Противление злу смехом. Н.Тэффи

Вспоминая об отъезде в эмиграцию Н.Тэффи писала: ВлДрожит пароход, бьет винтом белую пену, стелет по берегу черный дым. И тихо, тихо отходит земля. Не надо смотреть на нее. Надо смотреть вперед, на синий широкий, свободный простор.. Но голова сама поворачивается, и широко раскрываются глаза, и смотрят, смотрят.. И все молчат. Только с нижней палубы доносится женский плач, упорный долгий, с причитаниями. <..> Страшный черный бесслезный плач. Последний. По всей России, по всей России.. Вези!

Дрожит пароход, стелет черный дым. Глазами, до холода в них раскрытыми, смотрю. И не отойду. Нарушила свой запрет и оглянулась. И вот, как жена Лота, застыла, остолбенела навеки, и веки видеть буду, как тихо, тихо уходит от меня моя земляВ»¹. Во всей литературе русского зарубежья нет строк, более пронзительных, окрашенных такой жгучей болью расставания с Россией. В те последние часы на новороссийской набережной у парохода ВлВеликий князь Александр МихайловичВ» Тэффи еще верила, что к весне 1920 года, через несколько месяцев, вернется на родину, а на палубе вдруг почувствовала, что не увидит Россию никогда. Там осталась большая половина жизни, уютная московская квартира, близкие и друзья, всероссийская слава.

Казалось бы, у Тэффи не было причин так остро переживать разлуку с родиной. От большевиков ее уже отделила струйка крови, текущая у ворот комиссариата, через которую она не смогла перешагнуть. В Париже многие годы жил ее брат, генерал Н.А.Лохвицкий, командующий Экспедиционным корпусом во Франции во время первой мировой войны. Но глаза смотрели не на Влсиний широкий, свободный просторВ», который открывался впереди, а на родную землю. На корабле ВлШилкаВ» Тэффи написала стихотворение, ставшее широко известным как ВлПесня о родинеВ» в исполнении А.Вертинского:

К мысу радости, к скалам печали ли,

К островам ли сиреневых птиц,

Все равно, где бы мы ни причалили,

Не поднять мне тяжелых ресниц.

Жизнь Тэффи в эмиграции внешне сложилась благополучно: она до смерти жила в Париже, окруженная такой же любовью и почитанием, как в России, много писала, печаталась в лучших эмигрантских изданиях. Но что-то умерло в ней безвозвратно, словно увезла с собой Влчерный бесслезный плачВ», который слышала в час отъезда. Так и жила, с душой, Влобращенной на востокВ». Страстоцвет тАФ цветок, символизирующий страдание, стал центральным образом книги ее стихов ВлPassifloraВ» (1923) Смех Тэффи тАФ явление уникальное не только в русской, но и в мировой литературе. А.Куприн называл ее Влединственной, оригинальной, чудеснойВ», прибавляя, что ее любят все без исключения². Саша Черный писал: ВлПрежние писательницы приучили нас ухмыляться при виде женщины, берущейся за перо, но Аполлон сжалился и послал нам в награду Тэффи, не Влженщину-писательницуВ», а писателя большого, глубокого и своеобразногоВ»³. М. Каллаш впервые заговорила о всемирном значении ее творчества: ВлТэффи в нашей литературе (и только ли в нашей!) тАФ явление единственное и едва ли повторимое. Многоликая, независимая, сама по себе, ни на кого не похожая ТэффиВ»⁴.

Настоящее имя писательницы тАФ Надежда Александровна Лохвицкая (по мужу Бучинская). Биографические сведения, которые она сообщала о себе, в том числе дата рождения, были не лишены элементов художественного вымысла⁵. Незадолго до смерти в ВлАвтобиографической исповедиВ» она призналась: ВлНе знаю, что именно интересно в моем ВлжизнеописанииВ». День рождения? Браки и разводы? Думаю, что интересно только литературноеВ»⁶. Наиболее достоверные сведения о себе Тэффи сообщила в приложении к письму А. Н. Сальникову⁷, где говорится, что первым ее произведением было стихотворение ВлМне снился сон, безумный и прекрасныйВ» (ВлСеверВ», 1901, № 35), навеянное творчеством Чехова. Однако на умалчивает, что почти одновременно с этим была опубликована ее пародия ВлПокаянный деньВ». Драматическая сцена в одном акте (ВлТеатр и искусствоВ», 1901. № 51), впервые подписанная псевдонимом Тэффи.

О происхождении псевдонима существует несколько версий созданных самой писательницей⁸. Из них хотелось бы отдать предпочтение той, которая вошла в литературоведческий обиход: чтобы отличаться от старшей сестры, известной поэтессы Мирры Лохвицкой, она взяла в качестве псевдонима имя маленькой своевольной девочки из рассказа Р.Киплинга ВлКак было написано первое письмоВ». Действительно, в каждом произведении Тэффи тАФ от первых ученических стихотворений до философски окрашенных новелл последних лет тАФ бьется мятежное страдающее сердце маленькой девочки и весело звучит ее смех.

