Житие как жанр древнерусской литературы
ЖИТИЕ КАК ЖАНР ДРЕВНЕРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Введение
Каждый народ помнит и знает свою историю. В преданиях, легендах, песнях сохранялись и передавались из поколения в поколение сведения и воспоминания о прошлом. Общий подъем Руси в XI веке, создание центров письменности, грамотности, появление целой плеяды образованных людей своего времени в княжеско-боярской, церковно-монастырской среде определили развитие древнерусской литературы. ВлРусской литературе без малого тысяча лет. Это одна из самых древних литератур Европы. Она древнее, чем литературы французская, английская, немецкая. Ее начало восходит ко второй половине X в. Из этого великого тысячелетия более семисот лет принадлежит периоду, который принято называть Влдревней русской литературойВ» <тАж> Древнерусскую литературу можно рассматривать как литературу одной темы и одного сюжета. Этот сюжет тАФ мировая история, и эта тема тАФ смысл человеческой жизниВ» - пишет Д. С. Лихачев. Древнерусская литература вплоть до XVII в. не знает или почти не знает условных персонажей. Имена действующих лиц тАФ исторические: Борис и Глеб, Феодосии Печерский, Александр Невский, Дмитрий Донской, Сергий Радонежский, Стефан Пермский.. Подобно тому как мы говорим об эпосе в народном творчестве, мы можем говорить и об эпосе древнерусской литературы. Эпос тАФ это не простая сумма былин и исторических песен. Былины сюжетно взаимосвязаны. Они рисуют нам целую эпическую эпоху в жизни русского народа. Эпоха и фантастична, но вместе с тем и исторична. Эта эпоха тАФ время княжения Владимира Красное Солнышко. Сюда переносится действие многих сюжетов, которые, очевидно, существовали и раньше, а в некоторых случаях возникли позже. Другое эпическое время тАФ время независимости Новгорода. Исторические песни рисуют нам если не единую эпоху, то, во всяком случае, единое течение событий: XVI и XVII вв. по преимуществу. Древняя русская литература тАФэпос, рассказывающий историю вселенной и историю Руси. Ни одно из произведений Древней Руси тАФ переводное или оригинальное тАФ не стоит обособленно. Все они дополняют друг друга в создаваемой ими картине мира. Каждый рассказ тАФ законченное целое, и вместе с тем он связан с другими. Это только одна из глав истории мира. Произведения строились по Вланфиладному принципуВ». Житие дополнялось с течением веков службами святому, описанием его посмертных чудес. Оно могло разрастаться дополнительными рассказами о святом. Несколько житий одного и того же святого могли быть соединены в новое единое произведение. Такая судьба не редка для литературных произведений Древней Руси: многие из рассказов со временем начинают восприниматься как исторические, как документы или повествования о русской истории. Русские книжники выступают и в агиографическом жанре: в XI тАФ начале XII в. были написаны жития Антония Печерского (оно не сохранилось), Феодосия Печерского, два варианта жития Бориса и Глеба. В этих житиях русские авторы, несомненно знакомые с агиографическим каноном и с лучшими образцами византийской агиографии, проявляют, как мы увидим далее, завидную самостоятельность и обнаруживают высокое литературное мастерство. Житие как жанр древнерусской литературы. В XI тАФ начале XII в. создаются первые русские жития: два жития Бориса и Глеба, ВлЖитие Феодосия ПечерскогоВ», ВлЖитие Антония ПечерскогоВ» (до нового времени не сохранившееся). Их написание было не только литературным фактом, но и важным звеном в идеологической политике Русского государства. В это время русские князья настойчиво добиваются у константинопольского патриарха прав на канонизацию своих, русских святых, что существенно повысило бы авторитет русской церкви. Создание жития являлось непременным условием канонизации святого. Мы рассмотрим здесь одно из житий Бориса и Глеба тАФ ВлЧтение о житии и о погубленииВ» Бориса и Глеба и ВлЖитие Феодосия ПечерскогоВ». Оба жития написаны Нестором. Сопоставление их особенно интересно, поскольку они представляют два агиографических типа тАФ жития-мартирия (рассказа о мученической смерти святого) и монашеского жития, в котором повествуется о всем жизненном пути праведника, его благочестии, аскетизме, творимых