Сантьяго

Путь формалистов к художественной прозе

А. Разумова

С недавних пор в обиход введено словосочетание Влфилологический романВ»: так, например, названа публикация Н. Брагинской отрывков из дневников О. Фрейденберг (1991), таков же подзаголовок книги А. Гениса ВлДовлатов и окрестностиВ» (1999)¹. Наконец, Вл. Новиков взялся утвердить это понятие как термин, ВлканонизироватьВ» его². Как стихийное употребление необычного словосочетания, так и попытки его терминологического закрепления неслучайны: слова свидетельствуют о жанровых сдвигах, совершающихся в наши дни, и о горячем интересе к тем жанровым сдвигам, что совершались в Влгероическую эпохуВ» отечественной филологии тАФ в 20-е годы ХХ века. Именно тогда заговорили о ВлпромежуточныхВ» и ВлнепроявленныхВ» жанрах³, именно тогда теория стала особенно вмешиваться в литературную практику, а филологические идеи тАФ стремиться к немедленному воплощению в литературе. В этой статье речь пойдет о проекте 20-х годов, весьма актуальном в наши дни, тАФ об опытах филологов Влформальной школыВ» по созданию Влнового романаВ» тАФ формы, эквивалентной роману тАФ по значению и влиянию на читателя.

Концепт ВлнепрямогопутиВ»иегореализациявтрудахформалистов

Один из важнейших концептов формалистической теории тАФ концепт Влнепрямого путиВ». Преемственность в мире, описываемом формалистами, крайне затруднена, прямая связь приравнена к деградации: линии, которые они прослеживают, уходят вкось, традиции, которые они реконструируют, тАФ Влподземные и боковыеВ». Известно, что в их терминологической системе особое значение имеют метафоры войны и революции. Так, выступления Пушкина против поздних карамзинистов Тынянов называет Влгражданской войнойВ», а попытку посредничества тАФ попыткой примирить враждующие армии⁴. Известно, что и сами формалисты не признавали ВлмираВ» ни в литературе, ни в науке: ВлмирныйВ» и ВлгладкийВ» для них тАФ эпитеты с клеймом. Для нас же вот что важно: в трудах формалистов речь идет не только о ВлвнешнейВ» борьбе (по аналогии с классовой борьбой или биологической борьбой за существование тАФ о ВлреволюцииВ», ВлимпериализацииВ», ВлэкспансииВ», ВлразложенииВ», ВлвыпаденииВ», ВлневязкеВ», ВлразрывеВ», ВлдеформацииВ»), но и борьбе внутренней тАФ борьбе писателя с самим собой.

Формалисты понимали писательскую биографию как путь преодоления, изживания прежней манеры, отрицания прежней репутации. Так, эволюция, проделанная Пушкиным, названа ВлкатастрофическойВ»⁵, биография Некрасова не может состояться без ВлсдвигаВ»⁶, а Толстой именно потому Влвеличайший человекВ», что он Влгерой не на своем местеВ», Влне помещается в своей собственной биографииВ», опровергает самого себя⁷.

Вот и филологи Влформальной школыВ» не хотели Влпомещаться в собственных биографияхВ». Им было мало статуса теоретиков и историков литературы: от размышлений об эволюции Пушкина и Толстого они естественным образом переходили к рефлексии по поводу собственной эволюции. Концепт Влнепрямого путиВ» они применяли к самим себе. Формалисты вовсе не чувствовали себя посторонними литературной практике, творчеству, они не только советовали, как делать Вллитературные вещиВ», а и сами стремились их делать. И не так уж ясно, что преобладало в их рецептах и прогнозах тАФ пафос ученых, стремящихся воплотить в жизнь свои умозрения, свои идеи, или пафос писателей, теоретически ВлмотивирующихВ» свое творчество. ВлНепрямой путьВ» формалистов тАФ это путь от научного к художественному творчеству.

Логика формалистического творчества состоит в стремлении научное понятие (по Винокуру, Влтермин об образеВ»⁸) применить к практике. Так, в своей борьбе с современной им беллетристикой формалисты не хотят ограничиваться теоретизированием. Вместо теоретического ответа на вопрос, каким должен быть роман, Тынянов пишет романы. Помимо рассуждений о том, какие жанры должны прийти на место романа, Б. Эйхенбаум и В. Шкловский предлагают образцы подобных жанров.

Установка формалистов тАФ не просто описать литературную ситуацию, но и изменить ее. Вот Эйхенбаум прогнозирует будущее литературы: ВлтАжНастоящий писатель сейчас тАФ ремесленник. Литературу надо заново найти тАФ путь к ней лежит через области промежуточных и прикладных форм, не по большой дороге, а по тропинкамВ»⁹. И что же? Научный тезис: ВлтАжв одни эпохи журнал и самый редакционный быт имеют значение литературного фактатАжВ»; ВлтАжзавтра [литература] тАФ это толстый тАЬлитературно-общественныйтАЭ журнал с редакцией и бухгалтериейВ»¹⁰ тАФ тут же реализуется. Эйхенбаум сам становится таким ВлремесленникомВ», сам идет по таким ВлтропинкамВ». Он начинает играть в журнал, чтобы на практике осуществить ВлсдвигВ» журнала как жанра тАФ из ВлбытаВ» в ВллитературуВ».

