Федор Иванович Карпов - политический и общественный мыслитель начала XVI века

Конец XV в., начало XVI в. многие историки определяют как переход от Средневековья к Новому времени. Достаточно вспомнить, что в 1453 г. пала Византийская империя. В 1492 г. Колумб открыл Америку. Были совершены Великие географические открытия. В странах Западной Европы в это время наблюдается скачок в развитии производительных сил. Это время в мировой истории получило название Эпохи Возрождения.

Но толчки и колебания в социально-политической жизни Европы практически не затронули России. В это время здесь завершается процесс централизации власти, сопровождающийся рождением целой плеяды сильных монархов тАУ Иван III, Василий III, позже Иван IV.

За Иваном III установилась слава расчётливого и удачливого, осторожного и дальновидного политика. Это одна из ключевых фигур нашей истории. Он первым принял титул ВлГосударя всея РусиВ». При нём двуглавый орёл стал гербом нашего государства. При нём был возведён сохранившийся до наших дней красный кирпичный Московский Кремль. Ивану III, опираясь на мощь Москвы, удалось практически бескровно завершить объединение северо-восточной Руси. В 1468 году было присоединено Ярославское княжество. В 1472 началось присоединение Перми Великой. В 1474 году Иван III приобрёл оставшуюся часть Ростовского княжества, не купленную его отцом тАУ Василием II. А в 1485 г. Тверь, окружённая московскими землями, перешла к Москве.

В 1489 г. в состав государства вошла Вятская земля, важная в промысловом отношении. В 1503 г. многие князья западных русских областей (Вяземские, Одоевские, Воротынские, Черниговские, Новгород-Северские) перешли от Литвы к Московскому князю. При нём же в 1478 году была лишена независимости Новгородская республика после увоза в Москву вечевого колокола.

Кроме того, в 1480 г. было окончательно свергнуто монголо-татарское иго. Это произошло после столкновения московских и монголо-татарских войск на реке Угре, закончившееся отступлением последних и, как следствие, окончательным прекращением уплаты дани Золотой Орде.

Сын Ивана III и византийской царевны Софьи Палеолог Василий III продолжал дело отца. Он продолжал борьбу за отмену системы уделов. Воспользовавшись нападением крымских татар на Литву, в 1510 году присоединил Псков. В 1514 был отвоёван Смоленск. Наконец, в 1521 г. в состав России вошла Рязанская земля.

Образовалась крупнейшая в Европе держава, которая с конца XV в. стала называться Россией.

Западноевропейские государства уже не могли не считаться с интересами новой мощной державы. Внешняя политика России всё больше волнует их, поэтому они начинают расширять международные связи. В Россию отправляются торговцы, врачи, ремесленники, архитекторы, офицеры-наёмники, дипломатические миссии и простые авантюристы, которые донесли часть взрывной волны ренессансного толчка до некоторых влиятельных людей, стоящих у власти в государстве. Всё это вылилось в появление большого количества церковных ересей (ересь стригольников, ересь жидовствующих), неофициальный раскол церкви тАУ на иосифлян и сориан-нестяжателей, распространение в среде боярства вольнодумных идей и модных оккультных течений.

Общественную мысль и идеологическое противостояние этого времени характеризуют две основные черты:

1. Мы уже встречаем здесь противоборство двух тенденций тАУ с одной стороны, развивается ортодоксальная церковная идеология; с другой стороны, прослеживаются следы влияния идейных воззрений и в особенности культурных интересов еретиков конца XV века, - внимание к вопросам научного и общекультурного характера (грамматическим, календарно-астрономическим, связанным с исчислением пасхалии). Астрологическая литература свидетельствует об интересе к светскому знанию, содержит ряд сведений научно-астрономического характера, элементы космологии Аристотеля.

2. Это время необычайного подъёма национального самосознания, связанного с формированием русской народности (например, возникновение теории ВлМосква тАУ Третий РимВ» старца Филофея), с теми глубокими изменениями в социально-экономической и политической жизни страны, которые привели к образованию Русского централизованного государства. Этот подъём выразился в частности, Влв ярком расцвете публицистической литературы в XVI веке. Публицистика XVI века ставит теоретические и практические вопросы, как внутреннего социального положения страны, так и места России в мировой истории и в системе международных отношений того времениВ».[1]