им чудесах и т. д. Нестор, разумеется, учитывал требования византийского агиографического канона. Не вызывает сомнения и то, что он знал переводные византийские жития. Но при этом он проявил такую художественную самостоятельность, такой незаурядный талант, что уже создание этих двух шедевров делает его одним из выдающихся древнерусских писателей. Особенности жанра жития первых русских святых. ВлЧтение о Борисе и ГлебеВ» открывается пространным введением, в котором излагается вся история человеческого рода: сотворение Адама и Евы, их грехопадение, обличается ВлидолопоклонствоВ» людей, вспоминается, как учил и был распят Христос, пришедший спасти род человеческий, как стали проповедовать новое учение апостолы и восторжествовала новая вера. Лишь Русь оставалась Влв первой [прежней] прелести идольской [оставалась языческой]В». Владимир крестил Русь, и этот акт изображается как всеобщее торжество и радость: радуются люди, спешащие принять христианство, и ни один из них не противится и даже не ВлглаголетВ» ВлвопрекиВ» воле князя, радуется и сам Владимир, видя Влтеплую веруВ» новообращенных христиан. Такова предыстория злодейского убийства Бориса и Глеба Святополком. Святополк помышляет и действует по козням дьявола. ВлИсториографическоеВ» введение в житие отвечает представлениям о единстве мирового исторического процесса: события, происшедшие на Руси, лишь частный случай извечной борьбы бога и дьявола, и каждой ситуации, каждому поступку Нестор подыскивает аналогию, прообраз в прошлой истории. Поэтому решение Владимира крестить Русь приводит к сопоставлению его с Евстафием Плакидой (византийским святым, о житии которого речь шла выше) на том основании, что Владимиру, как Влдревле ПлакидеВ», бог Влспону (в данном случае тАФ болезнь) некаку наведеВ», после чего князь решил креститься. Владимир сопоставляется и с Константином Великим, которого христианская историография почитала как императора, провозгласившего христианство государственной религией Византии. Бориса Нестор сравнивает с библейским Иосифом, пострадавшим из-за зависти братьев, и т. д. Об особенностях жанра жития можно судить, сравнив его с летописью. Характеры персонажей традиционны. В летописи ничего не говорится о детстве и юности Бориса и Глеба. Нестор же, согласно требованиям агиографического канона, повествует, как еще отроком Борис постоянно читал Влжития и мучения святыхВ» и мечтал сподобиться такой же мученической кончины. Летопись не упоминает о браке Бориса. У Нестора же присутствует традиционный мотив тАФ будущий святой стремится избежать брака и женится лишь по настоянию отца: Влне похоти ради телесныяВ», а Влзакона ради цесарьскаго и послушания отцаВ». Далее сюжеты жития и летописи совпадают. Но как отличаются оба памятника в трактовке событий! В летописи рассказывается, что Владимир посылает Бориса со своими воинами против печенегов, в ВлЧтенииВ» говорится отвлеченно о неких ВлратныхВ» (то есть врагах, противнике), в летописи Борис возвращается в Киев, так как не ВлобрелВ» (не встретил) вражеское войско, в ВлЧтенииВ» враги обращаются в бегство, так как не решаются Влстати против блаженногоВ». В летописи проглядывают живые человеческие отношения: Святополк привлекает киевлян на свою сторону тем, что раздает им дары (ВлименьеВ»), их берут неохотно, так как в войске Бориса находятся те же киевляне (Влбратья ихВ») и тАФ как это совершенно естественно в реальных условиях того времени тАФ киевляне опасаются братоубийственной войны: Святополк может поднять киевлян против их родичей, ушедших в поход с Борисом. Наконец, вспомним характер посулов Святополка (Влк огню придам тиВ») или переговоры его с Влвышегородскими боярамиВ». Все эти эпизоды в летописном рассказе выглядят очень жизненно, в ВлЧтенииВ» они совершенно отсутствуют. В этом проявляется диктуемая каноном литературного этикета тенденция к абстрагированности. Агиограф стремится избежать конкретности, живого диалога, имен (вспомним тАФ в летописи упоминаются река Альта, Вышгород, Путша, тАФ видимо, старейшина вышгородцев и т. д.) и даже живых интонаций в диалогах и монологах. Когда описывается убийство Бориса, а затем и Глеба, то обреченные князья только молятся, причем молятся ритуально: либо цитируя псалмы, либо