В предисловии к книге ВлМой временникВ» он сначала обосновывает новую форму тАФ журнала одного автора тАФ историческим прецедентом: ВлВ XVIII веке некоторые писатели выпускали такого рода журналы, заполняя их собственными произведениямиВ». Но эта мотивировка для Эйхенбаума слишком традиционна. Филолог, вслед за писателями, чье творчество он исследовал, должен начать с ВлбытаВ», с ВлнуляВ» литературы. Почему он пишет ВлВременникВ»? Ради собственного удовольствия тАФ таково объяснение Эйхенбаума, объяснение филолога, ВлсместившегосяВ» в литературу: ВлЖурнал тАФ особый жанр, противостоящий альманаху, сборнику и т. д. Мне было приятно и интересно писать и собирать материал, воображая этот жанр. Пусть это тАФ игра воображения. Жизнь без игры становится иногда слишком скучнойВ»¹¹.

В этой игре главное слово тАФ ВлскрещениеВ». Литература скрещивается с филологией. Филологическое исследование становится игровым, с вызовом общепринятым взглядам и неожиданными ходами. Автобиографическая же беллетристика окрашивается филологией. Свою юность ученый видит на фоне цитаты, в борьбе с цитатой. Между ним, рассказчиком, и его материалом (воспоминаниями воронежского детства) лежит готовый литературный материал тАФ эпизод из романа Л. Н. Толстого ВлВойна и мирВ» (поездка Николая Ростова в Воронеж). Он следует за литературными ассоциациями тАФ то играя сходством литературы и жизни (ВлВ городе Воронеже я, как и Николай Ростов, танцевал и ухаживалтАжВ»), то иронически отталкиваясь от литературы: ВлТолстому Воронеж понадобился для того, чтобы подготовить женитьбу Николая Ростова на княжне МарьетАж Мне Воронеж понадобился не для фабулы, а для детстваВ»¹².

Тот же прием и в петербургских воспоминаниях тАФ в эпизоде, описывающем наводнение. Игровой тезис: литература определяет жизнь (ВлЦитатой из Пушкина торчал на скале ПетрВ»). Игровой антитезис: ВлК утру все было спокойно. Вторично поэма не удаласьВ»¹³. Сюжет воспоминаний и тАФ в целом тАФ сюжет ВлВременникаВ» тАФ рождение литературы в борьбе с прежней ВллитературностьюВ».

Точно так же Шкловский реализует филологическую метафору Влход коняВ» тАФ сначала применяет к себе (ВлНаша изломанная дорога тАФ дорога смелых, но что нам делать, когда у нас по два глаза и видим мы больше честных пешек по должности и одноверных королейВ»¹⁴), а затем сам начинает Влходить конемВ». ВлХод коняВ» для Шкловского тАФ ВлсмещениеВ» нелитературного жанра научной, критической статьи в ВллитературуВ».

Современникам так и хотелось применить термины формалистов: Влавтоматизация тАФ остранениеВ», Вллитература тАФ бытВ», Влцентр тАФ периферияВ» тАФ к филологическим трудам самого Шкловского. Вот что писал один из критиков по поводуВа его книги, которая так и называлась тАФ ВлХод коняВ»: ВлтАЬХод конятАЭ тАФ типичнейший и элементарнейший роман. Все основные элементы романа, восходящие к традициям Сервантеса, Стерна, Филдинга, Диккенса, тАФ налицо <тАж> Герой романа тАЬХод конятАЭ тАФ тАЬятАЭ <тАж> Можно без преувеличения сказать, что облик тАЬятАЭ удался Шкловскому великолепно, и в русскую литературу он смело может войти сотоварищем Онегина, Печорина, Рудина и иже с ними, то есть именно ненавистным автору ненаучным эпохальным типомВ»¹⁵.

М. Зощенко писал о литературности статей Шкловского совсем в другом тАФ уже не ироническом тАФ тоне. Характерно, что теоретические и критические статьи Шкловского рассматриваются Зощенко совершенно как беллетристика: стиль Шкловского таков, что писателю и в голову не приходит разграничить ВллитературуВ» и Влне-литературуВ»: ВлМожет быть, какому-нибудь современнику Пушкина так же было трудно читать Карамзина, как сейчас мне трудно читать современного писателя старой литературной школы. Может быть, единственный человек, который понял это, тАФ Виктор Шкловский. Он первый порвал старую форму литературного языка. Он укоротил фразу. Он тАЬввел воздухтАЭ в свои статьи. Стало удобно и легко читать. Я сделал то же самое. Я пишу очень сжато. Фраза у меня короткая. Доступная бедным. Может быть, поэтому у меня много читателейВ»¹⁶.