Историография

В советский период уделялось немало внимания проблемам, связанным с подъёмом еретических и реформационно-гуманистических движений в Древней Руси, в том числе и на рубеже XV и XVI вв. и в середине XVI века. К этому периоду относится жизнь и творчество целого ряда писателей и публицистов, внёсших существенный вклад в развитие русской религиозно-философской и политической мысли, в русскую культуры. Это Максим Грек и Фёдор Карпов, Дмитрий Герасимов и Мисюрь Мунехин, Вассиан Патрикеев, Филофей, Даниил. Советская историография, прежде всего, трудилась над построением линии ВлпрогрессивныхВ», вольнодумных выступлений в досоветской России, выделением ряда предшественников, Влподготовивших события 17 годаВ», и церковные ереси рассматривались не как болезни общества, гибельные для целостности государства, а как явления, находящиеся в конфронтации с действовавшей властью, поэтому позитивные. Большинство монографий этого времени имеют исключительно одностороннюю направленность, как, например сочинение Е.Н. Кимеевой[2]
. В общественных деятелях видели только ВлборцовВ», но не личности.

Творчество Ф.И. Карпова относится к периоду, который наступил после инквизиционных костров 1504 г., знаменовавших разгром новгородско-московской ереси и восстановления авторитета господствующей церкви, и предшествовал новому подъёму еретических движений в середине XVI века (Матфей Башкин, Феодосий Косой).

Бесспорно, Ф.И. Карпов занимает среди писателей особое место, так как он тАУ единственный известный нам светский публицист этого времени. Его сочинения правомернее назвать объективными и отстраненными, чем сочинения духовных лиц. И мне хотелось бы, в первую очередь, оценить его не как представителя того или иного класса, о чём исследователи полемизировали на протяжении советского периода, но как историческую личность с неординарными для своего времени образованием, способностями и качествами.

Наука XIX знала о Ф.И. Карпове очень мало. Заслуга ВлоткрытияВ» публициста принадлежит Дружинину В.Г., который обнаружил и опубликовал основной источник для анализа политических взглядов Карпова тАУ ВлПослание митрополиту ДаниилуВ»[3]
. Позднее были издана переписка Карпова с Максимом Греком[4]
, а единственное послание к старцу Филофею было найдено примерно в это же время, но опубликовано значительно позже[5]
. Полное их собрание было сделано в 1984 году в серии Памятники Литературы Древней Руси[6]
.

Таким образом, нам известно только четыре основных произведения Фёдора Карпова, но, без сомнения, существовали другие, написанные не только в эпистолярном жанре, и при характеристике его литературной деятельности следует учитывать, что многие сочинения писателя не сохранились. О них мы узнаём из ответных посланий Максима Грека.

В.Ф. Ржига[7]
дал первую глубокую характеристику Ф.И. Карпова. С полемикой против В.Ф. Ржиги, сосредоточившего внимание на чертах нового в мировоззрении Карпова, выступил А.И. Никифоров, доказывавший, наоборот, что Карпов Влнаходится в традицииВ»[8]
. Его работа была написана, по-видимому, в 1915 и 1918 гг.

Если в работах В.Ф. Ржиги представление о Ф.И. Карпове как о Влбоярине-западникеВ» не сочеталось с оценкой его публицистики как реакционной, то Е.Н. Кимеева[9]
считала его боярским реакционным оппозиционером. Эту точку зрения Влубедительно опроверг А.А. Зимин, который считает Ф.И. Карпова прогрессивным дворянским публицистом, гуманистомВ»[10]
.

Историографический этап общего исследования завершает диссертационное исследование Н.В. Синицыной[11]
, которая, опираясь на предыдущие сочинения, ставит своей целью выявление классовой принадлежности публициста, благодаря которой можно было бы правильно истолковать отправную точку его взглядов в свете марксистско-ленинской теории. ВлИдеал Ф. Карпова классово обусловленВ», - к такому выводу она приходит.

Кроме перечисленных исследователей, к творчеству этого своеобразного представителя русской культуры обращались также Д.С. Лихачёва, Я.С. Лурье, И.У. Будовниц и другие историки, и историки литературы. Из последних трудов, написанных на эту тему, необходимо отметить работу А.И. Клибанова[12]
, который делает очень существенные замечания, сопоставляя ВлПослание митрополиту ДаниилуВ» Карпова и труды Аристотеля, находя в первом почти точные цитаты, лишь адаптированные под систему понятий той эпохи, из сочинений последнего.