тАФ вопреки какому бы то ни было жизненному правдоподобию тАФ торопят убийц Влскончать свое делоВ». На примере ВлЧтенияВ» мы можем судить о характерных чертах агиографического канона тАФ это холодная рассудочность, осознанная отрешенность от конкретных фактов, имен, реалий, театральность и искусственная патетика драматических эпизодов, наличие (и не избежное формальное конструирование) таких элементов жития святого, о каких у агиографа не было ни малейших сведений: пример тому тАФ описание детских лет Бориса и Глеба в ВлЧтенииВ». Помимо жития, написанного Нестором, известно и анонимное житие тех же святых тАФ ВлСказание и страсть и похвала Бориса и ГлебаВ». Представляется весьма убедительной позиция тех исследователей, которые видят в анонимном ВлСказании о Борисе и ГлебеВ» памятник, созданный после ВлЧтенияВ»; по их мнению, автор ВлСказанияВ» пытается преодолеть схематичность и условность традиционного жития, наполнить его живыми подробностями, черпая их, в частности, из первоначальной житийной версии, которая дошла до нас в составе летописи. Эмоциональность в ВлСказанииВ» тоньше и искреннее, при всей условности ситуации: Борис и Глеб и здесь безропотно отдают себя в руки убийц и здесь успевают долго молиться, буквально в тот момент, когда над ними уже занесен меч убийцы, и т. д., но при этом реплики их согреты какой-то икренней теплотой и кажутся более естественными. Анализируя ВлСказаниеВ», известный исследователь древнерусской литературы И. П. Еремин обратил внимание на такой штрих: Глеб перед лицом убийц, Влтелом утерпаяВ» (дрожа, слабея), просит о пощаде. Просит, как просят дети: ВлНе дейте мене.. Не дейте мене!В» (здесь ВлдеятиВ» тАФ трогать). Он не понимает, за что и почему должен умереть.. Беззащитная юность Глеба в своем роде очень изящна и трогательна. Это один из самых ВлакварельныхВ» образов древнерусской литературыВ». В ВлЧтенииВ» тот же Глеб никак не выражает своих эмоций тАФ он размышляет (надеется на то, что его отведут к брату и тот, увидев невиновность Глеба, Влне погубитВ» его), он молится, при этом довольно бесстрастно. Даже когда убийца Влят [взял] святаго Глеба за честную главуВ», тот Влмолчаше, акы агня незлобиво, весь бо ум имяще к богу и возрев на небо моляшесяВ». Однако это отнюдь не свидетельство неспособности Нестора передавать живые чувства: в той же сцене он описывает, например, переживания воинов и слуг Глеба. Когда князь приказывает оставить его в ладье посреди реки, то воины Влжаляще си по святомь и часто озирающе, хотяще видети, что хощеть быти святомуВ», а отроки в его корабле при виде убийц Влположьше весла, седяху сетующеся и плачющеся по святемВ». Как видим, поведение их куда более естественно, и, следовательно, бесстрастие, с которым Глеб готовится принять смерть, всего лишь дань литературному этикету. ВлЖитие Феодосия ПечерскогоВ» После ВлЧтения о Борисе и ГлебеВ» Нестор пишет ВлЖитие Феодосия ПечерскогоВ» тАФ инока, а затем игумена прославленного Киево-Печерского монастыря. Это житие весьма отличается от рассмотренного выше большим психологизмом характеров, обилием живых реалистических деталей, правдоподобием и естественностью реплик и диалогов. Если в житиях Бориса и Глеба (особенно в ВлЧтенииВ») канон торжествует над жизненностью описываемых ситуаций, то в ВлЖитии ФеодосияВ», напротив, чудеса и фантастические видения описаны так наглядно и убедительно, что читатель как бы видит своими глазами происходящее и не может не ВлповеритьВ» ему. Едва ли эти отличия только результат возросшего литературного мастерства Нестора или следствие изменения его отношения к агиографическому канону. Причины здесь, вероятно, в другом. Во-первых, это жития разных типов. Житие Бориса и Глеба тАФ житие-мартирий, то есть рассказ о мученической смерти святого; эта основная тема определяла и художественную структуру такого жития, резкость противопоставления добра и зла, мученика и его мучителей, диктовала особую напряженность и ВлплакатнуюВ» прямоту кульминационной сцены убийства: она должна быть томительно долгой и до предела нравоучительной. Поэтому в житиях-мартириях, как правило, подробно описываются истязания мученика, a ero смерть происходит как бы в несколько этапов, чтобы читатель подольше сопереживал