ЛитературнаяиграилитературныйприемвкритикеШкловского

Основной литературный принцип опоязовской критики тАФ принцип противоречия. Верные своим теоретическим установкам, они реализуют этот принцип на уровне ВлпоэтикиВ» собственных статей. С одной стороны, они пишут с установкой на научность. Говоря о Вллитературном сегодняВ», они постоянно пользуются специальными терминами, тем самым демонстрируя читателям ВлнаучностьВ» своего подхода. ВлНаучностьВ», претендующая не столько на истину, сколько на техническую продуктивность, тАФ таков был сильный аргумент формалистов-критиков в литературной борьбе и спорах 20-х годов. На это в полемике с ленинградскими формалистами указывал Г. О. Винокур: ВлОбиднее всего, что при всех этих построениях сказывается все то же предельное неуважение к поэтическому искусству, которое иных наших критиков заставляет даже предписывать поэтам все по тем же тАЬнаучным законамтАЭ, с помощью каких рецептов и тАЬприемовтАЭ следует тАЬделатьтАЭ сюжетную композицию и как тАЬпересекать сюжетные планытАЭ, какую тАЬустановкутАЭ тАФ на личность, экспрессивность или на тему тАФ сюжетную, следует избирать для тАЬмотивировкитАЭ стихотворенияВ»¹⁷. Отсюда у них изобилие понятий, взятых из социологии и естественных наук, понятий обиходного языка, превращенных в термины, а также терминов-неологизмов.

С другой стороны, формалисты пишут с установкой на художественность. В их критических и теоретических статьях агрессивный термин соседствует с не менее агрессивной метафорой, с тем, что мы привыкли связывать с литературной ВлпрактикойВ». Эти противоречия, эти ВлневязкиВ» тАФ столкновение термина и образа, логического аргумента и броской метафоры тАФ все это воспринималось современниками как литературная игра.

Путь формалистов к художественной прозе начинается с литературной игры в их научных статьях.

Говоря о ВллитературностиВ» опоязовской критики, прежде всего имеют в виду Шкловского¹⁸. Именно он ВлканонизировалВ» научную статью как литературный жанр. Первый признак ВллитературностиВ»: в своих статьях Шкловский говорит не только о литературе и литераторах, но и о себе: ВлНо мало ли какие фамилии попадаются вместе. Вот еще одна: Виктор ШкловскийВ»¹⁹. Личность Шкловского тАФ в центре статей Шкловского. Здесь можно говорить об образе филолога в филологической статье, об исследователе как равноправном (а подчас и главном) герое исследования.

Каждое предложение в статьях Шкловского тАФ потенциально тАФ ход в литературной игре. Из двух предложений может вырасти игровой эпизод. Возьмем, например, один из многочисленных рискованных параллелизмов ВлГамбургского счетаВ»:

ВлФрейдспрашивалсвоихдетей: тАЬЗачемтыушибся?тАЭ

Я спрашиваю Андрея Белого: тАЬЗачем вам понадобилась антропософия?тАЭВ»²⁰Здесь Шкловский ведет многозначную игру с читателями. Прежде всего он выстраивает уравнение: отношение Шкловский-критик / писатель Андрей Белый равняется отношению врач Фрейд / ребенок-пациент. Критик лукаво провоцирует различные прочтения этого уравнения: как выпад против Андрея Белого (ВлушибсяВ» тАФ ошибся), как утверждение власти критика над писателем (равной власти врача над пациентом, взрослого над ребенком), наконец, как шутку, ни к чему не обязывающую. Эллипсис (отсутствие логической связки между двумя предложениями) обеспечивает Шкловскому ВлалибиВ»: он не выносит критический приговор, а играет.

Но как только читатель включается в игру, следует программный тезис тАФ очередной манифест формализма: ВлАнтропософия нужна была как предлог для усиления метафорического ряда в русской прозеВ»²¹. Теория воспринимается на фоне игры, игра тАФ на фоне теории. Сталкивая противоположные элементы, Шкловский держит читателя в напряжении и так убеждает его в своей правоте; не просто аргументирует тАФ внушает.

Так соседство научного и художественного стилей в пределах одной статьи создает необычный эффект. Воспринимаемые по контрасту с научными элементами, тем сильнее художественные элементы воздействовали на читателя.

Другим основополагающим принципом формалистической игры является обнажение приема.

В статьях Шкловского этот принцип становится композиционным. Они построены на демонстративных отступлениях, подчас это лирические отступления. Очень важна именно демонстративность этих отступлений: они дразнят, провоцируют читателя. Так, в книге ВлРозановВ», вошедшей в книгу ВлХод коняВ», Шкловский после вводных теоретических рассуждений прямо заявляет: ВлТеперь перейдем к Розанову для новых отступленийВ». Через две страницы Шкловский иронически настаивает на своем приеме, педалирует прием: ВлЯ разрешаю себе, следуя канону романа XVIII века, отступлениеВ». И, не давая опомниться читателю, разворачивает отступление об отступлениях (введенное лукавой отбивкой: ВлКстати, об отступленияхВ»²²).