Биография дипломата

Биографические сведения о Карпове очень скудны. Фёдор Карпов происходит из семьи тверского боярина Ивана Карповича старинного рода князей Фоминских. Известен также дед дипломата тАУ Карп Фёдорович. ВлА у Ивана Карповича дети: Федор; у царя и Великаго князя Ивана Васильевича окольничей, Да Никита; а былъ у Великаго князя Василия Ивановича оружейничей, бездетенъ, Да Семенъ, Да Иванъ. А у Федора Ивановича дети: Иванъ большой, бездетенъ, Да Долматъ, Да Иванъ меньшой, бездетенъ, Да Василей, бездетенъ. А были Долмать и Иванъ меньшой у царя и Великаго князя въ окольничихъВ»[13]
.

Не только точная дата, но и даже примерное время его рождения неизвестны. Первое упоминание о Карпове относится к 1495 г., когда он был ВлпостельничимВ» Ивана III во время поездки великого князя в Новгород в связи с русско-шведской войной, при этом, известно, что в 1545 году Карпова уже не было в живых, следовательно, его деятельность приходится на конец XV тАУ первую половину XVI века.

С 1508 по 1539 (исходя из источников Посольского приказа[14]
) Карпов обосновывается на дипломатическом поприще в Москве, являясь Влдовольно значительным дипломатом на востоке, если не самым значительнымВ»[15]
(взаимоотношения с Крымом, Турцией, Ногайской Ордой, Казанским ханством).

Одной из важных задач внешней политики России в первой половине XVI в. была борьба за Поволжье, а с ней была тесно связана проблема взаимоотношений с Турцией и, в особенности, с Крымом (Крымское и Казанское ханства находились в вассальной зависимости от Турции). Набеги и походы крымских и казанских татар почти не прекращались в этот период. Русским дипломатам (среди них и Ф.И. Карпову) приходилось применять гибкую и разнообразную тактику.

С сентября 1508 г. Карпов с другим боярином и дьяком принимает Ак-Доблета, сына ногайского царевича, приехавшего к нам для переговоров вместе с послами от Ногайской Орды. В этом же году 24 октября Карпов встречает послов от Крымского царя Менгли-Гирея и берёт с них и бывшего царя Абдыл-Летифа шертные записи, что царь этот будет верно служить великому князю.

В 1514 г. Карпов участвует в торжественной встрече посла от турецкого султана Селима I тАУ Камала и вместе с другими боярами ведёт переговоры. В 1515-1519 гг. мы снова видим Карпова за Крымскими делами. ВлКрымцы хорошо знали его и учитывали его роль в политике, о чём говорят неоднократные приписки в грамотах от крымского хана с просьбой к Фёдору Ивановичу Карпову о ходатайстве перед великим княземВ», - замечает В.Ф. Ржига[16]
. Его имя постоянно встречается в крымских посольских книгах того времени

С 1525 по 1539 гг. известен ряд упоминаний о переговорах Карпова с крымскими послами.

Уже после 1519 г. Ф. Карпов не только участвует в дипломатических делах, но ведёт все сношения с Крымом и вообще восточными народами. Он непременно участвует в комиссиях, ведущих переговоры с турецким послом Скиндером, неоднократно посещавшим Русское государство в 1522, 1523, 1524, 1529 гг. Он играет руководящую роль в делах с ногайскими послами; известия об этом встречаем под 1534, 1536, 1537, 1538 гг.

Казань тоже знала Карпова. В 1531 г. ему поручено говорить с казанским послом Табаем, в 1533 тАУ с послами казанского царя Сафа-Гирея. Результатом этих переговоров было низложение враждебного России Сафа-Гирея и провозглашение Казанским ханом касимовского царевича Джан-Али (Еналея), связанного с московским правительством. Главную роль в этих событиях играло не войско, а дипломатия.

Таким образом, если итогом восточной политики Российского государства в первой половине XVI века была подготовка присоединения Поволжья, осуществлённая Иваном IV, то и Фёдору Карпову принадлежит значительная заслуга в дипломатической стороне этой подготовки.

Время от времени Карпов выступает и в дипломатических сношениях с Западом. В 1517 во время приезда посла императора Максимилиана I, Сигизмунда Герберштейна в Москву, в великокняжеском дворце Влвстретили его Михаила Юрьевич Захарьин и Федор Иванович КарповтАжВ»[17]
, но здесь его миссия была невелика, он лишь следовал в свите великого князя и не участвовал в переговорах, где речь шла о посредничестве императора при заключении перемирия между Россией и Польшей.

В марте 1518 года римский папа объявил крестовый поход против турок; значительное место в планах римской курии занимало Русское государство, причём папа не просто стремился вовлечь его в союз, но и использовать этот союз как средство привлечения России к религиозной унии, подчинения русской церкви римскому престолу.