герою. В то же время герой обращается с пространными молитвами к богу, в которых раскрываются его стойкость и покорность и обличается вся тяжесть преступления его убийц. ВлЖитие Феодосия ПечерскогоВ» тАФ типичное монашеское житие, рассказ о благочестивом, кротком, трудолюбивом праведнике, вся жизнь которого тАФ непрерывный подвиг. В нем множество бытовых коллизий: сцен общения святого с иноками, мирянами, князьями, грешниками; кроме того, в житиях этого типа обязательным компонентом являются чудеса, которые творит святой, тАФ а это привносит в житие элемент сюжетной занимательности, требует от автора немалого искусства, чтобы чудо было описано эффектно и правдоподобно. Средневековые агиографы хорошо понимали, что эффект чуда особенно хорошо достигается при сочетании сугубо реалистических бытовых подробностей с описанием действия потусторонних сил тАФ явлений ангелов, пакостей, чинимых бесами, видений и т. д. Композиция ВлЖитияВ» традиционна: есть и пространное вступление, и рассказ о детстве святого. Но уже в этом повествовании о рождении, детских и отроческих годах Феодосия происходит невольное столкновение традиционных штампов и жизненной правды. Традиционно упоминание благочестия родителей Феодосия, многозначительна сцена наречения имени младенцу: священник нарекает его ВлФеодосиемВ» (что значит Влданный богуВ»), так как Влсердечными очамиВ» предвидел, что тот Влхощеть измлада богу датисяВ». Традиционно упоминание о том, как мальчик Феодосии Влхожаше по вся дьни в цьркъвь божиюВ» и не подходил к играющим на улице сверстникам. Однако образ матери Феодосия совершенно нетрадиционный, полный несомненной индивидуальности. Она была физически сильной, с грубым мужским голосом; страстно любя сына, она тем не менее никак не может примириться с тем, что он тАФ отрок из весьма состоятельной семьи тАФ не помышляет унаследовать ее сел и ВлрабовВ», что он ходит в ветхой одежде, наотрез отказываясь надеть ВлсветлуюВ» и чистую, и тем наносит поношение семье, что проводит время в молитвах или за печением просфор. Мать не останавливается ни перед чем, чтобы переломить экзальтированную благочестивость сына (в этом и парадокс тАФ родители Феодосия представлены агиографом как благочестивые и богобоязненные люди!), она жестоко избивает его, сажает на цепь, срывает с тела отрока вериги. Когда Феодосию удается уйти в Киев в надежде постричься в одном из тамошних монастырей, мать объявляет большое вознаграждение тому, кто укажет ей местонахождение сына. Она обнаруживает его, наконец, в пещере, где он подвизается вместе с Антонием и Никоном (из этого обиталища отшельников вырастает впоследствии Киево-Печерский монастырь). И тут она прибегает к хитрости: она требует у Антония показать ей сына, угрожая, что в противном случае ВлпогубитВ» себя Влперед дверьми печерыВ». Но, увидев Феодосия, лицо которого Влизменилося от многого его труда и въздержанияВ», женщина не может больше гневаться: она, обняв сына, Влплакашеся горькоВ», умоляет его вернуться домой и делать там, что захочет (Влпо воли своейВ»). Феодосии непреклонен, и по его настоянию мать постригается в одном из женских монастырей. Однако мы понимаем, что это не столько результат убежденности в правильности избранного им пути к богу, а скорее поступок отчаявшейся женщины, понявшей, что, лишь став инокиней, она сможет хотя бы изредка видеть сына. Сложен и характер самого Феодосия. Он обладает всеми традиционными добродетелями подвижника: кроток, трудолюбив, непреклонен в умерщвлении плоти, исполнен милосердия, но когда в Киеве происходит между княжеская распря (Святослав сгоняет с великокняжеского престола своего брата тАФ Изяслава Ярославича), Феодосии активно включается в сугубо мирскую политическую борьбу и смело обличает Святослава. Но самое замечательное в ВлЖитииВ» тАФэто описание монастырского быта и особенно творимых Феодосием чудес. Именно здесь проявилась та Влпрелесть простоты и вымыслаВ» легенд о киевских чудотворцах, которой так восхищался А. С. Пушкин. Вот одно из таких чудес, творимых Феодосием. К нему, тогда уже игумену Киево-Печерского монастыря, приходит старший над пекарями и сообщает, что не осталось муки и не из чего испечь братии хлебы. Феодосии посылает пекаря: ВлИди, съглядай в сусеце, еда како мало муки обрящеши в нем..