Первые стихи, собранные в книге ВлСемь огнейВ» (1910), не принесли Тэффи успеха. Салонная манерность сочеталась в них с мотивами смерти, жаждой несбыточного и пряной восточной эротикой. Гораздо больше нравились публике ее революционные стихи, печатавшиеся в большевистской газете ВлНовая жизньВ» в 1905 г. Впоследствии Тэффи иронизировала, что в них было Влвсе, что полагалось для свержения царизма: и Влкрасное солнце свободыВ», и ВлМы ждем, не пробьет ли тревога, не стукнет ли жданный сигнал у порога..В» и прочие молнии революционной грозыВ»⁹. Одно из стихотворений кто-то послал в Женеву Ленину, и оно было напечатано. Когда вождь большевиков приехал в Россию, Тэффи ему представили как автора, колебавшего Влустои царизмаВ». Впрочем, в революционность Тэффи всерьез верила только ее мать, называвшая ее социалисткой.

Всероссийская известность пришла к Тэффи после выхода Двухтомника ВлЮмористических рассказовВ» (1910). Тонкая ирония, скрытый психологизм, поистине чеховское изящество языка выделяли ее рассказы из огромного потока юмористической литературы, обрушившейся на Россию в Влдни свободВ» и последующие годы. Большая часть дореволюционного творческого пути писательницы связана с сатирическим еженедельником ВлСатириконВ», где популярная фельетонистка из ВлБиржевых' ведомостейВ» нашла свои главные темы, своих героев и свой голос. В центре внимания Тэффи тАФ каждодневная жизнь обывателя, задавленного кошмаром российской действительности. Высмеивая царство всеобъемлющей глупости, она делит все население на людей и человекообразных, девятиглазых гадов с чуткими усиками и перепончатыми лапами. ВлЧеловекообразныеВ» символизируют многоликое, вездесущее, нахрапистое мещанство, которое побеждает людей и грозит завладеть всей землей. Его облики могут быть разными: от вице-губернатора, не имеющего собственного мнения, до гимназистки Манечки Куксиной, срезавшейся на экзамене из-за лени. Торжество пошлости ужасает Тэффи, мир начинает казаться ей царством всеобъемлющей Глупости. Она едко иронизирует над слабостями ВлчеловекообразныхВ», отсутствием логики в их поведении, тщетными попытками пробраться в ВлчеловекиВ». Смех тАФ единственное средство определить, с кем имеешь дело: ведь даже в ответ на шутку раздается два взрыва хохота, сначала смеются люди, потом тАФ человекообразные. Со временем смех самой Тэффи становится все более грустным, сближаясь с гоголевским и чеховским. В сборниках ВлИ стало такВ» (1912), ВлКарусельВ» (1913), ВлДым без огняВ» (1914), ВлЖитье-бытьеВ» (1916), ВлНеживой зверьВ» (1916) комическое тесно сплетается с трагическим, мягкий добрый юмор сменяется горькой иронией и сарказмом. Раскрывая трагедию тусклого обывательского существования без идеалов и надежд, Тэффи обнажает ложь, пустоту, мелочность, фальшь, скрытые за красивым фасадом благопристойного мира, Она создает цикл иронических сатир о человеческих пороках, являющихся, по выражению писательницы, Влсокровищем землиВ»: лени, глупости, жадности, подлости. Блистательно остроумен рассказ ВлДуракиВ», в котором Тэффи классифицирует основные разновидности героев, деля их на дураков круглых и набитых тАФ тех, кто всю жизнь учится, но так и не может ничему научиться. Дураки, особенно набитые, хорошо устраиваются в жизни, руководствуясь во всем тремя аксиомами. ВлЗдоровье дороже всегоВ», ВлБыли бы деньгиВ», ВлС какой стати?В» И постулатом: ВлТак уж надо!В» Обыгрывая понятие ВлкруглыйВ» (круглый дурак тАФ круглые мысли тАФ круглая жизнь) она подводит читателя к выводу, который звучит как отчаянный крик. ВлО, как жутко! О, как кругла стала жизнь!В»¹⁰. ВлО, как жутко!В» тАФ подтекст большинства предреволюционных произведении Тэффи, внешне забавных, внутренне глубок трагичных. Ей даже приходилось объясняться с читателем, по привычке ожидавшем от нее развлекательного чтения. В предисловии к книге ВлНеживой зверьВ» писательница заметила: ВлЦель этого предисловия тАФ предупредить читателя: в этой книге много невеселогоВ»¹¹. От Гоголя и Чехова Тэффи все чаще уходит к Достоевскому и Ф.Сологубу, размышляя о беспросветном трагизме человеческого существования вообще. Лучшая книга дореволюционных рассказов тАФ ВлНеживой зверьВ» (1916) тАФ вся пронизана ощущением неблагополучия жизни. Во многих рассказах Тэффи достигает высот подлинного искусства, повествуя о трагизме двух крайних точек человеческого бытия: детства и старости. В этом сборнике явственно проступает гуманистический положительный идеал Тэффи, общий для многих сатириконцев: дети тАФ звери тАФ природа тАФ народ. Она рисует колоритные фигуры людей из народа: баба Матрена, пожалевшая подстреленного зайца и потерявшая вместе с ним все свои деньги, старая Явдоха, у которой убили сына на фронте, кухарка Федосья, чья индивидуальность властно подчинила себе барыню, и та, возмущаясь федосьиной некультурностью, сама стала говорить: ВлнонечаВ», ВлдавечаВ», ВлокромяВ» и ВлприголандритьсяВ». Можно только удивляться, как смогла Тэффи, утонченная петербургская дама, воспитанная бонной-француженкой, так вжиться в психологию простого человека, мастерски передавая его склад ума, народный говор, бытовое просторечие. Без преувеличения можно сказать, что ее няньки, прачки, кучера и кухарки гораздо более реалистичны, чем босяки М.Горького.