В следующем 1518 г., в июле тАУ повторное посольство от Максимилиана, на котором было выдвинуто предложение о присоединении России к антитурецкой коалиции, в этот раз Карпов был привлечён к участию в переговорах в качестве своеобразного ВлконсультантаВ» по турецким делам. На предложение посольства он ответил самым общим и неопределённым образом, что означало фактический отказ, этого требовали интересы крымской и казанской политики Русского государства.

В сентябре 1518 г. Ф.И. Карпов принимал участие в приёмах посольства Альбрехта Бранденбургского, прусского магистра и посланцев германского императора, извещавших московское правительство о миссии папского легата Николая Шамберга, имевшего целью привлечение России не только к крестовому походу против турок, но также к соединению православной и католической церквей на условиях флорентийской унии.

К этому же времени, к 1518-1519 гг. относятся пространные полемические послания Максима Грека Фёдору Карпову против пропаганды соединения церквей: поэтому, очевидно, что одной из причин, вызвавших интерес Ф.И. Карпова к католической пропаганде Николая Булева (Немчина), была его служебная деятельность.[18]
Таким образом, идеологическая борьба внутри Русского государства, возникновение ересей и вольнодумных течений оказываются тесно связанными с событиями международного масштаба, политическими интригами, Влс борьбой Московской Руси на политической аренеВ»[19]
, о чём уже говорилось во введении.

В 1526 г. проходили переговоры с послами папы, императора и польского короля о заключении мира с Польшей. В 1529 г. тАУ переговоры с Польшей о возобновлении перемирия. В 1537 г. тАУ приём польских послов, после которого Карпов назначен окольничим, а затем оружейничим. Он был активным участником всех этих переговоров. Иногда он, по-видимому, выдвигался даже в основные представители великого князя из рядов бояр и дьяков.

Помимо внешней политики, Ф.И. Карпов принимает участие во внутреполитических делах. В 1527 г. он выступил как поручитель за князя М.Л. Глинского, который был освобождён из заточения. В 1537 г. Ф.И. Карпов участвовал в событиях, связанных с подавлением мятежа удельного князя Андрея Старицкого против центральной власти. Ему поручили следить за двухлетним сыном старицкого князя после ВлпоиманияВ» последнего. Следовательно, Ф.И. Карпов был связан с правительственными кругами, проводившими политику государственной централизации.

При Елене Глинской Ф.И. Карпов продолжает дипломатическую карьеру, выполняя ряд приказаний свыше. Последнее упоминание о нём в посольских источниках тАУ октябрь 1539 г.

Подводя итог политической деятельности Ф.И. Карпова можно процитировать отзыв БСЭ о нём[20]
: ВлОдин из руководителей внешней политики при Василии III Ивановиче, способствовал выработке правил русской дипломатической службы, которым следовали вплоть до конца XVII векаВ».

Переписка с Максимом Греком и иноком Филофеем

Карпов тАУ один из наиболее оригинальных и образованных русских публицистов своего времени. Общаясь с иностранцами, Карпов получил европейское образование. По роду своих занятий он знал восточные языки, знаком был с греческим и латинским. Ему были известны в подлинниках или извлечениях произведения Аристотеля, Гомера, ВлМетаморфозыВ» Овидия, цитаты из которых он включал в свои письма. Карпов находился в переписке с умнейшими людьми того времени тАУ Максимом Греком, старцем Филофеем, Николаем Немчиным, митрополитом Даниилом и др.

В ВлПослании иноку ФилофеюВ», Карпов хвалит письмо старца, которое получил ранее: ВлОмировым (гомеровым) бо словомъ и риторским разумом пригодне сложени, не варварски же, ни невежески, но грамотически уметельне сложенаВ»[21]
. Из этого следует, что Карпов умел ценить возможности хорошего слога и к нему обращались за оценкой качества стиха. Кроме того, стиль его общения со старцем говорит о том, что они были в близких дружеских отношениях: ВлПохваляю, яко разум божественных и человеческих умеющаВ»[22]
.

Максим Грек называет Карпова ВлпремудрымВ», ВлпремудрейшимВ», ВлпречестнейшимВ» Влмногим разумом украшеннымВ» и даже ВлправедникомВ», и князь Курбский, который знал Карпова, по всей вероятности, лишь по сочинениям тАУ Влразумным мужемВ».

