим­ся, послужат мне оправдани­ем перед в. с-тью в настоящем моем поступке».

Умный человек, истинный патриот и честный должен извиняться перед светлейшим начальством за то, что видит страшную опасность, грозящую общему делу, и знает, как эту опас­ность предотвратить.

Меншиков всяче­ски притеснял и унижал Нахи­мова, хотя, если бы доверил­ся ему, поддерживал бы его предложения, сам получил бы большие почести за победы над неприятелем. Меншиков желал — и очень сильно — выиграть войну.

Самодержавная власть ца­ря плодила в огромном коли­честве сановников, в характе­ре которых карьеризм, лизо­блюдство, пресмыкательство перед сильными мира сего сочетались с ненавистью и за­вистью к людям меньшего звания, но энергичным, дальновидным, одним словом, та­лантливым. Меншиков был по-своему умен, однако ум его обслуживал потребности ха­рактера. Унизить человека, оскорбить было для ,него сверхприятным делом. При этом забывалось все, в том числе и собственная ответственность за порученное. То, как пытался Меншиков уни­зить Нахимова, может слу­жить классическим примером мести бездарного начальника своему подчиненному за то, что тот талантлив.

В разгар боев за Севасто­поль Меншиков написал хода­тайство царю о награждении Нахимова орденом Белого ор­ла «за достохвальное служе­ние». «Дать» — наложил ре­золюцию Николай 1. По пово­ду награды морской офицер П. В. Воеводский писал М. Ф. Рейнеке: «Награда Белым ор­лом, мало сказать, удивила, но оскорбила всех, видевших действия Павла Степановича, зато [поэтому] ни один чело­век не позволил себе поздра­вить его .»

Этот орден не имел ценно­сти. У него не было даже ста­тута, то есть неизвестно, за что он давался. Военные лю­ди высоко ценили орден Ге­оргия, он имел четыре степе­ни и вручался дворянам за воинские подвиги. Нахимов уже был награжден Георгием 4, 3 и 2-й степени, поэтому все ждали, что его наградят орденом 1-й степени. Такой награды Павел Степанович был достоин больше, чем кто-либо другой в Севастополе. Но Меншикову хотелось уни­зить героя, и он сделал это с помощью награды.

Нахимов отно­сился к орденам с уважением, ведь ни он сам, ни его това­рищи не получали их даром.

Орденами 1 и 2-й степени награждал царь, а орденами 3 и 4-й степени — «кавалерственные Думы», учрежденные при командующих, царь же только утверждал реше­ние Думы, Дума состояла из георгиевских кавалеров и большинством голосов выно­сила свое решение — награ­дить или отказать. Павел Сте­панович Нахимов, как чело­век кристальной честности, входил в Думу георгиевских кавалеров Севастополя. )