Российский дипломат А.П. Бестужев-Рюмин (1693-1766)

Анисимов Максим Юрьевич - младший научный сотрудник Института российской истории РАН.

Алексей Петрович Бестужев-Рюмин принадлежит к числу выдающихся дипломатов России. Он оставил яркий след в истории международных отношений Европы, но, несмотря на это, не избалован вниманием историков.

В XIX в. сведения о Бестужеве-Рюмине, в основном биографического характера, содержались в различных сборниках, как, например, в "Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов" Д.Н. Бантыш-Каменского. Самой подробной биографией Бестужева является статья А. Преснякова в "Русском биографическом словаре" 1900 г., переизданном в 1992 г. В современный период оценивалось уже политическое наследие Бестужева - очерк А.Н. Шапкиной о его деятельности в первые годы нахождения на канцлерском посту, включенный в сборник "Российская дипломатия в портретах", и статьи Н.Н. Яковлева в сборнике "Британия и Европа". Внешнеполитическая концепция Бестужева рассматривалась в общих трудах, посвященных его эпохе, - работе Н.Н. Яковлева "Европа накануне Семилетней войны", двух монографиях Е.В. Анисимова - "Россия в середине XVIII века" и "Елизавета Петровна". Французская исследовательница Ф.-Д. Лиштенан, работа которой "Россия входит в Европу" получила в 1998 г. премию Французской академии, вообще не рассматривает Бестужева как политика, имевшего продуманную систему ориентиров, и считает, что "долгие годы Бестужев ставил внешнюю политику России в зависимость от состояния ее финансов и заключал союзы с теми, кто платил больше денег" [1]. В перечисленных работах не исследовалось отношение канцлера к сопредельным России государствам и возможностям территориального расширения страны. Нуждаются в уточнении и предпосылки падения влияния канцлера на внешнюю политику страны.

Взлеты и падения Бестужева-Рюмина

22 мая (1 июня) 1693 г. в семье московского дворянина Петра Михайловича Бестужева и его супруги Евдокии Ивановны родился третий ребенок, получивший имя Алексей. Род его, по легенде, происходил от выехавшего в Россию в 1403 г. англичанина Гавриила Беста, сын которого, Яков Рюма, был боярином Ивана III. В действительности Алексей Петрович был потомком новгородцев, выведенных в Москву Иваном III после ликвидации независимости Новгорода. Фамилия его имеет русские корни: "бесстуж" - не докучающий ничем. С 1701 г. Бестужевы стали писаться Бестужевыми-Рюмиными. Отец будущего канцлера служил воеводой в Симбирске, выполнял дипломатические поручения в Вене и Берлине, ав 1712 г. стал обер-гофмейстером у герцогини курляндской Анны Иоанновны. Затем безуспешно пытался помочь побочному сыну польского короля Августа II графу Морицу Саксонскому получить герцогский престол в Курляндии. В 1728 г. Анна Иоанновна обвинила его в хищениях, в 1730 г. он был сослан в деревню, но в 1737 г. освобожден. От взошедшей на престол 25 ноября 1741 г. Елизаветы Петровны Петр Михайлович (вместе с сыновьями) в 1742 г. получил графский титул. В следующем году он скончался.

Оба его сына, старший - Михаил (1688-1760) и младший - Алексей в 1708 г. были отправлены Петром I в числе многих дворянских детей на учебу за границу. Алексей учился в Копенгагене, затем в Берлине. Показал прекрасное знание иностранных языков (латинского, французского и немецкого), завершил образование путешествием по Европе и в 1712 г., в возрасте 19 лет, получил первое дипломатическое поручение - назначение "дворянином посольства" в русское представительство в Гааге и на Утрехтском конгрессе, тогдашнем средоточии европейской политики, завершившем войну за Испанское наследство (1700-1713 гг.). Посольством руководил знаменитый петровский дипломат князь Б.И. Куракин.