В годы революции Тэффи вновь, как в дни юности, обратилась к злободневной политической сатире. Ее фельетоны, опубликованные в газете ВлРусское словоВ» в марте-июле 1917 года, свидетельствуют о критическом отношении к Временному правительству и полном неприятии политики большевиков. Она создает колоритные портреты деятелей, Влзаведующих паникойВ», иронизирует по поводу приезда Влбабушки русской революцииВ» Е.К.Брешко-Брешковской, посмеивается над А.Ф.Керенским, в которого Влвлюблена русская революцияВ». Ее симпатии на стороне безымянных героев и героинь, которые, в самом деле, создают историю (ВлОни ждутВ»).

Рисуя встречу Е.К.Брешко-Брешковской с ее верным учеником А.Ф.Керенским, Тэффи иронизирует: ВлЭто будет момент, когда правительство России залепечет старым щегловитовским языком: тАФ Потому что все граждане не могут быть уравнены в правах, сейчас не такое время. Мы должны сначала водворить порядок и спокойствие, а когда водворим, тогда тоже будет не такое время, потому что нельзя будет нарушать порядок и спокойствиеВ». И добавляет от себя: ВлМилый порочный круг, старая петля самодержавия!В»¹². Не питая никаких иллюзий насчет демократических преобразований, обещанных Временным правительством, она уверяет, что Керенский никогда не позволит революционерам принять участие в строительстве новой государственности¹³.

Считается, что Тэффи оказалась в эмиграции чуть ли случайно: неведомо откуда налетевший ураган событий подхватил ее вместе со многими русскими писателями и понес сначала на гастроли в Киев, а оттуда все южнее и южнее до самого синего моря, пока случайный попутчик не посадил ее на корабль ВлШилкаВ», отплывший из Одессы в Новороссийск Сама писательница в ВлВоспоминанияхВ», вышедших в Париже в 1931 г., развивала именно эту версию, рисуя образ наивной сентиментальной петербургской барыни, которой незачем было бежать от большевиков, ибо за ней не числилось никаких грехов. Разве что стойкая идиосинкразия к насилию и крови с которыми постоянно сталкивалась при новом режиме. Но стоит обратиться к фельетонам Тэффи, напечатанным в ВлРусском словеВ» в июне-июле 1917 г., чтобы перед нами предстала писательница, которая не только прекрасно разбиралась в сумятице политических событий, захлестнувших Россию, но и имела свое собственное мнение о них, отстаивала свою позицию.

Это касается прежде всего негативного отношения к все усиливающемуся влиянию большевиков накануне октябрьского переворота. В фельетоне ВлПесье времяВ», написанном в июле 1917 г., Тэффи заявила, что Земля вступила в созвездие ВлБольшого ПсаВ», следовательно наступает Песье время. Напомним, что после 4 июля 1917 г., когда войска по приказу Временного правительства расстреляли многотысячную демонстрацию солдат, рабочих и матросов, кончился мирный период развития русской буржуазно-демократической революции. В июле разразился второй, после Февраля, политический кризис в России, положивший конец двоевластию, оживилась деятельность черносотенцев и реакционеров всех мастей и, соответственно, активизировалась работа большевиков. Характеризуя июльские события, Ленин писал 10 (23) июля 1917 г.: ВлВсякие надежды на мирное развитие русской революции исчезли окончательно. Объективное положение: либо победа военной диктатуры до конца, либо победа вооруженного восстания рабочих..В»¹⁴.