Классификация отступлений, данная в этом отступлении, относится к роману XVIII века тАФ но ведь в исследовании Шкловского речь идет не о романе XVIII века, а о Розанове. Чем же мотивировано это отступление? Это автометаописание; говоря о ВлдалековатомВ» предмете (романах Стерна и Филдинга), Шкловский обосновывает собственную манеру письма: ВлИграя с нетерпением читателя, автор все время напоминает ему об оставленном герое, но не возвращается к нему после отступления, и само напоминание служит только для подновления ожиданияВ»; ВлТретья роль отступлений состоит в том, что они служат для создания контрастаВ»²³.

Как авторы романов отвлекаются от своих героев, так и Шкловский отвлекается от произведений и авторов, которым посвящена его статья. Он ведет постоянную игру с читателем: уходит от заявленной темы и внезапно возвращается к ней, проводит параллели по контрасту и опять-таки по контрасту вводит в исследовательские статьи мини-новеллы автобиографического содержания. Так критик добивается двойного эффекта: с одной стороны, убеждает читателя в верности своего тезиса, с другой стороны, завораживает его ловкостью литературного фокуса, утверждает себя в качестве героя собственной статьи, книги.

В. В. РозановиВ. Б. Шкловский:Ва подготовкафилологическойпрозы

Не случайно самые яркие примеры литературной игры Шкловского взяты из брошюры о Розанове. Свой Влход коняВ», свой путь к художественной прозе Шкловский сверял с творчеством Розанова, эксперимент Шкловского был продолжением эксперимента Розанова.

Именно в статье о Розанове филолог формулирует принципиальные тезисы о настоящем и будущем литературы, дает свои самые смелые прогнозы. Место романа должен занять новый жанр, склеенный из дневников, писем, газетных статей и фельетонов. Образец такого жанра Шкловский находит в ВлОпавших листьяхВ» Розанова: ВлТри разбираемых его книги представляют жанр совершенно новый, тАЬизменутАЭ чрезвычайную. В эти книги вошли целые литературные, публицистические статьи, разбитые и перебивающие друг друга, биография Розанова, сцены из его жизни, фотографические карточки и т. д. Эти книги тАФ не нечто совсем бесформенное, так как мы видим в них какое-то постоянство приема их сложения. Для меня эти книги являются новым жанром, более всего подобным роману пародийного типа, со слабо выраженной обрамляющей новеллой (главным сюжетом) и без комической окраски <тАж> Книга Розанова была героической попыткой уйти из литературы, тАЬсказаться без слов, без формытАЭ тАФ и книга вышла прекрасной, потому что создала новую литературу, новую формуВ»²⁴.

Что нам особенно важно в этих положениях? То, что они могли определять и во многом определили не только научную, но и творческую позицию формалистов. Говоря о Розанове, Шкловский формулировал собственные задачи в литературе. Он и сам хотел предпринять Влгероическую попытку уйти из литературыВ», Влсоздать новую литературу, новую формуВ».

Эта форма виделась Шкловскому Влподобной роману пародийного типаВ», Влжанром-вместо-романаВ». Изучая творчество Розанова, Шкловский готовил почву для нового жанра тАФ филологического романа.

Сам Розанов прекрасно отдавал себе отчет в жанровой новизне своих ВлОпавших листьевВ». В этой изобретенной им форме он видел приговор традиционному роману, тот жанр, который должен сместить и заменить роман, всю предшествующую литературу: ВлИногда кажется, что я преодолеваю всю литературу. И не оттого, что силен. Но тАЬГосподь со мнойтАЭ. Это так. Так. ТакВ»²⁵. Розанов не раз возвращался к мысли о конце прежней литературы, о том, что именно в его сочинениях и положен ей предел: ВлтАжиногда кажется, что во мне происходит разложение литературы, самого существа ее. И, может быть, это есть мое мировое тАЬemploiтАЭ [призвание]тАж Явно во мне есть какое-то завершение литературы, литературности, ее существа, тАФ как потребности отразить и выразить. Больше что же еще выражать? Паутины, вздохи, последнее уловимоеВ»²⁶.

Что еще можно ВлвыразитьВ»? Что есть Влпоследнее уловимоеВ»? ВлШумит ветер и несет листытАж Так и жизнь в быстротечном времени срывает с души нашей восклицания, вздохи, полумысли, получувстватАжВ»²⁷ Собирая эти ВлполумыслиВ» и ВлполучувстваВ», автор создает новый жанр (как бы Влпо ту сторонуВ» литературы) тАФ Вл11-ую или 12-ую литературную формуВ»²⁸, особого рода человеческий документ.

В этом документе все проникнуто принципом противоречия.

Во-первых, это противоречия в отношениях с имплицитным читателем. В начале ВлУединенногоВ» Розанов демонстративно отказывается от диалога с читателем: ВлАх, добрый читатель, я уже давно пишу тАЬбез читателятАЭ, тАФ просто потому, что нравитсяВ»²⁹. А в другой книге заявляет: ВлБуду ли я читаем? Я думаю тАФ вечно. Какая причина забыть? НикакойтАж И вечно кого-то утешу. И вечно кому-то пошепчу на ухотАж Самое обыкновенноетАж Как я сидел и ковырял в носу. Это вечноетАж ХорошоВ»³⁰.