В 1713 г. курфюрст Ганновера Георг-Людвиг обратил внимание на молодого человека в свите русского посланника в Гааге и пригласил его к себе на службу. Петр I не возражал против перехода Бестужева на иностранную службу, надеясь, что подающий надежды молодой дипломат приобретет при европейском дворе новые умения. В 1714 г. Георг-Людвиг стал английским королем Георгом I и отправил Бестужева в Россию с извещением об этом событии, с тем, чтобы тот стал посланником Англии в России, что с радостью было принято Петром I. Когда в 1716 г. царевич Алексей бежал из России, Бестужев отправил к нему письмо, в котором заявлял, что всегда был готов ему служить, но, находясь в России, не мог этого сделать, а теперь царевич может им располагать [2]. Если бы Петр I узнал об этом, повествование об Алексее Бестужеве на этом и закончилось бы, но Бестужеву повезло. В 1717 г. Петр отозвал его с английской службы, в 1718 г. он стал обер-камер-юнкером при дворе Анны Иоанновны, где тогда служил его отец; а в 1720 г. - резидентом в Дании. Здесь он сумел отличиться, когда 1 декабря 1721 г. устроил торжества по случаю заключения Ништадтского мира. Он хотел отчеканить на датском монетном дворе по этому поводу медали с портретом Петра I. Однако датчане заявили, что фраза на медали: "даровав Северу давно ожиданное спокойствие" [3]. предосудительна для их страны, и чеканить медали отказались. Тогда Бестужев выбил их в Гамбурге и раздал иностранным дипломатам и датским политикам, вынужденным их принять. Петр, находившийся на Каспии, узнав об этом, лично написал резиденту в Копенгагене благодарственное письмо. В 1723 г. наградил его в Ревеле своим нагрудным портретом, осыпанным бриллиантами (в те времена очень высокая награда), а в 1724 г., на коронации своей супруги Екатерины, император произвел Бестужева в действительные камергеры.

В 1725 г. Петр I умер, и карьера Бестужева застопорилась. Всесильный тогда А.Д. Меншиков помнил противодействие со стороны П.М. Бестужева своим планам стать герцогом в Курляндии и не собирался покровительствовать его сыну. После прихода к власти Анны Иоанновны в 1730 г. Алексей Петрович покинул Копенгаген. Он занял куда менее престижную должность резидента в Гамбурге и Нижнем Саксонском округе, но уже в следующем году получил полномочия чрезвычайного посланника. В 1733 г. он сумел оказать редкую услугу императрице, изъяв из архива в городе Киль (Шлезвиг-Гольштейн) находившееся там завещание Екатерины I, по которому в случае, если Петр II не оставит наследников, престол переходил к Анне Петровне (матери будущего Петра III), затем Елизавете Петровне, при условии преимущества их потомков-мужчин перед женщинами.

Дальше карьера Бестужева снова пошла в гору. В конце 1734 г. его опять переводят в Данию, но уже с награждением орденом Св. Александра Невского. Он сохраняет и прежний пост в Гамбурге. В 1736 г. получает чин тайного советника, а 25 марта 1740 г. -действительного тайного советника и призывается ко двору в Петербург. Анне Иоанновне оставалось жить несколько месяцев, и ее фавориту Э.И. Бирону нужен был союзник в борьбе против графа А.И. Остермана, руководившего тогда внешнеполитическими делами. Бирон познакомился с Бестужевым в Петербурге, куда тот привез похищенное завещание Екатерины I. Вероятно, он уже тогда заметил ловкого дипломата, и дальнейшие повышения Алексея Петровича в Копенгагене - дело его протекции.

После смерти Анны Иоанновны 17 октября 1740 г. Бирон становится регентом при малолетнем Иоанне Антоновиче. Автором манифеста об этом событии был Бестужев-Рюмин, который после казни противника Бирона кабинет-министра А.П. Волынского занял его место и получил орден Белого Орла.

Когда регента Бирона сверг фельдмаршал граф Б.X. Миних, Алексей Петрович сразу же оказался в тюрьме, растерялся и дал показания против Бирона. Затем, при очной ставке с ним, отказался от своих показаний, сославшись на угрозы и жестокое обращение в тюрьме. Его приговорили к четвертованию, потом помиловали, но лишили должностей и наград и отправили в ссылку. В октябре 1741 г. российская правительница Анна Леопольдовна, мать Иоанна Антоновича, позволила Бестужеву находиться в столице.

Переворот 25 ноября 1741 г. возвел на русский престол Елизавету Петровну. Она вернула ко двору и бывших опальных соратников ее отца, и жертв прежнего режима, исключая Бирона. Миних и Остерман отправились в ссылку. Одному из организаторов заговора - лейб-медику Елизаветы французу И.Г. Лестоку понадобился опытный и умный дипломат, обязательно русский по происхождению, так как переворот 25 ноября, по мысли заговорщиков, должен был показать всем, что теперь с немецким засильем покончено. Бестужев-Рюмин был человеком умным, опытным дипломатом, русским по происхождению, сыном соратника Петра I, сам служил императору, безвинно пострадал при прежнем правлении, и казался Лестоку, который мог с ним познакомиться еще до переворота, лучшей кандидатурой на смену сосланных руководителей внешней политики страны.