В июне-июле 1917 г. Тэффи пишет фельетоны ВлНемножко о ЛенинеВ», ВлМы веримВ», ВлДождалисьВ», ВлДезертирыВ» и др., в которых наряду с пророческим предчувствием грядущего большевистского переворота значительное место занимает фигура Ленина. С ВлтвердокаменнымиВ» марксистами и их вождем писательница познакомилась еще в 1905 г., работая в газете ВлНовая жизньВ». Впоследствии она подробно расскажет о встречах с ними в воспоминаниях Вл45 летВ» и ВлОн и ониВ», написанных в 1950 г. И хотя оценка, данная деятельности большевиков в посдние годы её жизни, несет на себе печать времени, она не многим отличается от соответствующих страниц ее ранних фельетонов. Большевики по-человечески не интересны Тэффи, ибо кажутся фанатиками идеи, поглощенными мелкими партийными ВлделамиВ» и дрязгами, разговорами о съездах, кооптациях и резолюциях, о 10 франках, которые Ленин ВлзажулилВ» у меньшевиков. ВлВсе эти беседы для постороннего человека были неинтересны и уважения к беседующим не вызывали. Они никогда не говорили о судьбах России, никогда не волновало их то, что мучило старых революционеров, за что люди шли на смертьВ», тАФ пишет Тэффи в воспоминаниях Вл45 летВ»¹⁵. Та же мысль в фельетоне ВлНемножко о ЛенинеВ», где она рассказывает, как Влв сказочном запломбированном вагоне прибыл в Россию Ленин, так называемый Влтеща русской революции»»¹⁶. Достаточно вспомнить, что означал образ тещи в сатирической литературе конца XIX-начала XX века, чтобы понять всю силу неприязни писательницы к этому чуждому России человеку, варягу. Но, размышляет она, ведь Влваряги с ворягами всегда дружно жилиВ»¹⁷. Значит, можно объяснить ВлбестолковымВ» российским гражданам, почему власти не арестовали Ленина сразу после его приезда, а позволили занять особняк Кшесинской и начать активную пропаганду большевистских идей.

Эта пропаганда в сатирической интерпретации Тэффи сводится к одному нехитрому лозунгу: ВлЖранье явное и равноеВ». Популярность большевистских идей при этом очевидна: ВлЛюбая лошадь поднимется под таким лозунгом и пойдет за хозяином, провозгласившим егоВ»¹⁸. Тэффи убеждена, что за ленинцами идет самая отсталая, безграмотная часть народа: солдат, который, услышав слово ВланнексияВ», думает, что это женское имя (ВлОпять бабу садить! Долой ее, к черту!В»), старуха, от души пожалевшая низвергаемую на митингах Влхидру реакцииВ» (ВлДай ей бог, сердешной, пошли ей..В»). А еще те, кто пользуется смутным временем, чтобы прикарманить чужое имущество: взломщики, громилы, просто жулики. Она задает вопрос: ВлРазве не дискредитировано теперь слово ВлбольшевикВ» навсегда и бесповоротно? Каждый карманник, вытянувший кошелек у зазевавшегося прохожего говорит, что он тАФ ленинецВ»¹⁹.

Все происходящее после 4 июля Тэффи рассматривает, как Влвеликое триумфальное шествие безграмотных дураков и сознательных преступниковВ»²⁰. Она не щадит Временного правительства, рисуя полный развал армии, хаос в промышленности, отвратительную работу транспорта и почт. Среди объектов ее сатиры и министр Церетели, возмечтавший о сильной власти (ВлРоссия завтракаетВ»), и министр народного просвещения (ВлВ созвездии ПсаВ»), и товарищ Рошаль, у которого уголовное прошлое (ВлМы веримВ»). Последний, представляя власть рабочих и солдатских депутатов, пугает Тэффи более всего. Сардонический смех вызывает у нее резолюция пехотного полка постановившего передать всю власть Советам. ВлПосле этого солдаты К. полка согласны защищать добитую (так написано!) ими свободуВ»²¹. Безграмотность и бескультурье в глазах Тэффи столь же страшны, как жестокость и революционный фанатизм. Она убеждена: если большевики придут к власти, воцарятся произвол, насилие, хамство, а в Сенате вместе с ними будут заседать лошади. ВлЛенин, рассказывая о заседании, на котором были Зиновьев, Каменев и пять лошадей, будет говорить: тАФ Было нас восьмероВ»²².

Герой фельетона ВлНемножко о ЛенинеВ» тАФ тупой догматик, который лишен всякой политической интуиции и не может предвидеть поворотов истории. Рисуя его портрет, Тэффи пишет: ВлЛоб нехороший: очень выпуклый, упрямый, тяжелый, не вдохновенный, не ищущий, не творческий, набитый лобВ»²³. Последнее определение заставляет вспомнить ее рассказ о Влдураках набитыхВ», которые всю жизнь учатся и учат других. Пытаясь увидеть в Ленине честного проповедника религии социализма, она тут же разочаровывает читателя: ВлУвы! На этого апостола не сошел огненный язык дара Святого Духа, нет у него вдохновения, нет взлета и нет огняВ»²⁴. Пристрастность Тэффи и ее злую иронию можно объяснить только тем, что все ленинцы, анархисты, громилы, провокаторы сливаются для нее в одно собирательное лицо, выступающее с балкона Кшесинской. И она, верившая в идеи социальной справедливости в годы первой русской революции, теперь восклицает: ВлКакая огромная работа тАФ снова поднять и очистить от всего этого мусора великую идею социализма!В»²⁵.