Во-вторых, это противоречие между ВлсмирениемВ» и писательским ВлэгоизмомВ». С одной стороны, самоуничижение, отказ признать за своим творчеством какое-либо значение, даже какой-либо смысл: ВлЧто это, неужели я буду тАЬчитаемтАЭ?. <тАж> Для тАЬсамоготАЭ тАФ не надо, и, м. быть, не следуетВ». Но при этом в ВлОпавших листьяхВ» всюду тАФ ВляВ»; ВляВ» тАФ в центре, все сводится к ВляВ» (иногда даже с вызовом: ВлНа мне и грязь хороша, п. ч. это тАФ яВ»³¹). Розанов борется с ВляВ» и ВлраздуваетВ» его, проклинает себя и все же Влвсячески демонстрируетВ» себя.

В-третьих, это противоречие между естественностью и литературностью. В книгах Розанова достигается предел естественности. В начале ВлУединенногоВ» Розанов настаивает: его мысли ВлтАЬсошлитАЭ прямо с души, без переработки, без цели, без преднамеренья тАФ без всего постороннеготАж Просто тАФ тАЬдуша живеттАЭтАж то есть тАЬжилатАЭ, тАЬдохнулатАЭтАж С давнего времени мне эти тАЬнечаянные восклицаниятАЭ почему-то нравились. Собственно, они текут в нас непрерывно, но их не успеваешь (нет бумаги под рукой) заносить тАФ и они умирают. Потом ни за что не припомнишь. Однако кое-что я успевал заносить на бумагу. Записанное все накапливалось. И вот я решил эти опавшие листья собратьВ»³². Созданный им новый жанр автор противопоставляет традиционному роману как естественную форму искусственной.

Но вместе с тем результат розановского эксперимента тАФ это как раз превращение Влне-литературыВ» в ВллитературуВ», тотальная эстетизация всего ВлмимолетногоВ» тАФ случайного, интимного, бытового тАФ всего того, что прежде было Влпо ту сторонуВ» словесности. ВлОн тащит в печать то, что печатать было не принятоВ», Влсделался писателем до мозга костейВ», Влпреодолев литературу, необычайно расширил возможности и формы литературыВ», тАФ такова тенденция розановского творчества, отмеченная Синявским³³. Розанов и сам прекрасно понимал это свое противоречие между ВлестественнымВ» и ВллитературнымВ»: ВлЛитературу я чувствую как штаныВ»; ВлНесу литературу как гроб мой, несу литературу как печаль мою, несу литературу как отвращение моеВ»³⁴.

Но снять это и другие противоречия он не хочет: в напряжении противоречий Влживой жизниВ» тАФ смысл его ВлОпавших листьевВ».

Что же интересует Шкловского в наследии Розанова? Что филолог отмечает в том, о ком пишет? Что берет у него?

Прежде всего для Шкловского важна идея Влконца литературыВ». Говоря о закате, разложении литературы, Розанов воспринимал это как катастрофу (может быть, необходимую). Шкловский же принял эту идею с бодрым, революционным энтузиазмом: не конец, а обновление тАФ отмена старого и отжившего. Он прямо говорит о ВлреволюцииВ»: ВлКаждая новая литературная школа тАФ это революция, нечто вроде появления нового классаВ». Затем тАФ о ВлвосстанииВ»: ВлВещи устраивают периодически восстания. В Лескове восстал тАЬвеликий, могучий, правдивыйтАЭ и всякий другой русский язык, отреченный, вычурный, язык мещанина и приживальщика. Восстание Розанова было восстанием более широким, тАФ вещи, окружавшие его, потребовали ореола. Розанов дал им ореол и прославлениеВ»³⁵.

Противоречия Розанова тАФ это противоречия страстной, ищущей истину мысли. Это спор с собой, перебивка себя, оговорка, игра оттенков. Так, рассуждая по поводу пресловутого еврейского вопроса, он заключает: ВлВот еврейско-русский вопрос под углом одного из тысяч освещенийВ»³⁶. Тысяча освещений, тысяча возможных взглядов на один и тот же предмет, по одному и тому же вопросу, тысяча оттенков мысли, тысяча сомнений тАФ вот что Розанов пытается учесть, ухватить в своих вольных, фрагментарных размышлениях. В этом его открытие.

Шкловский же отмечает у Розанова только одно тАФ прием. Всю Влтысячу освещенийВ» он сводит к приему. Судьба, биография тАФ прием: ВлтАЬДатАЭ и тАЬнеттАЭ существуют одновременно на одном листе, тАФ факт биографический возведен в степень факта стилистическогоВ». Ужас тАФ прием: ВлСамая конкретность ужаса Розанова есть литературный приемВ». Интимность тона, исповедальность тАФ прием: ВлМои слова о домашности Розанова совершенно не надо понимать в том смысле, что он исповедовался, изливал свою душу. Нет, он брал тон тАЬисповедитАЭ как приемВ». ВлГрозные вопросы моралиВ» тАФ прием: ВлВеличины стали художественным материалом, добро и зло стали числителем и знаменателем дроби, и измерение этой дроби нулевоеВ». Противоречия мысли тАФ прием, а именно оксюморон: ВлТворчество и мировые слова, сказанные Розановым на фоне тАЬ1 р. 50 коп.тАЭ, и рассуждение о том, как закрывать вьюшки, тАФ являются одним из прекраснейших примеров оксюморонаВ»³⁷.