Бестужеву поддержка Лестока дала многое: он стал соавтором манифеста о восшествии на престол Елизаветы, 30 ноября 1741 г., через пять дней после переворота, в день св. Андрея Первозванного и ордена его имени, получил эту высшую награду Российской империи. Затем он становится сенатором. Главным директором над почтами, 12 декабря 1741 г. занимает пост вице-канцлера, а в июле 1744 г. - высший государственный пост канцлера. Остается на этом посту долгих 14 лет, до 1758 г., несмотря на противодействие некоторых европейских дворов и своих недругов при дворе Елизаветы.

Бестужев-Рюмин и Елизавета Петровна

Еще с XIX в. было принято считать, что Бестужев являлся полновластным хозяином внешней политики России при ленивой и легкомысленной Елизавете, которая во всем доверяла канцлеру и позволяла ему делать все, что он пожелает, не имея возможности и желания противостоять его воле. Однако при знакомстве с подлинными документами того времени эта точка зрения постепенно пересматривалась, хотя и до сих пор можно встретить утверждения, будто все успехи и неудачи внешней политики Елизаветы принадлежат именно Бестужеву.

В 1863 г. в "Русском архиве" было напечатано письмо голштинского принца Августа (Фридриха-Августа), двоюродного дяди наследника русского престола Петра Федоровича (будущего Петра III), где он просил Елизавету поддержать его отказ от женитьбы, которую устраивают ему датчане, чтобы обеспечить себе беспроблемное сосуществование с герцогством Шлезвиг-Гольштейном (вернее, только Гольштейном, так как Шлезвиг давно был захвачен Данией). Дания тем самым надеялась держать принца и его потомков под своим контролем. Бестужев добавил к письму собственное мнение: ради спокойствия на Балтике и союза России с Данией в этом споре следует поддержать Копенгаген. Елизавета отказала Бестужеву. Этот факт заставил издателя "Русского архива" П.И. Бартенева написать в примечаниях: "Императрица Елизавета Петровна не вовсе же чуждалась занятий государственными делами, как у нас думают" [4].

Дела Шлезвиг-Гольштейна вообще были постоянной головной болью Бестужева, для которого это небольшое северогерманское герцогство, управляемое наследником российского престола, было тем же, чем для английской парламентской оппозиции являлся Ганновер, наследственное владение английских королей, - т.е. ненужным довеском к государству, постоянно создающим проблемы и мешающим налаживать европейскую политику страны.

У Шлезвиг-Гольштейна имелись территориальные претензии к Дании (упоминавшийся выше захват Данией Шлезвига), которая вынуждена была обращать на них особое внимание, так как за герцогством стояла Россия. С герцогом Шлезвиг-Гольштейна -племянником Елизаветы, русским великим князем Петром Федоровичем - Копенгагену никак не удавалось договориться. Датский король Фредрик V предложил наследнику российского престола обменять его родовые владения на Ольденбург и Дельменгорст, добавив к ним крупную сумму денег. Переговоры ни к чему не привели и к маю 1751 г. были сорваны. Бестужев пытался в этой ситуации повлиять на Елизавету, сначала лично, затем с помощью других влиятельных сановников. Они представили императрице свое мнение, заключавшееся в том, что в случае срыва переговоров Дания перейдет в лагерь противников России, т.е. пойдет на союз с Францией, Пруссией и Швецией, а это чревато потерей российского влияния в стратегически важном регионе. Елизавета созвала Конференцию, или Императорский Совет, состоявший из главных действующих лиц ее царствования. Совет поддержал мнение Бестужева. После этого императрица обратилась к трем членам Коллегии иностранных дел, одним из которых был вице-канцлер М.И. Воронцов, и запросила их мнение. Они также поддержали решение Конференции, по мнению Ф.-Д. Лиштенан, "из страха перед канцлером" [5], хотя тот же Воронцов никогда не стеснялся не соглашаться с Бестужевым. Тогда Елизавета решила вывести голштинские дела из ведения Коллегии и полностью передать их в управление своего наследника. Она, вероятно, считала, что таким образом ее ребячливый племянник быстрее научится защищать государственные интересы на международной арене. Не только русские придворные были единодушны в вопросе о Шлезвиг-Гольштейне, но и союзные австрийцы. Очевидно, не зная российских реалий, они через российского посла графа Г.К. Кейзерлинга советовали канцлеру Бестужеву уладить голштинскую проблему: "Ибо де дацкий двор только по сему делу находится с Францией в союзе" [6]. Родственные чувства Елизаветы явно вредили положению России в Европе, но Бестужев был бессилен.