В» Но пекарь помнит, что он подмел сусек и замел в угол небольшую кучку отрубей тАФ с три или четыре пригоршни, и поэтому убежденно отвечает Феодосию: ВлИстину ти вещаю, отьче, яко аз сам пометох сусек тот, и несть в немь ничьсоже, разве мало отруб в угле единомьВ». Но Феодосии, напомнив о всемогуществе бога и приведя аналогичный пример из Библии, посылает пекаря вновь посмотреть, нет ли муки в сусеке. Тот отправляется в кладовую, подходит к сусеку и видит, что сусек, прежде пустой, полон муки. В этом эпизоде все художественно убедительно: и живость диалога, и эффект чуда, усиленный именно благодаря умело найденным деталям: пекарь помнит, что отрубей осталось три или четыре пригоршни, тАФ это конкретно зримый образ и столь же зримый образ наполненного мукой сусека: ее так много, что она даже пересыпается через стенку на землю. Очень живописен следующий эпизод. Феодосии задержался по каким-то делам у князя и должен вернуться в монастырь. Князь приказывает, чтобы Феодосия подвез в телеге некий отрок. Тот же, увидев монаха в Влубогой одеждеВ» (Феодосии, и будучи игуменом, одевался настолько скромно, что не знавшие его принимали за монастырского повара), дерзко обращается к нему: ВлЧьрноризьче! Се бо ты по вься дьни пороздьнъ еси, аз же трудьн сый [вот ты все дни бездельничаешь, а я тружусь]. Не могу на кони ехати. Но сице сътвориве [сделаем так]: да аз ти лягу на возе, ты же могый на кони ехатиВ». Феодосии соглашается. Но по мере приближения к монастырю все чаще встречаются люди, знающие Феодосия. Они почтительно кланяются ему, и отрок понемногу начинает тревожиться: кто же этот всем известный монах, хотя и в убогой одежде? Он совсем приходит в ужас, когда видит, с каким почетом встречает Феодосия монастырская братия. Однако игумен не упрекает возницу и даже велит его накормить и заплатить ему. Не будем гадать, был ли такой случай с самим Феодосием. Несомненно другое тАФ Нестор мог и умел описывать подобные коллизии, это был писатель большого таланта, и та условность, с которой мы встречаемся в произведениях древнерусской литературы, не является следствием неумения или особого средневекового мышления. Когда речь идет о самом понимании явлений действительности, то следует говорить лишь об особом художественном мышлении, то есть о представлениях, как следует изображать эту действительность в памятниках определенных литературных жанров. В течение последующих веков будут написаны многие десятки различных житий тАФ велеречивых и простыв примитивных и формальных или, напротив, жизненных и искренних. О некоторых из них нам придется говорить в дальнейшем. Нестор же был одним из первых русских агиографов, и традиции его творчества найдут продолжение и развитие в сочинениях его последователей.Жанр житийной литературы в ХIV тАУ ХVI веках. Жанр житийной литературы получил широкое распространение в древнерусской литературе. ВлЖитие царевича Петра Ордынского, Ростовского (XIII век)В», ВлЖитие Прокопия
Устюжского В» (ХIV).Епифаний Премудрый (умер в 1420 г.) вошел в историю литературы прежде всего как автор двух обширных житий тАФ ВлЖития Стефана ПермскогоВ» (епископа Перми, крестившего коми и создавшего для них азбуку на родном языке), написанного в конце XIV в., и ВлЖития Сергия РадонежскогоВ», созданного в 1417-1418 гг. Основной принцип, из которого исходит в своем творчестве Епифаний Премудрый, состоит в том, что агиограф, описывая житие святого, должен всеми средствами показать исключительность своего героя, величие его подвига, отрешенность его поступков от всего обыденного, земного. Отсюда и стремление к эмоциональному, яркому, украшенному языку, отличающемуся от обыденной речи. Жития Епифания переполнены цитатами из Священного писания, ибо подвиг его героев должен найти аналогии в библейской истории. Для них характерно демонстративное стремление автора заявить о своем творческом бессилии, о тщетности своих попыток найти нужный словесный эквивалент изображаемому высокому явлению. Но именно эта имитация и позволяет Епифанию продемонстрировать все свое литературное мастерство, ошеломить читателя бесконечным рядом эпитетов или синонимических метафор или, создав длинные цепи однокоренных