Фельетоны Тэффи созвучны ВлНесвоевременным мыслямВ» М.Горького и ВлОкаянным днямВ» И.Бунина. В них тАФ та же тревога за Россию, боль при виде происходящего, сходные раздумья о народе и интеллигенции, о необходимости культурной революции в стране. Ей, как большинству русских писателей, пришлось очень быстро разочароваться в свободе, которую принесла с собой Февральская революция. В июне 1917 г. Тэффи еще не смущали беспорядки в стране, бесконечные митинги и сходки, необработанные поля, бесчинства на железных дорогах. Она писала: Вл..чем хуже и страшнее, и противнее все это, что мы видим, тем более мы должны радоваться, что свершилась наконец, революция, что теперь открыт путь к свободной борьбе со зломВ»²⁶. Тэффи верила, что революция была исторически необходима и совершилась в стране, когда Россия Влуже умирала. Все равно она уже умиралаВ»²⁷. Поэтому она призывала каждого честного человека Влбыть действующей единицей в толпе созидающих новую жизньВ», вбивать камешки Влв широкую мостовую нашего великого путиВ»²⁸.

Однако в июле она ощутила, что праздничный период русской истории кончился и надвигается нечто тревожно непонятное. По улицам несли плакаты ВлДолой десять министров-капиталистов!В», ВлЧерез Циммервальд тАФ к Интернационалу!В», и Тэффи, разочаровавшись в Керенском, загрустила о сильной власти. ВлПравительство должно править тАФ знать твердо дорогу, сдерживать, поворачивать, останавливать и гнатьВ», тАФ писала она²⁹. Ни Влправительство увещеванияВ», ни Влправительство спасенияВ» не могли справиться с разбушевавшейся народной стихией, но в отличие от многих, Тэффи трезво оценивала обстановку. Подобно Горькому, она вела прямой разговор с так называемой либеральной интеллигенцией, которая долгие годы призывала к революции, а теперь стала кричать, что русский народ оказался недостоин свободы и преподнес ей неожиданный сюрприз. Тэффи иронизирует:

ВлВ глубине души каждому представлялось, что революция это нечто вроде карнавала в Ницце. Только, может быть, более величественное и побольше красного цвета тАФ флаги, фригийские колпачки.

тАФ Aux armes, citoyens!В» (К оружию, граждане!)

А потом все должно войти в норму и порядок. Дамы будут заказывать соответственные переживаемому моменту шляпки, мужчины, сидя в департаменте, мирно покуривать и рассказывать анекдоты из жизни Распутина, рабочие будут усиленно работать, солдатики усиленно воевать, а мужики усиленно доставлять на всю кампанию хлебцаВ»³⁰. Освобожденный народ оказался далеко не таким, как в книгах писателей-народников, каким его видела либеральная интеллигенция. И Тэффи призывает опомниться, не рубить сук, на котором держится государство, не давать воли ненависти. Ее рассуждения о русском народе в фельетоне ВлДезертирыВ» близки горьковским XXVII и XXVIII статьям ВлНесвоевременных мыслейВ», печатавшимся в газете ВлНовая жизньВ» летом 1917 г. Горький осуждает деятельность людей, которые Влзаболели воспалением темных инстинктовВ», и призывает к единению Влразумных революционных силВ», к строительству культуры, которая одна способна просветить народ и направить его на созидание новой жизни. Как Горький, Тэффи тоже убеждена, что дикость и невежество русского народа тАФ порождение векового гнета, тяготевшего над ним. Ведь Николай II, по ее меткому выражению, не был Влсторонником распространения политико-экономических знаний среди крестьянской молодежиВ»³¹. Задача интеллигенции не в том, чтобы кричать о недостатках народа и упрекать его в крушении собственных иллюзий, а в просвещении и воспитании Влменьшого братаВ».

Полемизируя с людьми, потерявшими веру в народ, Горький писал: ВлМы очень легко веруем: народники расписали нам деревенского мужика, точно пряник, и мы охотно поверили тАФ хорош у нас мужик, настоящий китаец, куда до него европейскому мужику. Было очень удобно верить в исключительные качества души наших Каратаевых тАФ не просто мужики, а всечеловеки!В»³². Он спрашивает ВлневерующихВ», разве раньше они не замечали Степанов Разиных и Емельянов Пугачевых? Ведь все, что теперь отталкивает интеллигенцию от народа, было в нем и раньше, проявляясь в картофельных и холерных бунтах, в еврейских погромах и прочих бесчинствах. И заключает: ВлВерить, это удобно, но гораздо лучше иметь хорошо развитое чувство собственного достоинства и не стонать по поводу того, в чем мы все одинаково виноватыВ»³³.