Его ждала и еще одна неудача: курляндское дело. В 1740 г. герцог Курляндии, вассальной территории Речи Посполитой, Бирон был сослан, и престол в Митаве оказался вакантным. В начале лета 1749 г. в Саксонию, к своему сводному брату, польскому королю Августу Ш, приехал прежний претендент на Курляндию граф Мориц Саксонский, ставший французским маршалом. Он побывал также и в Берлине, где его хорошо принял Фридрих II, который заявил о своей поддержке его притязаний на Курляндию и предложил графу руку своей сестры. В самой Речи Посполитой стали раздаваться голоса в пользу освобождения Елизаветой Бирона.

Польско-саксонский резидент генерал К.3. Арним, прибывший в Петербург 5 апреля 1750 г., 31 мая отправил письмо Бестужеву с просьбой об освобождении Бирона, приложив к нему копию обращения об этом Августа III. Резиденту нужно было вручить обращение лично Елизавете, но его аудиенция постоянно откладывалась, и первый министр Августа III граф Брюль нервничал, так как надеялся уладить вопрос до открытия польского сейма. 25 июля, 29 августа, 5 и 26 сентября Арним вновь предъявлял Бестужеву письма графа Брюля об "умножающейся в нации нетерпеливости" в деле освобождения Бирона. В это же время все союзные России государства - Австрия, Англия и Голландия - передали совместное ходатайство российскому двору об освобождении герцога Курляндского. 21 ноября 1750 г. генерал Арним опять показывал Бестужеву новое письмо Брюля, в котором тот предписывал еще раз просить аудиенции у императрицы, поскольку наступила зима, Елизавета перестала совершать увеселительные поездки и у нее появилось время для приема иностранных дипломатов [7]. В конце 1750 - начале 1751 г. Арниму, видимо, удалось вручить грамоту своего короля, так как 29 декабря (9 января н.с.) он спрашивал Бестужева об ответе императрицы [8]. В начале мая 1751 г. польско-саксонский посланник снова обратился к Бестужеву в многостраничном письме, советуя отпустить Бирона и выдвигая аргумент, что, мол, многие в Польше, да и в Европе думают, будто Россия собирается присвоить Курляндию. Ничего не добившись, 29 июля Арним сообщил русскому канцлеру о своем отзыве.

Что же происходило в это время при петербургском дворе и в чем причина упорного молчания русских официальных лиц? Сам канцлер Бестужев был активным сторонником освобождения Бирона. Он представил Елизавете Петровне реляцию русского посланника в Дрездене графа Кейзерлинга, рекомендовавшего освободить Бирона, с собственными доводами: возвращение опального герцога в Курляндию сможет избавить Россию от вероятных денежных претензий Речи Посполитой (Петербург получал с Курляндии 80 тыс. талеров в год), выбьет оружие из рук недоброжелателей России -Франции, Пруссии и Швеции, прекратит их интриги по этому поводу в Польше и укрепит позиции Российской империи в Прибалтике [9]. Для обеспечения безопасности нахождения Бирона за пределами России Бестужев предлагал взять его сыновей в русскую службу, чтобы они тем самым являлись заложниками (Бирон, клявшийся в верности Елизавете, и сам предлагал это в письмах к вице-канцлеру М.И. Воронцову [10] ). Императрица ответила канцлеру решительным отказом, и его дальнейшие попытки повлиять на Елизавету через ее фаворита А.Г. Разумовского успеха не имели.

Несомненно, причиной злоключений "несчастливого" Бирона явилась позиция Елизаветы, вызванная сугубо личными причинами. В письме Бестужева Разумовскому ничего не говорится о причинах отказа [11], следовательно, дело было не в политической логике. Неизвестно, поддерживал ли кто-нибудь императрицу в ее намерениях относительно Бирона, скорее всего, она в одиночку противостояла беспрецедентному давлению не только со стороны своего канцлера, но и всех союзных России держав, обеспокоенных возможным усилением в Прибалтике враждебных им и России государств - Франции и Пруссии, а также дестабилизацией в Речи Посполитой. Елизавету вряд ли интересовали 80 тыс. талеров в год, которые получал ее двор с секвестрированных владений Бирона, - ради принципов императрица с легкостью жертвовала доходами казны. Скажем, в 1742 г. она распорядилась выслать из России всех евреев и не впускать их больше в страну, несмотря на то, что еврейская торговля приносила государству весомую прибыль. На представлении об этом Сената она наложила резолюцию: "От врагов Христовых не желаю интересной прибыли" [12].

Таким образом Елизавета Петровна вполне соответствовала императорскому титулу, доставшемуся ей в наследство от отца. Она сама принимала решения, умела не поддаваться никакому давлению, так что и в успехах России того времени, и в неудачах немаловажную роль сыграл не только Бестужев-Рюмин, но и сама императрица.