слов, заставить его вдуматься в стершийся смысл обозначаемых ими понятий. Этот прием и получил название Влплетения словесВ». Иллюстрируя писательскую манеру Епифания Премудрого, исследователи чаще всего обращаются к его ВлЖитию Стефана ПермскогоВ», а в пределах этого жития тАФ к знаменитой похвале Стефану, в которой искусство Влплетения словесВ» (кстати, здесь оно именно так и названо) находит, пожалуй, наиболее яркое выражение. Приведем фрагмент из этой похвалы, обратив внимание и на игру словом ВлсловоВ», и на ряды параллельных грамматических конструкций: ВлДа и аз многогрешный и неразумный, последуя словеси похвалений твоих, слово плетущи и слово плодящи, и словом почтити мнящи, и от словес похваление собирая, и приобретая, и приплетая, паки глаголю: что тя нареку: вожа (вождя) заблудившим, обретателя погибшим, наставника прелщеным, руководителя умом ослепленым, чистителя оскверненым, взыскателя расточеным, стража ратным, утешителя печальным, кормителя алчущим, подателя требующим..В» Епифаний нанизывает длинную гирлянду эпитетов, словно бы стремясь полнее и точнее охарактеризовать святого. Однако точность эта отнюдь не точность конкретности, а поиски метафорических, символических эквивалентов для определения по сути дела единственного качества святого тАФ его абсолютного совершенства во всем. В агиографии XIV-XV вв. получает также широкое распространение принцип абстрагированности, когда из произведения Влпо возможности изгоняется бытовая, политическая, военная, экономическая терминология, названия должностей, конкретных явлений природы данной страны..В» Писатель прибегает к перифразам, употребляя выражения типа Влвельможа некийВ», Влвластелин граду томуВ» и т. д. Устраняются и имена эпизодических персонажей, они именуются просто как Влмуж нектоВ», Влнекая женаВ», при этом прибавления ВлнекийВ», ВлнекаяВ», ВлединВ» служат изъятию явления из окружающей бытовой обстановки, из конкретного исторического окруженияВ». Агиографические принципы Епифания нашли свое продолжение в творчестве Пахомия Логофета. Пахомий Логофет. Пахомий, серб по происхождению, приехал на Русь не позднее 1438 г. На 40-80-е гг. XV в. и приходится его творчество: ему принадлежит не менее десяти житий, множество похвальных слов, служб святым и других произведений. Пахомий, по словам В. О. Ключевского, Влнигде не обнаружил значительного таланта литературного.. но он.. дал русской агиографии много образцов того ровного, несколько холодного и монотонного стиля, которому легче было подражать при самой ограниченной степени начитанностиВ». Эту риторическую манеру письма Пахомия, его сюжетную упрощенность и традиционность можно проиллюстрировать хотя бы на таком примере. Нестор очень живо и естественно описывал обстоятельства пострижения Феодосия Печерского, как отговаривал его Антоний, напоминая юноше о трудностях, ожидающих его на пути монашеского подвижничества, как всеми способами пытается вернуть Феодосия к мирской жизни его мать. Подобная ситуация есть и в ВлЖитии Кирилла БелозерскогоВ», написанном Пахомием. Юноша Козьма воспитывается у своего дяди, человека богатого и именитого (он окольничий у великого князя). Дядя хочет сделать Козьму казначеем, но юноша жаждет постричься в монахи. И вот Влслучися убо прити Махрищьскому игумену Стефану, мужу сушу в добродетели съвершену, всех знаем великаго ради житиа. Сего пришествие уведев Козьма течет убо с радостию к нему.. и припадает к честным ногам, слезы от очию проливая и мысль свою сказует ему, вкупе же и молит его же возложити на нь иноческий образ. ВлТебе бо, рече, о, священная главо, от многа времени желах, но ныне сподоби меня бог видети честную ти святыню, но молюся господа ради, не отрини мене грешьняго и непотребна..