Не смотря на то, что нам известны только четыре послания Карпова, круг его интересов поражает своей широтой. Его волновали и естественные науки (астрономия, медицина), о чём мы узнаём из посланий Максима Грека, адресованных Карпову, и политические учения, и классическая поэзия. Особо его волновало богословие. Задумывался Карпов и над вопросами о происхождении Земли и жизни на ней. Он пытался постичь Влзаконы естестваВ».

Некоторые материалы о взглядах Карпова мы черпаем из пяти посланий к нему Максима Грека. Два из них посвящены опровержению взглядов Николая Немчина и датируются 1518-1519 гг., ещё два посвящены критике астрологических воззрений Карпова, были написаны в 1523-1524 гг. Последнее является ответом на недоумения Карпова относительно критики Максимом Греком взглядов Николая Немчина.

ВлВ переписке Фёдора Карпова с Максимом Греком отразилась накалённая атмосфера Москвы первой четверти XVI в., когда шла ожесточённая полемика между ВлнестяжателямиВ» и сторонниками монастырского землевладенияВ».[23]

Карпов родился и рос в Твери, а Тверь была очагом еретического вольномыслия. По мнению А.А. Зимина это не могло не отразиться на мировоззрении молодого Фёдора[24]
. Скорее всего, общение с еретиками поколебало его в догматах церкви, потому что изначально он получил, по всей вероятности, патриархальное образование. Помимо этого, он в течение тридцати лет вращался в самой разнообразной среде, соприкасался с людьми разных национальностей, в частности, с представителями европейской культуры.

Отсюда проистекает его свободомыслие, беспокойный и ищущий ум: ВлКажется мне, отче, что не следует непонимающему стыдиться того, чего он не понимает, но рассказывать о незнании своем знающим людям. Ибо я не вижу ничего предосудительного или противного разуму в том, чтобы более мудрых спрашивать, чтобы они мне добрый совет дали, и незнание в знание обратили, и томящуюся мысль вполне успокоилиВ»[25]
, - таким пространным рассуждением Карпов начинает своё ВлПослание Максиму Греку о Третьей книге ЕздрыВ». Он переживает по поводу того, что его мысли и умозаключения в богословской области[26]
противоречат книжным христианским истинам. ВлЖажда познания сопровождалась у него сознанием собственного несовершенстваВ»[27]
. В такие моменты он обращался к Максиму Греку[28]
, чтобы он успокоил его Влтомящуюся мысльВ»: ВлАз же ныне изнемогаю умом, во глубину впад сомнения, прошу и мил ся дею, да мне некая целебнаа присыплеши и мысль мою упокоишиВ»[29]
. Тут же он даёт мудрую аллегорию: ВлСице бо и врачеве творятъ о болезни неспящаго и многомыслие о смерти имеюща, некоторым зелиемъ успеваютъ и многмыслие смертное соотъемлютъВ».

Неуверенность боярина проистекала от противоречия между патриархальностью его православного воспитания, которому он был предан с детства и вольнодумством, зарождающимся в Европе, с которым он сталкивался во время общения с такими людьми, как, например, Николай Немчин (Булев), уроженец города Любека. Последний являлся весьма образованным для своего времени человеком, немцем, выучившим русский в совершенстве и вошедшим в доверие к Великому Князю.[30]
Несколько лет он работал придворным врачом при Великом Князе.

Немчин пропагандировал в русском обществе униатские идеи и новомодные течения тАУ астрологию, астрономию и т.п. Ещё в 1520 г. в Германии Иоанном Штоффлером был издан Альманах, в котором тот предсказывал, что в 1524 г. произойдёт всемирный потоп и гибель мира. Николай Булев перевёл этот Альманах на русский язык. Помимо этого, он высказывал идею соединения церквей в период русско-турецких войн. О Н. Булеве, как о Влпрофессоре медицины и астрологии и всех наук основательнейшемВ»[31]
отзывается Франциск-де-Колло, посол императора Максимилиана, о котором уже говорилось выше. Этот отзыв мог знать Ф. Карпов, так как встречал посла во время его приезда.

В любом случае, Фёдор Карпов попал под влияние его Влискусно и мудроВ» составленных сочинений и написал Булеву послание с вопросом относительно различий между православной и католической церквями. В ответе Карпову тот, очевидно, утверждал, что сколько-нибудь серьёзных различий между ними нет. За разъяснениями Карпов обращается к Максиму Греку и становится участником, посредником в полемике, ведомой Максимом Греком и Николаем Немчиным.