И все-таки решения Елизаветы Петровны по внешнеполитическим вопросам в основном зависели от канцлера Бестужева. Он приходил к императрице на доклад с выписками из реляций русских представителей при иностранных дворах, зачитывал то, что считал важным, добавлял к этому свой письменный вариант действий, снабженный пространным обоснованием. Обычно Бестужев приводил сразу несколько разносторонних доводов (лишнее доказательство того, что Елизавете было непросто навязать свое мнение), обширность которых утомляла государыню и делала ее более покладистой. Тем не менее императрица всегда помнила, что она дочь Петра Великого, и никому не позволяла предписывать ей решения. Иностранные посланники часто обвиняли ее в лени и любви к развлечениям, но императрица избегала общения, как в случае с польско-саксонским резидентом Арнимом, не потому, что не могла найти для него времени, - она не хотела портить отношения с его двором, отказываясь выполнить просьбу. К чести Елизаветы, она никогда не поддавалась первому впечатлению и принимала решения, только тщательно обдумав их, что опять же требовало времени. Она могла спросить мнение других лиц, выслушивала их советы лично, так как знала, что у Бестужева при дворе множество недругов. Главным аргументом для Елизаветы было то, как в данной ситуации действовал ее отец. Если же дело касалось важнейших для страны внешнеполитических вопросов, Елизавета созывала упоминавшийся выше Императорский Совет, являвшийся наследником Верховного тайного совета Екатерины I и Кабинета Анны Ио-анновны. Совет (или Конференция) обсуждал, к примеру, не только ситуацию с Гольштейном и Данией, но и вопросы о том, готовить ли войну с Пруссией в 1753 г., продолжать ли строительство крепости Св. Елизаветы на южных рубежах страны, против чего в 1755 г. активно возражала Турция. Мнение канцлера там не всегда было решающим. Да и Елизавета, как в случае с Гольштейном, не всегда следовала рекомендациям своих советников.

Бестужев-Рюмин в придворной борьбе

При дворе всегда существовала группировка, оппозиционная Бестужеву. Он много раз одерживал над ней победы, часто проигрывал сам, но эта система двух придворных партий никогда не менялась, а это свидетельствует о том, что такая "система сдержек и противовесов" была выгодна Елизавете Петровне, поддерживалась и поощрялась ею.

Если "партию" Бестужева по внешнеполитической ориентации можно назвать "англо-австрийской", то его противников - "французской партией", первоначально - "франко-прусской". В начале правления Елизаветы эта партия господствовала при дворе, так как именно она принимала активное участие в возведении на престол новой императрицы. Ее составляли французский посол маркиз де Ла Шетарди, воспитатель великого князя Петра Федоровича О.Ф. фон Брюммер и уже упоминавшийся лейб-медик императрицы француз Лесток. Впрочем, влияние этой группировки было относительным. Несмотря на помощь в подготовке переворота шведского резидента Э.М. Нолькена и его союзника Шетарди, Елизавета всегда, даже во время подготовки заговора, отказывалась уступать Швеции (начавшей войну с Россией незадолго до ее воцарения) какую-либо часть завоеванной Петром Прибалтики.

Именно Лесток и Шетарди привлекли ко двору Елизаветы Бестужева-Рюмина, помогли ему стать вице-канцлером и потом всю жизнь жалели об этом. Он оказался противником их курса на сближение с Францией, поскольку видел, что Версаль желает оттеснить Россию обратно в глубь Евразии. Маркиз Шетарди и Лесток, на правах друзей императрицы, стали советовать ей отстранить Бестужева. Елизавета выслушивала их, но Бестужев сохранял свой пост. Постепенно влияние прежних соратников на Елизавету слабело. Еще в 1742 г. служивший Бестужеву немецкий математик из Российской академии наук X. Гольдбах раскрыл дипломатический шифр французского посольства, и Бестужев, накопив материал, представил императрице выписки из перехваченной переписки Шетарди.

Шетарди писал о том, что Елизавета ленива, никогда не размышляет, предпочитая предаваться развлечениям с фаворитами. Такого Елизавета простить не могла. 6(17) июня 1744 г. маркиз Шетарди был выслан из России. Затем без особого шума страну покинули остальные соратники маркиза. В марте 1748 г. Лесток, переписку которого Бестужев также показал Елизавете, был подвергнут пыткам и сослан в Великий Устюг. Но влияние Бестужева не стало от этого абсолютным. Партию противников возглавил его заместитель, вице-канцлер граф М.И. Воронцов (1714-1767), бывший паж цесаревны Елизаветы и один из активнейших участников переворота 25 ноября 1741 г. Он был женат на двоюродной сестре Елизаветы, графине Анне Карловне Скавронской. Отсутствие особых способностей уравновешивалось в нем отсутствием амбиций. Воронцов был честным, тихим и спокойным человеком. Один из немногих придворных, он оставил о себе хорошую память у всех, кто его знал. Если Бестужева можно с полным правом назвать "западником", то Воронцов был "почвенником". Он вырос в России, был далек от иностранных дворов с их интригами, ценил родственные связи, искренне помогал православным сербам и черногорцам, обращавшимся в Россию за помощью и при всем этом любил французскую культуру и саму Францию, где однажды побывал. Бестужев пытался лишить его влияния на императрицу, в частности, используя эпизод, когда Воронцов, путешествуя по Европе в 1745 г., заехал к Фридриху II. Это не понравилось Елизавете, но она быстро простила Воронцова. Сам Воронцов, не испытывавший склонности к интригам, понял, что Бестужев на своем посту надолго, и прежние яростные придворные баталии сменились "холодной войной".