В» Старец ВлумиляетсяВ», утешает Козьму и постригает его в монахи (дав ему при этом имя Кирилл). Сцена этикетка и холодна: прославляются добродетели Стефана, патетически молит его Козьма, охотно идет навстречу его просьбе игумен. Затем Стефан отправляется к Тимофею, дяде Козьмы-Кирилла, сообщить ему о пострижении племянника. Но и здесь конфликт лишь едва очерчен, а не изображен. Тимофей, услышав о случившемся, Влтяжко си внят слово, вкупе же и скорби исполнився и некая досадительная изрече к СтефануВ». Тот оскорбленный уходит, однако Тимофей, пристыженный своей благочестивой женой, тут же раскаивается Вло словесих, глаголанных к СтефануВ», возвращает его и просит прощения. Словом, в ВлстандартныхВ» велеречивых выражениях изображается стандартная же ситуация, никак не соотносимая с конкретными персонажами данного жития. Мы не найдем здесь и попыток вызвать сопереживание читателя с помощью каких-либо жизненных деталей, тонко подмеченных нюансов (а не общих форм изъявления) человеческих чувств. Внимание к чувствам, эмоциям, которые и требуют для своего выражения соответствующего стиля, эмоциям персонажей и в не меньшей мере эмоциям самого автора несомненно. Но это, как уже сказано выше, еще не подлинное проникновение в человеческий характер, это лишь заявленное внимание к нему, своего рода Влабстрактный психологизмВ» (термин Д. С. Лихачева). И в то же время сам факт повышенного интереса к духовной жизни человека уже сам по себе знаменателен. Стиль второго южнославянского влияния, нашедший свое воплощение первоначально именно в житиях (и лишь позднее тАФ в историческом повествовании), Д. С. Лихачев предложил именовать Влэкспрессивно-эмоциональным стилемВ». В начале XV в. под пером Пахомия Логофета, как мы помним, создавался новый житийный канон тАФ велеречивые, ВлукрашенныеВ» жития, в которых живые ВлреалистическиеВ» черточки уступали место красивым, но сухим перифразам. Но наряду с этим проявляются жития совсем другого типа, смело ломающие традиции, трогающие своей искренностью и непринужденностью. Таково, например, ВлЖитие Михаила КлопскогоВ». ВлЖитие Михаила КлопскогоВ». Необычно уже само начало этого жития. Вместо традиционного зачина, рассказа агиографа о рождении, детстве и пострижении будущего святого, это житие начинается как бы с середины, при этом со сцены неожиданной и загадочной. Монахи Троицкого на Клопе (под Новгородом) монастыря были в церкви на молитве. Поп Макарий, вернувшись в свою келью, обнаруживает, что келья отперта, а в ней сидит неведомый ему старец и переписывает книгу апостольских деяний. Поп, ВлуполошившисьВ», вернулся в церковь, позвал игумена и братию и вместе с ними вернулся к келье. Но келья уже заперта изнутри, а незнакомый старец продолжает писать. Когда его начинают расспрашивать, тот отвечает очень странно: он слово в слово повторяет каждый заданный ему вопрос. Монахи так и не смогли узнать даже его имени. Старец посещает с остальными чернецами церковь, молится вместе с ними, и игумен решает: ВлБуди у нас старец, живи с намиВ». Все остальное житие тАФ это описание чудес, творимых Михаилом (имя его сообщает посетивший монастырь князь). Даже рассказ о ВлпреставленииВ» Михаила удивительно бесхитростен, с бытовыми деталями, традиционная похвала святому отсутствует. Необычность ВлЖития Михаила КлопскогоВ», созданного в век творений Пахомия Логофета, не должна, впрочем, нас удивлять. Дело здесь не только в самобытном таланте его автора, но и в том, что автор жития тАФ новгородец, он продолжает в своем произведении традиции новгородской агиографии, которая, как и вся литература Новгорода, отличалась большей непосредственностью, непритязательностью, простотой (в хорошем смысле этого слова), сравнительно, допустим, с литературой Москвы или Владимиро-Суздальской Руси. Однако ВлреализмВ» жития, его сюжетная занимательность, живость сцен и диалогов тАФ все это настолько противоречило агиографическому канону, что уже в следующем столетии житие пришлось перерабатывать. Сравним лишь один эпизод тАФ описание смерти Михаила в первоначальной редакции XV в. и в переделке XVI в. В первоначальной редакции читаем: ВлИ разболеся Михаила месяца декабря в Савин день, ходя к церкве. А стоал на правой стороне у церкве, на дворе, против Феодосиева гроба. А почали говорить ему игумен и старцы: ВлЧему, Михаиле, не стоишь в церкве, а стоишь на дворе?В» И он им рече: ВлТу аз хочю полежатиВ». ..