Но, если в канонических богословских вопросах греческий монах[32]
бог дать ответ и хороший совет, то в увлечении Карпова астрологией, тот уже не являлся для него авторитетом.[33]
ВлИдеи, пришедшие к нам с Запада, временно отвлекли Карпова от старого русла нашей культуры, но не оторвали окончательно. Чувствуя себя между двумя течениями, он стремился одно примерить с другим и поэтому со всеми возникавшими недоумениями обращался к такому авторитету византийской образованности, каким был МаксимВ».[34]

Своё послание Максим Грек начинает словами: ВлЯ прочёл твоё послание ко мнеВ». Он ругает Карпова за то, что тот далёк от Влпонимания церквиВ», обличает его в невежестве. Но, Влвыступая против заблуждений Карпова, Грек остаётся высокого мнения о его уме и способностяхВ».[35]
Это видно по тону его посланий: он пишет, что астрологические взгляды не достойны Влблагочестию и разуму твоемуВ», называет Ф. Карпова Влчестнейшим ФёдоромВ», Влмудрейшим ФёдоромВ», и т.д. Это свидетельствует о том, что между Ф. Карповым и Максимом Греком существовали не только внешние, но и глубокие дружеские связи.[36]

В другом послании, Максим Грек, узнав, что одно из его сочинений, адресованных Николаю Немчину, вызывает неблагоприятные толки, в том числе и со стороны Ф. Карпова, гневно упрекает последнего: Влвы достигли такого возраста и столь искушены в божественных писаниях, такая догма ускользнула от вастАжВ».[37]
Догма, высказанная Греком, гласила, что Влбог Отец безначален и беспричиненВ». Этим он, по-видимому, спорил с гностицистическими высказываниями немца. В ответ Крапов написал, что Максим Грек слишком скоро судит и руководствуется слухами. На самом деле, один из священников церкви, которую он посещал за несколько дней до этого, обратился к нему со своими сомнениями по поводу основательности этой догмы, описанной Греком. Заканчивает Карпов свой ответ философским замечанием, в укор Максиму: ВлНе всё, - говорят, - делаем, что можем, и не всему верим, что слышим, и не всё говорим, что узнаёмВ».[38]

На это письмо Максим ответил примирительным посланием, принося извинения за необдуманную резкость: ВлПрости же меня по-дружески за то, что я как человек погрешил и будущем смело пиши мне и требуй то, что тебе нужно. Я буду тебя слушать во всёмтАж А священника того исправить не ленисьВ».[39]
Возможно, именно в ответ на это предложение, Карпов написал ВлПослание о Третьей книге ЕздрыВ».

ВлПишет Ездра в Третьей своей книге: ВлВ третий день, - говорит он, - повелел Господь водам собраться на седьмой части земли, а шесть частей осушилВ». Первый мой вопрос: божественное Писание о бесчисленных водах говорит под землёй в безднах и на земле, в морях, и озёрах, и реках, также и на тверди небесной. Так ли об этом следует нам понимать?В»[40]
. Карпова удивляет, что в этой книге[41]
имеются несоответствия с другими библейскими текстами, он не делает из этого никаких нигилистических выводов, но просит Максима Грека дать своё толкование этого вопроса: Вло воде, и о земле, и о Енохе, и о ЛевиафанеВ».[42]

Усомнившись в чём-то один раз, Карпов уже не мог не ставить под сомнение остальные, прежде бесспорные истины.

Карпов всерьёз стал заниматься звёздами и астрология, Влпричудливо соединявшая в себе точное знание, мистические чаяния и суеверный предрассудокВ»[43]
, двумя своими сторонами привлекали его: убеждением о зависимости жизни людей от светил, исходя их которого, он вывел необходимость этой науки царям и правителям для управления своими подданными[44]
, и астрономическими наблюдениями, вызывавшими у него удивление и восхищение. Фёдора Карпова привлекала гармония природы, красота мира, о которых он писал, используя сочинение Григория Богослова[45]
, где отразилось влияние на него античной философии.[46]

Н.В. Синицына провела сопоставление всех произведений Максима Грека с конкретно адресованными к Фёдору Карпову: ВлЕсли первое послание Максима Грека, - пишет она, - написано в духе остальных его сочинений, то второе содержит указание на то, что первое послание не убедило адресата, и он отправил Максиму ответное послание, в котором ВлвосталтАж на церковное мудрованиеВ». Аргументация второго письма значительно отличается от аргументации других сочинений автора на эту тему и характеризует интерес Фёдора Карпова к астрологии как принадлежащей Влвнешним наукамВ» (семь Влсвободных светских искусствВ» средневековья) и содержащей практические сведения по астрономии, а не только предсказания по звёздамВ»[47]

Карпов не прекратил изучение светил даже после специального Послания Максима Грека, где тот советовал Карпову Влне мудрствовати тако о поспешествах и утверждении царей, яко глаголати: Не мощно кроме астрологии споспешествовати темтАжВ». ВлКарпов стремился изучать астрологию, чтобы помочь укреплению самодержавияВ».[48]

Та же картина вырисовывается и в отношении к науке тАУ не только астрономии, но и медицине, философии. Карпов упрекает Максима за то, что он враждебно относился к науке вообще. На это Максим отвечал, что наука не должна отделяться от религии, что она должна помогать людям жить согласно религии.