Вторым лидером "французской партии" был молодой фаворит императрицы И.И. Шувалов (1727-1797), начавший службу при дворе в 1742 г. и вошедший в фавор в 1749 г. Человек явно неординарный, он отказался от графского титула, крупных земельных пожалований и даже поста вице-канцлера, когда занимавший его Воронцов сменил Бестужева. Кроме того, И.И. Шувалов известен как покровитель М.В. Ломоносова и первый куратор Московского университета. Он был одним из образованнейших людей своего времени и, как и Воронцов, галломаном.

Видным противником Бестужева-Рюмина стал его старший брат Михаил, перешедший в "партию" Воронцова, скорее всего, по личным мотивам. Он был обижен на младшего Бестужева: тот не помог ему ни тогда, когда его супруга А.Г. Ягужинская в 1743 г. за участие в заговоре против Елизаветы была с "урезанным" языком сослана в Сибирь, а он сам три месяца просидел в тюрьме, ни тогда, когда в 1749 г. решил жениться вторично (хотя Ягужинская была жива) и тайно обвенчался в Дрездене с саксонкой Гаугвиц. Елизавета была возмущена, долго не признавала этот брак, и канцлер присоединился к ее мнению.

А.П. Бестужев не мог найти общий язык не только с группировкой Воронцова-Шувалова, но и с "молодым двором" наследника российского престола. Он понимал, что приход Петра Федоровича к власти разрушит его "систему" и повредит России. Великий князь Петр Федорович, поклонник Фридриха II, не скрывал своей ненависти к канцлеру. Супруга наследника Екатерина Алексеевна вначале боролась с Бестужевым, считавшим ее агентом Фридриха II (Бестужев предлагал женить Петра Федоровича на саксонской принцессе), но в 1756 г. канцлер и великая княгиня нашли общий язык, планируя после ожидавшейся смерти Елизаветы провозгласить императором малолетнего Павла Петровича и управлять страной от его имени.

На придворную борьбу Бестужев, один против всех, тратил очень много сил. В его окружении не было ни одной хоть сколько-нибудь значительной фигуры. Однако его голос при дворе не заглушался злословием и нашептыванием придворных и различными внешнеполитическими предложениями многочисленных противников.

"Система Петра Великого"

Когда в 1742 г. Бестужев-Рюмин получил пост вице-канцлера, он фактически уже выполнял работу своего начальника, так как тогдашний канцлер князь А.М. Черкасский постоянно болел и делами не занимался. Таким образом, Бестужев 16 лет руководил внешней политикой Российской империи. Примерно к середине 40-х годов XVIII в. в его представлении окончательно сложилась концепция российской внешней политики. Он оставался верен ей до конца своей карьеры, несмотря на то, что она уже не отвечала духу времени. Он излагал ее в представлениях к императрице и письмах к Воронцову, назвав "системой Петра Великого", тем самым подчеркивая верность и преемственность идеям отца Елизаветы, которая и сама считала, что призвана продолжать дело своего "вечнодостойной памяти родителя".

Суть этой "системы" состояла в следующем [13]. Бестужев писал, что у Петра всегда были постоянные союзники, с помощью которых он контролировал благоприятное для России положение дел в Европе и спокойствие на границах. Союзниками России являлись "морские державы" - Англия и Голландия. С ними велась выгодная торговля, они обеспечивали русскую армию субсидиями, а также помогали контролировать ситуацию на севере Европы, в Балтийском регионе. С Россией у них не должно быть территориальных споров, считал Бестужев. Еще более важным союзником была Австрия. С Веной канцлер заключил союзный договор в 1746 г. Австрия была необходима России для борьбы с общим противником - Османской империей, а также для обеспечения контроля над протяженной и нестабильной Польшей. Бестужев помнил, что только при поддержке Вены Петербургу в 1735 г. удалось утвердить на польском престоле русского кандидата - курфюрста Саксонии Августа III, который являлся еще одним союзником России. Конечно, Россию интересовала не Саксония как таковая - слабое и небогатое германское курфюршество, а именно ее монарх, король Речи Посполитой. На рубеже 40-50-х годов Россию и Австрию сблизила еще одна общая забота - Пруссия.