Во фрагментах Розанова Шкловский угадывает сюжет: ВлтАжновая тема не появляется для нас из пустоты, как в сборнике афоризмов, а подготовляется исподволь, и действующее лицо или положение продергиваются через сюжет. Эти перекликания тем и составляют в своем противопоставлении те нити, которые, появляясь и снова исчезая, создают сюжетную ткань произведенияВ». Вывод Шкловского: ВлТаким образом, мы видим, что тАЬтри книгитАЭ Розанова представляют из себя некоторое композиционное единство типа романов, но без связывающей мотивировкиВ»³⁸.

Итак, новый эффектный прием и сюжет нового типа тАФ вот о чем пишет Шкловский, анализируя ВлОпавшие листьяВ» Розанова. Открытия Розанова представляются ему чрезвычайно продуктивными. Шкловскому недостаточно цитирования Розанова:

ВлВывороченные шпалы. Шашки. Песок. Камень. Рытвины.

тАФ Что это? тАФ ремонт мостовой?

тАФ Нет, это тАЬсочинения РозановатАЭ.

И по железным рельсам уверенно несется трамвайВ».

Недостаточно и литературной игры в концовке брошюры о Розанове: ВлНужно кончать работу. Я думаю кончить ее здесь. Можно было бы завязать конец бантиком, но я уверен, что старый канон сведенной статьи или лекции умерВ». Заканчивая писать о Розанове, Шкловский обещает применить открытия Розанова в собственном творчестве: ВлЯ применяю это к себеВ»³⁹.

Цитата из Розанова: Влремонт мостовойВ» тАФ превращается у Шкловского в реализованную метафору, обозначающую Влсовременную ситуациюВ» тАФ ВлсломВ» и ВлпромежутокВ» в литературе. Прием Розанова представляется Шкловскому своего рода архимедовым рычагом, с помощью которого можно перевернуть литературу. Розановский новый жанр тАФ Влчеловеческий документВ», в котором ВлскрестилисьВ» частное письмо, газета, дневниковая запись, разговорная реплика, тАФ становится для Шкловского исходной точкой тАФ той точкой, из которой он должен сделать свой собственный Влход коняВ». ВлЯ применяю это к себеВ», тАФ было сказано Шкловским в 1921 году. И в 1923 году он действительно применил найденное им у Розанова в своей прозе.

Куда же направил Шкловский своего ВлконяВ»? Какое жанровое решение подсказал ему Розанов? В 1923 году Шкловский сочинил филологический роман ВлZoo, или письма не о любви, или третья ЭлоизаВ». В пятом письме ВлZooВ» он прямо выводит свою повесть из Розанова (а также Ремизова и Андрея Белого): ВлНаше дело тАФ созданье новых вещей <тАж> Нельзя писать книгу по-старому. Это знает Белый, хорошо знал Розанов <тАж> Мы ввели в нашу работу интимное, названное по имени и отчеству из-за той же необходимости нового материала в искусствеВ».

ЖанрообразующиеприемыипафосфилологическогороманаШкловского

Шкловский с первых слов филологического романа подчеркивает: он не сочинил эту книгу тАФ он ее ВлсделалВ». В стиле формалистов спросим: как сделан филологический роман?

Основной жанрообразующий принцип ВлZooВ» тАФ обнажение приема. У Розанова Шкловский научился ВлсудьбуВ», Влстрах смертиВ» и Влсердечную мукуВ» превращать в прием. ВлХод коняВ», сделанный Шкловским как филологом и писателем, тАФ обострение и обнажение приема. Шкловский не просто пользуется приемом тАФ он объявляет об этом, нередко тут же объясняет механику приема. Завеса с внутренней, скрытой писательской работы, с творческого процесса тАФ снята.

В предисловии автор заявляет: главное для него тАФ сделать вещь. Вещь эта тАФ роман в письмах. Для романа в письмах нужна мотивировка тАФ любовь. ВлЯ взял эту мотивировку в ее частном случае, тАФ тут же объясняет автор-филолог, тАФ письма пишутся любящим человеком женщине, у которой нет для него времениВ». Основная тема тАФ любовь, но она уходит на второй план: Вля ввел запрещение писать о любвиВ». Какая же тема выходит на первый план? Эта тема тАФ сам прием. Прием из средства литературы превращается в ее предмет; более того тАФ прием персонифицируется, становится героем повести.

Автор начинает с предупреждения: привычный материал литературы тАФ сдвинут; описания тАФ Влметафоры любвиВ», сюжетные события тАФ Влматериал для метафорВ». Проводится аналогия: ВлЭто обычный прием для эротических вещей: в них отрицается ряд реальный и утверждается ряд метафорическийВ». В традиционной прозе в описаниях и событиях прием не ощущается. Здесь же описания и события ВлостраняютсяВ» тАФ и литературный механизм становится ощутимым. Цель традиционной литературы тАФ скрыть механику творчества, создать художественную иллюзию. В ВлZooВ» тАФ противоположная цель: обнажить литературный механизм, вывернуть наизнанку ВлнутроВ» творчества, разрушить иллюзию. В современной постструктуралистской критике этот Влход коняВ» назвали бы ВлдеконструкциейВ».