Здесь уместно заметить, что ещё не ставшая актуальной на Руси, но уже вполне расхожая в Европе Влтеория двух ИстинВ» Абеляра, вполне могла бы стать выходом в вопросах, терзавших Карпова.

Итак, и Максим, и Фёдор Карпов ценили науку. Но оценка их имела различный смысл: Максим ставил её на путь служения евангельской истине, у Карпова, наоборот, сопоставлял и возносил науку над христианскими догмами, как более фундаментальное знание. Отсюда и его гуманистический интерес к науке. И не странно, что у него возникали недоумения при чтении священного писания.

Несправедливость, допущенная в отношении одного человека, является угрозой всем.

Шарль Луи Монтескье

Терпение тАУ прекрасное качество, но жизнь слишком коротка, чтобы долго терпеть.

Абу-ль-Фарадж

Послание митрополиту Даниилу

Пытливость Карпова выразительно проявлялась в его посланиях. Не мог не заметить этого и Максим Грек. Об одном из не дошедших до нас посланий Фёдора Карпова он писал: ВлКак мёд, по словам врачей, вместе с естественной сладостью соединяет острую и очистительную силу, так и епистолия Карпова, упитанная духовной сладостью, не только услаждает разум, но тайно волнует и как-то остро возбуждает ум к просветлениюВ».[49]

ВлДо нас дошли жалкие осколки сочинений Карпова. По изяществу изложения, сжатости и выразительности слога, отсутствию традиционных длинных цитат, по образности языка и смелости мысли произведения Карпова могут считаться шедевром русской публицистики XVI векаВ».[50]

Лучшее и наиболее объёмное из них тАУ послание митрополиту Даниилу. Дата его написания неизвестна. В нём Карпов разворачивает философскую дискуссию о смысле ВлтерпенияВ» и касается очень сложной проблемы тАУ проблемы управления государством. Форму произведения следует признать достойной ума и эстетического чувства Карпова.

Государственным катехизисом того времени была идея божественного происхождения власти, доставшаяся в наследство от павшей Византии. Её трактовали по разному. Одна из крайних концепций тАУ митрополита Даниила, известного писателя XVI века, воинствующего иосифлянина тАУ провозглашала безусловное повиновение власти. Он написал Слово под заглавием: ВлЯко подобает къ властемъ послушанiе имети и честь имъ вездати и еже на врагы божiаВ», в котором говорил, что власти установлены богом: Влвъ отмщенiе злодеемъ, въ похвалу же благотворящим, чтобы люди, боясь земных начальстве не поглотили друг друга, как рыбыВ».[51]

Он обратился с проповедью терпения в области гражданских отношений к Фёдору Карпову[52]
, когда тот подвергся опале. Е.Н. Кимеева делает верное замечание, что в тексте нет прямого указания на то, что Карпов в это время находился в опале, лишь некоторые косвенные: ВлУвы, сейчас время, не подходящее для написания посланий, но время для рыданияВ», ВлСвоими словами ты призываешь меня быть до конца стойким в терпении, в печалях и несчастьях моихтАжВ».[53]
Кимеева[54]
, отсекая принятые ранее всеми исследователями причины ВлрыданияВ» - служебные неудачи или опалу, делает предположение, что событием, возмутившим боярина настолько, что он, Влпренебрегая последствиями, высказался открытоВ», могло явиться осуждение и заточение Максима Грека под стражу, которое он считал несправедливым. В таком случае, Кимеева полагает, что Послание можно датировать 1526 годом, так как собор, осудивший Максима, состоялся в 1525 г.

Диаметрально противоположную позицию отстаивает А.И. Клибанов. Он утверждает, что, так как оба переписывающихся не были друзьями и единомышленниками, то есть основания предположить, что доверительность слога Послания указывает на факт общения двух впавших в немилость представителей общественных кругов. Такой вывод может способствовать определению времени переписки[55]
и характеристике политической борьбы того периода.