Пруссии, "потаенному неприятелю", Бестужев уделял много внимания. В 1743 г. Россия подписала с прусским королем Фридрихом II договор об оборонительном союзе, но поведение этого монарха во время войны за Австрийское наследство (1740-1748 гг.), когда Фридрих II постоянно нарушал все свои договоры, то заключая союз с Францией против Австрии, то выходя из него и подписывая мир с Веной, то вновь начиная войну против нее в союзе с французами и т.д., показало, что у России появился агрессивный и вероломный сосед, с которым договориться трудно. В результате этой войны Пруссия захватила принадлежавшую Австрии многонаселенную Силезию, отрезавшую Саксонию от Польши. Более того, тогда же Фридрих II захватил Дрезден и изгнал оттуда в Польшу короля Августа III. Польша могла стать ареной действий прусского короля, что, учитывая огромное протяжение не защищенной естественными преградами русско-польской границы, заставило бы Россию надолго отвлечься от других внешнеполитических дел. Сестра прусского короля была женой наследника шведского престола. Опираясь на поддержку шурина, он мог вновь поднять вопрос о пересмотре итогов Северной войны, как Стокгольм уже пытался сделать это в 1741-1743 гг. К концу войны за Австрийское наследство Бестужеву стало ясно, что нужно любыми средствами "сократить силы" Фридриха II.

Хотя Бестужев не мог знать замыслов прусского короля, он оценил его действия и сделал абсолютно правильные выводы. В 1752 г. Фридрих II написал свое "Первое политическое завещание", с которым дореволюционным историкам так и не удалось ознакомиться. Фридрих II считал, что у России и Пруссии нет глубинных причин для вражды, но - характерная логика - Россия всегда будет таить угрозу, войны с ней следует избегать, а для этого Пруссии необходимы: прочное влияние в Польше, опора в сильной Швеции и нестабильность в самой России, желательно даже гражданская война [14]. Фридрих целеустремленно проводил политику упреждения России, налаживал тайные контакты со Стамбулом, с почетом принимал представителей крымского хана, пытался усилить Швецию, заигрывал с польскими лютеранами и Курляндией. Но прусский король взялся за то, что оказалось ему не по силам. Бестужев имел многочисленных информаторов по всей Европе, был осведомлен практически обо всех антироссийских замыслах Фридриха II и сумел их предотвратить. В то же время благодаря стараниям русского канцлера в Петербурге не было ни одного прусского информатора (о политике России король имел только те сведения, которое поставляли ему подкупленные австрийский и саксонский дипломаты). Фридрих II был уверен, что английское влияние в России абсолютно, и это стало едва ли не основной причиной заключенного им в 1756 г. Вестминстерского договора с Англией. К началу Семилетней войны 1756-1763 гг. его политика полностью обанкротилась - он не добился согласия Турции выступить против России, не получил никакой поддержки в Польше, а попытки его сестры, королевы шведской, совершить антипарламентский переворот в Стокгольме в июне 1756 г. и усилить королевскую власть привели Швецию в стан его врагов. Возможно, откажись Фридрих II от "превентивной" геополитической борьбы против России, русские и пруссаки не встретились бы на полях Семилетней войны.

Ведя дипломатическое противоборство с Пруссией, Бестужев не имел целью прекращение отношений с ней (это произошло 25 октября 1750 г., когда был отозван русский посланник в Берлине Г. Гросс). Характерно, что менее чем за два года до отзыва Гросса, 9 декабря 1748 г., Елизавета подписала рескрипт в Берлин русскому посланнику Кейзерлингу, сообщая ему о переводе в Дрезден и приказывая дождаться своего преемника Гросса, ибо место русского посланника при прусском дворе "всегда, и наипаче при нынешних обстоятельствах, ни на малое время порожним оставить не надлежит" [15]. Два года пребывания Гросса в Берлине были для него фактически бесполезны. После отъезда из Пруссии Гросс составил отчет, где указал, что прусские власти всегда относились к нему холодно, избегали общения и за два года лишь четыре раза провели с ним официальные встречи [16], на которых в основном высказывали свое недовольство политикой России. Более того, сам король намеренно оскорбил представителя Елизаветы, на одном из праздников пригласив за свой стол всех иностранных посланников, кроме Гросса. Тот безуспешно ждал извинений, пока не получил из Петербурга приказ об отъезде.