Тэффи не испытывает никаких иллюзий по поводу ВлвсечеловековВ». Более того, русский человек образца 1917 г. кажется ей настолько ошалевшим и отупевшим от всего происходящего, что его можно сравнить с психически больным. В фельетоне ВлСемечкиВ» она иронизирует, что какая-то часть народа превратилась в семеедов, заплевавших всю Россию шелухой от семечек. Тупое равнодушие сменяется у них буйным бешенством, во время которого толпа ВлсемеедовВ» способна на любые эксцессы. Писательница тоже осуждает ту часть интеллигенции, которая, разуверившись в народе, собирается Влуехать, чтобы глаза не гляделиВ». Дезертиры для нее тАФ не темные солдатские массы, которые бегут с фронта, а господа интеллигенты, готовые бросить Россию в годы разрухи. Горький предупреждает об опасности разрыва между народом и интеллигенцией: ВлОставаясь без руководителей, в атмосфере буйной демагогии, масса еще более нелепо начнет искать различия между рабочими и социалистами и общности между ВлбуржуазиейВ» и трудовой интеллигенциейВ»³⁴. Тэффи прямо призывает: ВлИди в толпу, в почву земли!В» И резюмирует, что Влникаких горьких сюрпризов и разочарований не ожидается тем, кто знал, что делало старое правительство..В»³⁵. Обращаясь к российской интеллигенции, она пишет: ВлЛюбовь не ищет своегоВ», тАФ как говорил апостол Павел. Если любишь родину, не ищи и ты своего, хотя бы даже в выгодной позе перед народом <..>. И если рухнет все, и вместо триумфальной колесницы повезут по нашему великому пути только черные трупы, тАФ пусть бы каждый из нас мог сказать: ВлВ этом падении моего толчка не было. Слабы мои силы и малы, но я отдал их все целиком. Я был простым рядовым работником, простым солдатом, защищающим свободу, как мог и чем мог»»³⁶. Так вот откуда та безмерная горечь расставания с родиной, которая поглотила Тэффи, когда она взошла на палубу парохода. Вот откуда образ черного бесслезного плача: ведь от нее самой остался только черный труп, когда она катилась вниз по карте, Влпо огромной зеленой карте, на которой наискось было напечатано ВлРоссийская империяВ»³⁷. Как и Аверченко, она пыталась защищать свободу хотя бы малыми силами, и уехала не случайно, а вполне сознательно, поняв, что больше ничего сделать не может.

Крестный путь в эмиграцию Тэффи подробно описала в своих ВлВоспоминанияхВ». Сопоставляя их с материалами архивов Аверченко и Тэффи, можно легко узнать города и людей, с которыми встречалась писательница на этом пути: Гомель; через него, минуя карантин, установленный немцами, Тэффи добралась до Киева; шумная, веселящаяся Одесса, Екатеринодар, Ростов-на-Дону, Кисловодск, встретивший ее Влидиллической картинойВ»: зеленые холмы, мирно пасущиеся стада и черная виселица на горе. Тэффи взобралась на эту гору, постояла под виселицей, раздумывая, как может сложиться ее дальнейшая судьба. Друзья твердили, что большевики ее непременно повесят.. Не здесь ли, под виселицей, сложилось окончательное решение тАФ уехать. Впрочем, сама Тэффи уверяет, что это было решено еще в Одессе, когда она увидела струйку крови у ворот комиссариата. А может быть, еще раньше, в Киеве, где она опубликовала рассказ ВлПетербургВ», в котором упоминала Влузенькую струйку крови, протянувшуюся из-под закрытых ворот³⁸. В аллегорическом рассказе ВлНа скале ГергесинскойВ», написанном в Одессе в начале 1919 г., она призналась, что для таких россиян, как она, Влкротких и испуганныхВ», невозможно было принять мир, где Влнет религии, нет закона, нет обычая и определенного (хотя бы тюремного, каторжного) укладаВ», а люди обращены в Влрычаги, ремни, винты, колеса и приводы великой машиныВ»³⁹. Этого мира не принял и Бунин, написавший под Одессой дневник революционных лет ВлОкаянные дниВ». Вскоре они встретились в Париже и дружили до самой смерти.

В эмиграции голос Тэффи зазвучал грустно и тревожно. Герой ее знаменитого рассказа ВлКе фер?В» тАФ русский генерал-беженец, в котором узнается старший брат писательницы, тАФ выйдя на площадь Согласия, задал вопрос, который звучал и в ее душе: ВлКе фер? (от франц. Que faire? тАФ Что делать?). Она тут же переиначивает его на русский лад: ВлФер-то ке?В» Эта смешная и грустная присказка сопровождала Тэффи в первые годы ее эмигрантской жизни. Она ощутимо присутствует в большинстве ее произведений 1920-х гг. В этот период вышли две книги стихов Тэффи (ВлPassifloraВ», Берлин, 1923 и ВлШамрамВ», Берлин, 1923), сборники рассказов ВлВостокВ» (Шанхай 1920), ВлТихая заводьВ» (Париж, 1921), ВлСтамбул и солнцеВ» (Берлин, 1921), ВлЧерный ирисВ» (Стокгольм, 1921), ВлТак жилиВ» (Стокгольм, 1922), ВлВечерний деньВ» (Прага, 1924). Воспоминания о прошлом, картины былой жизни соседствуют в них с зарисовками первых революционных лет и константинопольского житья-бытья. Для мироощущения Тэффи характерен рассказ ВлГильотинаВ», посвященный Троцкому. Сравнивая русскую и французскую революции, Тэффи рисует картины жизни красного Петрограда: бесконечные очереди за продовольствием, забастовки, голод и холод, бессудные казни. Огромный хвост ВлзаконопослушныхВ» граждан выстраивается на Дворцовой площади, когда большевики объявляют декрет о Влвсеобщем равном правеВ» на гильотинирование. Дамы прихорашиваются и приобретают парики a la Marie Antoinette, мужчины ревностно следят, чтобы никто не проскочил на тот свет без очереди. Едкая насмешка над бывшими сливками петербургского общества сочетается в этом рассказе с горестным раздумьем о русском народе, который ко всему притерпелся и даже принял французскую форму казни. ВлРусский народ так быстро свыкся и сроднился с гильотиной, что даже странно думать, что ее когда-то не былоВ», тАФ саркастически замечает Тэффи⁴⁰. Впрочем, и здесь не обходится без чисто русской бестолковщины: палачи, которые рубят сразу по 500 голов, объявляют экономическую забастовку, а граждане возмущаются этим и пытаются взять Влгильотинное довольствиеВ» в свои руки.