Обычное соотношение: писатель ВлконструируетВ» тАФ филолог ВлдеконструируетВ» (соотношение: творчество тАФ анализ) тАФ здесь нарушено. Шкловский соединяет основной лирический сюжет с филологическими заметками, набросками к научным статьям; автор-филолог все время перебивает и поправляет автора-писателя, пишет (описывает или повествует) и тут же анализирует написанное. Подчас анализ предваряет описание и повествование.

Кульминацией повести становится письмо десятое, в подзаголовке которого сказано: Влпо существу дела все письмо представляет из себя реализацию метафорыВ». Подразумеваемая метафора тАФ Влнахлынувшая любовьВ». Она соединяется с реальным событием тАФ берлинским наводнением. И вот уже Шкловский дает слово персонифицированному приему:

ВлВода (тихим голосом). Одиннадцать футов, госпожи туфли! Берлин весь всплыл вверх брюхом, одни тысячемарковые бумажки видны на волнах. Мы тАФ реализация метафоры. Скажите Але, что она снова на острове: ее дом опоясан ОПОЯЗомВ».

Однако в последнем письме, ВлЗаявлении во ВЦИКВ», завершающем книгу, и сама Аля, любимая женщина, названа реализацией метафоры. Реализация метафоры тАФ в начале, в конце и в кульминационном эпизоде повести. Прием ВлопоясываетВ» книгу тАФ Влопоясывает ОПОЯЗомВ».

Другой вид обнажения приема тАФ автометаописание. Для обозначения нового жанра тАФ филологического романа тАФ Шкловский прибегает к метафорической аналогии. На что похож этот жанр? На цирк. Интерес к цирку как виду искусства весьма характерен для раннего Шкловского. Именно в статье о цирке он писал: ВлПрием есть то, что превращает внеэстетический материал, придавая ему форму, в художественное произведениеВ».

Цирк видится Шкловскому пределом искусства: в нем нет сюжета, ритма, красоты. Что же делает цирк искусством? ВлГолыйВ» прием тАФ преодоление трудности: ВлЗатруднение тАФ вот цирковой приемтАж Цирковая затрудненность сродни общим законам торможения и композицииВ».

В ВлZooВ» метафорически сближаются цирк (или variete)Ва и филологический текст: ВлСамое живое в современном искусстве тАФ это сборник статей и театр-variete, исходящий из интересности отдельных моментов, а не из момента соединенияВ». Шкловский описывает цирковой прием: ВлВ одном чешском театре <..> мне пришлось видеть еще один прием, кажется, применяемый уже давно в цирках. Эксцентрик в конце программы показывает все номера, пародируя и разоблачая ихВ». И тут же тАФ демонстрируя литературную акробатику (вновь реализация метафоры), перескакивает к характеристике своей книги, частью которой этот пассаж и является. Связка сделана на Влсходстве несходногоВ»: ВлБолее интересный случай представляет из себя книга, которую я сейчас пишу. Зовут ее тАЬZooтАЭ, тАЬПисьма не о любвитАЭ, или тАЬТретья ЭлоизатАЭ; в ней отдельные моменты соединены тем, что все связано с историей любви человека к одной женщине. Эта книга тАФ попытка уйти из рамок обыкновенного романаВ».

Шкловский пытается не только ВлсделатьВ» произведение, но и создать жанр. Процесс создания нового жанра становится сюжетом повести. Тот, кто выстраивает этот новый жанр от главы к главе (от письма к письму), и есть главный герой произведения. Главным героем филологического романа должен быть и является филолог.

Для героя филологического романа вся жизнь неразрывно связана с филологией. Так, дружба для него тАФ это дружба филологов одной школы; одиночество тАФ разрыв связей с родной ему филологической средой: ВлУ меня нет телефона, чтобы позвонить Борису Эйхенбауму. Тынянова тоже нет. Роман не занимается больше поэтикойВ» (в последнем предложении автор играет словами ВлРоманВ» и ВлпоэтикаВ» тАФ и здесь филологический жест).

Любимой женщине герой-филолог не может говорить о своей любви тАФ он обречен говорить о своей Вллюбви к словуВ» (в соответствии с этимологией тАФ ВлфилеоВ», ВллогосВ»): ВлОна запрещает писать о любви. Он примиряется с этим и начинает рассказывать ей о русской литературеВ». Но любовь прорывается и сказывается в каждом слове героя тАФ и вот уже филология есть средство обольщения: ВлДля него это [разговоры о литературе] способ распусканья хвостаВ».