По мнению А.А. Зимина, невооружённым взглядом видно, что все факты Кимеевой притянуты к единственному тезису её работы тАУ доказательству, того что Карпов находился в агрессивной, подпольной оппозиции центральной власти. Клибанов же старается подтвердить наличие скрытого подтекста в Послании и его связь с сочинениями Аристотеля. Несомненными являются лишь нижеследующие утверждения:

В· Послание Карпова тАУ ответ на ВлепистолиюВ» митрополита Даниила.

В· Автор Послания был Влвеликими скорбъми одержимВ».

В· В своём Послании митрополит Даниил был расположен к Карпову: Влславиши мя честию, ей же убо не достоин есмь; везде о мне проповедаеши, и, писании твоими угоднейшими мене чествуа, поздравляешиВ»[56]

По моему мнению, уместнее предположить, что Карпов нашёл повод вступить в полемику с митрополитом и высказать ему давно терзавшие его философские идеи. ВлПослание к Даниилу не только политический трактаттАж, но письмо человека, ярко отражающее его настроениеВ».[57]

Я хотел бы схематично дать логическую цепь рассуждений Карпова, чтобы объективно оценить его взгляды.

I) Начинается Послание панегириком, витиеватой похвалой митрополиту Даниилу. Этой теме уделена значительная часть Послания. Ф.И. Карпов не скупится на хвалы, говорит о совершенстве митрополита, о его широкой образованности, однако, самый преувеличенный, лестный тон этих похвал, контрастирующий со всем произведением вообще, наводит на мысль об ироническом отношении к адресату: ВлПоэтому не истощится в сердце моём любовь, и голос мой не устанет от похвалы, и помыслы мои от почитания величия твоеготАж Более пространное и полное, хорошее слово, приличествующее тебе и твоим добродетелям, мы в другое время составимтАж Не усомнюсь и звездой светлой назвать тебя, от которой лучи дурные не исходят. Ты светильник горящий, который не омрачается; ты благовонный цветок добродетели, который смрада клеветы гнушаетсятАжВ»[58]
и т.п. С помощью тонкой иронии, Карпов издевается над митрополитом, который, к своему несчастью, отважился посочувствовать опальному боярину. Не остались не затронутыми даже гастрономические вкусы митрополита Даниила: ВлВедь я желаю, чтобы сочиненьице это неучёное для твоих учёных ушей столь же приятно было бы, как для уст моих была приятна твоя рыбица, даром мне даннаяВ».[59]

II) Основная часть

1) В начале основной части Карпов широко и независимо поставил затронутый вопрос, перелагая мысль митрополита: ВлДля устойчивости дела народного,[60]
или царства, или власти важнее правда или терпение?В»[61]

a) Допустим, что нужно терпение. Если так, если все должны руководствоваться принципом терпения, Влтогда воотще сложены суть законы. Тогда обычаи святые и благые уставы разърушени и въ царствехъ, в начальствех, во градехъ, сожительство человекъ живеть безъ чинуВ»[62]
. ВлтАжТогда несть треба царьству или владычьству правители и князи; престанет убо начальство, владычьство и господьство, и живется безъ чину; с молвою силный погнетет безсилнаго, да трепение имать. Ниже треба будетъ судей въ царстве имети, иже коемуждо правду учинят, зане трепение вся исполнитъВ». ВлДело народное въ градехъ и царствехъ погибнет длъгодушьствомъ трепениа, долготрепение в людехъ безъ правды и закона общества добро разърушает и дело народное ни во что низводитъ, злыа нравы в царствехъ вводит и творитъ людей государемъ непослушныхъ за нищетуВ», - показывает автор. Нельзя отрицать, что Карпов оценивает терпение и со своей позиции, позиции состоятельного боярина, который при подобной государственной политике может потерять всё своё имущество и лишиться атрибутов своего высокого происхождения. Если он тоже будет обязан терпеть, то Влоставится от отечьства, изгонится от службы честны, причтется нищъ ко службе непотребне и не како по его отечьствуВ». Обобщая, можно сказать, что по Карпову терпение вводит анархию, дурные нравы и беззаконие, рушащие общество и государство. Терпение без закона тАУ скрытая взрывная сила, которая в любой момент может

Вместе с этим смотрят:

"Архитектурная сказка" М. Ф. Казакова

"Великая депрессия" в США

"Византийский стиль" в архитектуре Москвы

"Дворцовые перевороты" и усиление позиций аристократии и гвардии: причины и последствия

"Золотой век" Екатерины II. Россия во II половине XVIII века