ВлВ публике ропот и возмущение. Налоги дерут, а ничего толком устроить не могут. Туда же, подумаешь, тАФ сильная власть. Дураку сила тАФ самому на погибельВ»⁴¹. Так в рассказе возникает образ страны дураков России, которая, как гоголевская героиня, способна сама себя высечь и только возмущается, что ждать на морозе нужно долго. Никому не приходит в голову попытаться спастись от смерти: законопослушным гражданам даже льстят расклеенные на заборах воззвания Троцкого, в которых говорится, что наблюдение за порядком поручается самим гильотинирующимся. Черный смех и сатирическая фантастика в этом рассказе сродни гоголевским. А. Амфитеатров, анализируя рассказы Тэффи 1920-х гг. писал:

ВлЛучшая изящнейшая юмористка нашей современности, Тэффи своим смехом продолжает традицию великого ГоголяВ»⁴².

Черный цвет преобладает не только в сатире Тэффи этого периода, но и в лирике. Символика цвета всегда была для нее одним из способов выражения собственного мироощущения. В первой книге стихов ВлСемь огнейВ» (1910) красное тАФ либо символ огня, сжигающего страстную душу героини, либо цвет алого полотнища Свободы. В соответствии с канонами модернизма, которых придерживалась поэтесса, красное тАФ это кровь и страсть, желтое тАФ свет солнца, царственная пышность Востока, синее тАФ цвет воздуха и чистоты. После Октября красное лишается для Тэффи своего эзотерического смысла, превращаясь в реальный образ крови, пролитой большевиками. Алые полотнища и флаги напоминают не о Свободе, а о той струйке у ворот комиссариата, которая Влперерезывает дорогу жизни навсегда. Перешагнуть через нее нельзя. Идти дальше нельзя. Можно повернуться и бежатьВ»⁴³. Пурпурная кайма становится символом Смерти:

Он ночью приплывет на черных парусах

Серебряный корабль с пурпурною каймою,

..

Но люди не поймут, что он приплыл за мною,

И скажут: ВлВот она сегодня умерлаВ».

Бегство в эмиграцию лишило цветовую палитру Тэффи ярких красок. В сборнике ВлPassifloraВ» доминируют не красный и желтый, а белый и черный цвета: черный карлик, горбун, который погасил солнце, белый лебедь, плачущий о северных озерах, лунный бред, черное запястье, серебряный корабль смерти. Тэффи чувствует себя одинокой и потерянной (ВлСеверноеВ», ВлКак я скажу, что плохо мне на светеВ», ВлМеня любила ночьВ»). Страстоцвет, цветок страдания, тАФ центральный образ книги. Тэффи оплакивает свой крестный путь, добрый смех покидает ее, улыбка превращается в гримасу боли, символические образы скрывают тоску и растерянность:

Вот завела я песенку,

А спеть ее тАФ нет сил.

Полез горбун на лесенку

И солнце погасил..

По темным переулочкам

Ходил вчера Христос,

Он всех о ком-то спрашивал,

Кому-то что-то нес.

В окно взглянуть не смела я тАФ

Увидят, забранят.

Я черноносых лапчатых

Качаю горбунят..

Обилие неопределенных местоимений (кто-то, что-то, кому-то), мрачная фантастика (горбун, черноносые горбунята), образ Христа, которому не смеет показаться героиня, передают тревожное состояние души Тэффи, одолеваемой сомнениями и страдающей от чувства вины. Вины перед лазоревым краем, где цветут синие тюльпаны. Из светлых красок в палитре поэтессы остается только синяя, символизирующая теперь покинутую родину. Былая жизнь кажется Тэффи голубым сном. Образ России то и дело ассоциируется с синими озерами, ласковой лазурью голубого неба, волшебным голубым садом, (ВлЯ нездешняя, я издалекаВ». ВлЯ синеглаза, светлокудраВ». ВлВесеннееВ» и др.) Обе книги эмигрантских стихов Тэффи (ВлPassifloraВ» и ВлШамрамВ») звучат как плач по покинутой родине и былой жизни. Россия порой выступает в облике седой старухи, потерявшей своих детей. В стихотворении ВлРусьВ» Тэффи создает трагический образ матери, отпевающей сына, повешенного на той самой веревке, которую она сплела собственной рукой.