О своей любви герой говорит в филологических терминах тАФ так филология совершает экспансию в частную жизнь, в сферу интимного: ВлЖенщина материализует ошибку. Ошибка реализуетсяВ»; ВлСинтаксиса в жизни женщины почти нетВ»; ВлНаша любовь, наши браки, бегства тАФ только мотивировкиВ»; ВлтАжмоя галлюцинация тАФ только литературное явлениеВ». Автор подчеркивает термин, более того тАФ сам подчеркивает ВлнеприличностьВ» термина в контексте любовного письма: ВлА в искусстве нужно местное, живое, дифференцированное (вот так слово для письма!)В». Любимая героем и не любящая его женщина отвечает ему тАФ говорит свое ВлнетВ» тАФ тоже наВа филологическом языке: ВлТы говоришь, что знаешь, как сделан тАЬДон КихоттАЭ, но любовного письма ты сделать не можешьВ».

Литературная игра в ВлZooВ» становится филологической. Пользуясь удачно найденной мотивировкой: Влзапрещено писать о любвиВ», тАФ Шкловский соединяет несоединимое тАФ термин и лирический порыв, любовное письмо и филологическую статью (Л. Гинзбург: ВлтАжВ тАЬZooтАЭ Шкловский все время подпирает любовь профессией. Аля шествует под прикрытием формального методатАжВ»⁴⁰).

Как вводятся филологические рассуждения, конспекты и фрагменты научных исследований? По контрасту тАФ тотчас после исповедальных и лирических пассажей. По сходству тАФ в игре цитат, аллюзий и пародических намеков. В сжатом, схематическом виде игровой ВлметодВ» Шкловского представлен в девятом письме.

В нем говорится о том же, вокруг чего построен весь роман тАФ в очередной раз, тАФ о неразделенной любви. Вновь и вновь возвращаясь к этой теме, автор должен прибегать всякий раз к новым, неожиданным приемам. Сначала используется метафора: неразделенная любовь уподоблена воинской повинности тАФ охране боевого поста. Вопрос героини: ВлЛюбишь?В» тАФ сравнивается с проверкой постов. В продолжение метафоры герой отвечает, пародируя устав: ВлОбязанности: любить, не встречаться, не писать писем. И помнить, как сделан тАЬДон КихоттАЭВ».

У читателя возникает вопрос: при чем здесь филологическая проблематика? Вместо ответа герой разворачивает конспект статьи о ВлДон КихотеВ». Мотивировка этого хода дается только намеком тАФ когда герой переходит к следующей статье-вставке тАФ об Андрее Белом. К этому моменту читательские ожидания должны быть предельно напряжены: какова же связь между любовью, ВлДон КихотомВ» и Андреем Белым? Мотивирующая связка тАФ в сказанных между прочим словах: ВлтАжвставлю в своего тАЬДон КихотатАЭ еще одну мудрую речьВ». Здесь тАФ отсылка к сказкам ВлТысячи и одной ночиВ», к прихотливой композиции этой книги, к одному из самых эффектных ее приемов тАФ чередованию рамочных, обрамляющих и вставных сказок (помещение одной сказки внутри другой).

Так первую метафору догоняет другая: солдат на посту превращается в Шахеризаду, рассказывающую сказки, чтобы не умереть. В этих прыжках от метафоры к метафоре, от аллюзии к аллюзии, от статьи к статье тАФ есть и шутливая филологическая игра, и драма (служение солдата, смерть, грозящая Шахеризаде, тщетная верность влюбленного).

Игра здесь тАФ с опорой на Л. Стерна, одного из любимых писателей Шкловского. Связки между письмами, темами, абзацами, предложениями у Шкловского тАФ подчеркнуто стернианские. Яркий пример этого филологического стернианства находим в предисловии к девятнадцатому письму, написанному Алей и перечеркнутому красным тАФ в самом тексте: ВлИтак, дорогие друзья, не читайте этого письма. Я нарочно поэтому перечеркиваю его красным. Чтобы вы не ошиблись. Как композиционно понять это письмо? Ведь оно все же вставлено? Но, скажите, на какого черта вам нужна композиция? А если нужна тАФ извольте! Для иронии произведения необходима двойная разгадка действия, обычно она дается понижающим способом, в тАЬЕвгении ОнегинетАЭ, например, фразой: тАЬА не пародия ли он?тАЭ. Я даю в своей книге вторую повышающую разгадку женщины, к которой писал, и вторую разгадку себя самого. Я тАФ глухой. Если вы поверите в мое композиционное разъяснение, то вам придется поверить и в то, что я сам написал Алино письмо к себе. Я не советую веритьтАж Впрочем, вы ничего не поймете, так как все выброшено в корректуреВ».

В этом пассаже автор старательно создает эффект неопределенности: ВлНачалась игра. Где любовь, где книга, я уже не знаюВ». Так есть ли в перечеркнутом письме композиционный смысл или нет? Сам ли себе герой написал Алино письмо или нет? Только ли здесь демонстрация литературного приема, занятия филологическими упражнениями тАФ или все же выражение подлинной любви?

Зачем эта филологическая игра с читателем? Чтобы получить возмо

Вместе с этим смотрят:

"Нивхи"

25 Экзаменационных билетов по географии за 11 класс с ответами

32-я Стрелковая дивизия (результаты поисковой работы группы "Память" МИВлГУ)

4 capitals of Great Britain

About Canada