Да взял с собою кадилницу да темьан [фимиам тАФ благовоние], да шол в келью. И послал к нему игумен сети и нити от трапезы. И они отперли, ажио темьян ся курит [темьян еще курится], а его в животе нету [умер]. И почали места искати, земля меръзла, где его положити. И помянуша черньци игумену тАФ испытай того места, где стоял Михаила. Ино с того места досмотриша, аже земля тала. И они погребоша его честноВ». Этот непринужденный, живой рассказ подвергся решительной переработке. Так, на вопрос игумена и братии, почему он молится на дворе, Михаил теперь ответствует так: ВлСе покой мой в век века, яко зде вселитися имамВ». Эпизод, когда он уходит в келью, также переработан: ВлИ кадило въжьзизает, и на углие фимиам възложив, в свою келью отходит, братиям же дивящимься, видевше святаго толико изнемогъша, и паки толику крепость приемъша. Игумен же в трапезу отходит и к святому брашно посылает, вкусити тому повелевает. Пришедъшии же от игумена и внидоша в келйю святаго, и видевше того к господу отшедша, и руце крестаобразно согбене имуща, и образом, яко спяща и благоухания многа испущающаВ». Далее описывается плач при погребении Михаила; причем его оплакивают не только монахи и архиепископ Влс всем священным соборомВ», но и весь народ: люди спешат на похороны, Влбыстринам речным подобящася, слезы же непрестанно лиющеВ». Словом, житие приобретает под пером нового редактора Василия Тучкова именно тот вид, в каком бы создал его, например, Пахомий Логофет. Эти попытки отойти от канонов, впустить в литературу дыхание жизни, решиться на литературный вымысел, отрешиться от прямолинейной дидактики проявились не только в житиях. Жанр житийной литературы продолжал развиваться и в ХVII тАУ ХVIIIвеках.: ВлСказание о роскошном житии и веселииВ», ВлЖитие протопопа АввакумаВ» 1672, ВлЖитие патриарха Иоакима СавеловаВ» 1690, ВлЖитие Симона ВоломскогоВ», конец XVII века, ВлЖитие Александра НевскогоВ» Автобиографический момент по-разному закрепляется в XVII в.: здесь и житие матери, составленное сыном (ВлПовесть об Улиании ОсоргинойВ»), и ВлАзбукаВ», составленная от лица Влголого и небогатого человекаВ», и ВлПослание дворительное недругуВ», и собственно автобиографии тАФ Аввакума и Епифания, написанные одновременно в одной земляной тюрьме в Пустозерске и представляющие собой своеобразный диптих. ВлЖитие протопопа АввакумаВ» - первое автобиографическое произведение русской литературы, в котором протопоп Аввакум сам рассказал о себе и своей многострадальной жизни. Говоря сочинении протопопа Аввакума, А. Н. Толстой писал: ВлЭто были гениальные ВлжитиеВ» и ВлпосланияВ» бунтаря, неистового протопопа Аввакума, закончившего литературную деятельность страшными пытками и казнью в Пустозерске. Речь Аввакума тАУ вся на жесте, канон разрушен вдребезги, вы физически ощущаете присутствие рассказчика, его жесты, его голосВ».Заключение Изучив поэтику отдельных произведений древнерусской литературы, мы сделали вывод об особенностях жанра жития. Житие - жанр древнерусской литературы, описывающий жизнь святого. В данном жанре существуют разные агиографические типы: житие-мартирия (рассказа о мученической смерти святого) монашеское житие ( рассказ о всем жизненном пути праведника, его благочестии, аскетизме, творимых им чудесах и т. д.) Характерные черты агиографического канона тАФ холодная рассудочность, осознанная отрешенность от конкретных фактов, имен, реалий, театральность и искусственная патетика драматических эпизодов, наличие таких элементов жития святого, о каких у агиографа не было ни малейших сведений. Очень важен для жанра монашеского жития момент чуда, откровения (способность к учению тАУ божий дар). Именно чудо вносит движение и развитие в биографию святого. Жанр жития постепенно претерпевает изменения. Авторы отходят от канонов, впуская в литературу дыхание жизни, решаются на литературный вымысел(ВлЖития Михаила КлопскогоВ»), говорят на простом ВлмужицкомВ» языке (ВлЖитие протопопа АввакумаВ»). Древнерусская литература развивалась, складывалась вместе с ростом общей образованности общества. Древнерусские авторы донесли до современных читателей свои взгляды на жизнь, размышления о смысле власти и общества, роли религии, поделиться своим жизненным опытом. На этом общем благоприятном культурном фоне появлялись оригинально и независимо мыслящие писатели, средневековые публицисты, поэты.
Вместе с этим смотрят:
Журнально-публицистическая деятельность М. Е. Салтыкова-ЩедринаЗаглавия книг А. А. Ахматовой как метатекстЗападно-Европейская поэзия эпохи ВозрожденияЗачем я жил. Для какой цели я родился