Долгие зимы я пряжу пряла,

Вольные песни в ту пряжу вплела,

Терпкой слезою смочила кудель.

Вышла на славу петля из петель.

Крепкой рукою скрученный канат

Ветер качает и крутит назад.

Север и запад! И юг и восток!

Все посмотрите, каков мой сынок.

Образ такой же трагической силы можно найти разве в стихотворении Волошина ВлСо дна преисподнейВ», написанном в 1921 г. после смерти А. Блока и расстрела Н.Гумилева. Горькая ВлсыноубийцаВ» Русь казнит одного за другим своих лучших сыновей, погибающих в пламени гражданской войны. Трагедия России неотделима для Тэффи от трагедии русской интеллигенции, стремившейся к свободе, а получившей петлю. Вольные песни, которым поверили революционеры, привели их к гибели.

Первые книги прозы Тэффи, вышедшие в эмиграции, являются, фактически, завершением предреволюционного периода ее творчества: здесь и рассказы о днях первой мировой войны (ВлВаня ЩеголекВ»), и воспоминания о поездке на Соловки, на память о которой у нее остался кипарисовый крестик (ВлСоловкиВ»), о путешествии на Монте-Маджиоре (ВлЭкскурсияВ», ВлРулеткаВ», ВлМоре и солнцеВ»), и повествование о судьбе Влмаленького человекаВ», захотевшего стать героем в годы гражданской войны (ВлПоручик КаспарВ»). Сборники ВлТихая заводьВ» и ВлЧерный ирисВ» почти целиком составлены из произведений, печатавшихся ранее в книгах ВлДым без огняВ», ВлКарусельВ» и ВлНеживой зверьВ». Однако Тэффи выбирает из них то, что созвучно ее душе сегодня, поэтому рассказ ВлТоска по родинеВ», написанный во время путешествия во Флоренцию, напоминает не столько Италию, сколько родные березки и клюкву. В ВлОстрой болезниВ» дается диагноз хронической российской болезни тАФ глупости. Ее герой Влдо такой степени похож на барана, что даже собаки лаяли на него как-то особенно, не так, как они лают на человека, тАФ со страхом и озлоблениемВ»⁴⁴. Казалось бы, перед нами облик одного из человекообразных, созданный Тэффи со свойственным ей мастерством сатирического портрета. Но теперь она не просто разоблачает глупость, как один из человеческих пороков. Острой болезни подвержены те бараны, которые вслед за свиньями бросились, по библейскому преданию, с Гергесинской скалы в море, те обыватели, что превратились в Октябре в бешеное неуправляемое стадо.

В сборнике ВлСтамбул и солнцеВ» Тэффи рисует сонный Босфор, на берегах которого суетятся русские беженцы. ВлПрищурив золотые ресницы, смотрит сонный Босфор на чужую суету жизниВ» ⁴⁵. В их жизни нет больше солнца. Яркие краски, которыми всегда пользовалась Тэффи, рисуя Восток, теперь померкли, стали тусклыми. Константинопольский зверинец, изображенный Аверченко с таким ядовитым сарказмом, не похож на Стамбул Тэффи. В ее описаниях нет ни злобы, ни горечи, ни раздражения. Быть может, потому что у писательницы никогда не было характерной для Аверченко обиды белогвардейца на историю, обманувшую его ожидания. ВлТэффи, тАФ заметил один из советских критиков, тАФ разочарована не столько в неудаче белого движения, сколько в том человеческом материале, который должен был составить штурмовые колонны контрреволюцииВ» ⁴⁶. Действительно, в отличие от Аверченко, Тэффи больше внимания уделяет раскрытию внутреннего мира человека, постоянно разочаровываясь в ВлбаранахВ» тАФ и тех, что остались на родине, и тех, кто оказался в эмиграции. Не удивительно, что ее произведения, особенно ВлКе фер?В», понравились Ленину, и, по его рекомендации, были перепечатаны в 1920 г. газетой ВлПравдаВ».

Тэффи обладала удивительно острым взглядом, позволявшим замечать смешное во всех жизненных ситуациях и видеть человека с комической стороны. Из рассказов Аверченко мы узнаем, главным образом, как вести себя в Константинополе, чтобы тебя не обманули многочисленные жулики. Тэффи даже в константинопольском торговце видит человека, одуревшего от громкого крика, которым он зазывает покупателя: ВлУже к полудню торговцы так обалдевают от собственного крика, что если вы остановите одного из них, чтобы что-нибудь купить, он отмахнется от вас рукой и будет орать дальшеВ» ⁴⁷. Тэффи как будто рисует с натуры бытовые сценки, но ее творческая манера далека от натурализма. Стержнем большинства маленьких рассказов является психологический подтекст. Говоря об особенностях юмора писательницы, Ю. Терапиано заметил:

ВлУмение схватить правду жизни тАФ в

Вместе с этим смотрят:

"Архитектурная сказка" М. Ф. Казакова

"Великая депрессия" в США

"Византийский стиль" в архитектуре Москвы

"Всехсвятский" пожар Москвы

"Дворцовые перевороты" и усиление позиций аристократии и гвардии: причины и последствия