Противником Петербурга в построениях Бестужева являлась и Франция, "исторический враг" Австрии и союзник всех соперников России - Турции, Швеции и антирусских политиков в Польше. Однако разрыв отношений с Францией в декабре 1748 г. не был инициативой Бестужева и Елизаветы. Наоборот, после отъезда последнего французского представителя они полгода ждали, что Версаль пришлет в Петербург хоть кого-нибудь, но безуспешно. Тогда Россия отозвала своих дипломатов. Французы не ожидали разрыва. Они, вероятно, хотели лишь проучить Россию за то, что она отправила против них свой корпус в конце войны за Австрийское наследство. Французский министр маркиз Пюизьё потом вел официальную переписку с бывшим посланником России во Франции (все тем же Гроссом), когда Гросс уже был в Берлине, и даже укорял его за поспешный отъезд. Затем Пюизьё оказывал большое внимание князю А.М. Голицыну, которого Петербург отправил в Париж неофициально, в свите австрийского посла (из-за двусмысленного положения Голицына его быстро отозвали). Бестужев всеми силами противился приезду любого французского эмиссара в Петербург, поэтому французы в 1755 г. прислали с тайным поручением шотландца Дугласа. Так же тайно, действуя на этот раз через голову канцлера, Елизавета поручила вести переговоры с Дугласом вице-канцлеру Воронцову. Бестужева страшило не восстановление дипломатических отношений как таковое, а скорее приезд французского дипломата в Петербург. Канцлер знал, что для Франции он враг еще со времен Шетарди и новый французский посол обязательно будет интриговать против него. Когда в Петербурге в ранге поверенного в делах Франции в России находился Дуглас, которого затем должен был сменить посол маркиз де Лопиталь, Бестужев в беседе с ним говорил, что маркиз везет с собой инструкции, предписывающие свергнуть канцлера, рассказывал о действиях его предшественников и добавлял, что "пусть маркиз Лопиталь, коли он посол, помнит, кто канцлер" [17]. Интуиция Бестужева не подвела. Именно позиция французов, союзников России в Семилетней войне, настаивавших на отрешении его от должности как проанглийского политика, считает П.П. Черкасов, и стала главной причиной его падения в 1758 г. [18].

Е.В. Анисимов прав, когда называет "систему Петра Великого" "мистификацией Бестужева-Рюмина" [19], в том смысле, что она не могла во всем соответствовать политике Петра в Европе - Петр I не всегда находился в ровных отношениях с Англией, Австрией и Саксонией-Польшей. Это название было ориентировано на Елизавету, для которой ссылки на дела и планы ее отца оказывали магическое воздействие, хотя в целом Бестужев действительно продолжал курс Петра Великого на интеграцию России в Европу и обеспечение безопасности ее границ. Вот чего ждал от своей "системы" сам Бестужев: "Сие .. империю в такой кредит приведет, что никто впредь не осмелится оную задрать; сверх того же мы сим других держав дружбу себе приобретем" [20].

Бестужева часто обвиняют во взяточничестве. Действительно, он охотно принимал крупные денежные суммы от иностранных держав, что по тем временам не считалось чем-то из ряда вон выходящим, хотя факты взяток и не афишировались. Но не стоит вслед за К. Валишевским и Ф.-Д. Лиштенан утверждать о продажности Бестужева и его беспринципности и о том, что англичане сумели предложить канцлеру такие суммы, которые позволили ему с легкостью отказываться от прусских или французских денег.

Бестужев брал деньги от иностранных посланников в точном соответствии с изложенной выше системой и ни разу не отступил от нее.

Если деньги предлагали те, кого он считал союзниками России, то он брал их, а иногда даже вымогал у английских, австрийских и польско-саксонских представителей в Петербурге. Но никогда не принимал денег от пруссаков и французов, хотя постоянно нуждался в средствах. Скажем, когда Курляндия после ссылки Бирона осталась без герцога, к Бестужеву в Петербург в октябре 1749 г. прибыл граф Гуровский, представитель претендента на Курляндию графа Морица Саксонского. Он привез для русского канцлера 25 тыс. червонных в качестве возможной "благодарности" за поддержку кандидатуры графа Морица на курляндский престол. Бестужев отказал ему и использовал свой отказ как лишний повод добиться освобождения Бирона и его восстановления на курляндском престоле. Канцлер писал фавориту императрицы Р

Вместе с этим смотрят:

"Архитектурная сказка" М. Ф. Казакова

"Великая депрессия" в США

"Византийский стиль" в архитектуре Москвы

"Дворцовые перевороты" и усиление позиций аристократии и гвардии: причины и последствия

"Золотой век" Екатерины II. Россия во II половине XVIII века