Николай II: человек и государственный деятель

Страница 4

В отличие от многих своих августейших родственником – генералов разных рангов, Николай не успел дослужиться в силу раннего вступления на престол до более высокого военного чина – по существовавшему законодательству император оставался в том чине, который имел будучи цесаревичем. До конца своих дней Николай II был полковником, чем, впрочем, особенно не тяготился. По традиции, все члены императорской фамилии с рождения приписывались к одному или нескольким полкам, а также становились шефами военных училищ, кадетских корпусов, артиллерийских бригад и батарей, гвардейских и обычных полков. Зачисленный в списки лейб-гвардии полков: 2-го стрелкового царско-сельского ее императорского величества государыни императрицы Марии Федоровны, гродненского лейб-гвардии 2-й артиллерийской бригады, а также 3-го его величества стрелкового полка, Николай II к тому же являлся шефом Павловского и Александровского училищ, 1-го кадетского корпуса, лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады, 1-й и 6-й батарей лейб-гвардии конной артиллерии, лейб-гвардии саперного батальона и еще 16 полков.

Сын Николая наследник цесаревич Алексей шефствовал над более скромным числом военных подразделений; среди них были Алексеевское училище, Ташкентский кадетский корпус, 4 лейб-гвардейских полка и 4-я батарея лейб-гвардейской конной артиллерии. Зато числился он в куда большем, чем отец количестве списков полков, батальонов и др. В императорской фамилии даже женщины являлись шефами различных полков и должны были, наряжаясь в военные мундиры, участвовать в полковых торжествах.

Вообще российская империя уже давно имела облик военно-полицейского государства, с ярко выраженной регламентацией всех сторон жизни. Проявлялось это буквально во всем – в том числе и в бесчисленных фуражках, шинелях и мундирах, которые носили не только офицеры, полицейские и жандармы, но и чиновники, студенты и даже совсем юные гимназисты. Действовавшая еще со времен Петра I вплоть до ХХ столетия знаменитая «Табель о рангах», которая не только распределила все общество по ранжиру, но и предписала каждому свое, определенное сословными нормами, место, распространялась даже на систему образования. Пожалуй, лишь в Пруссии роль армии и военных традиционно была столь же велика и почитаема, как в России.

«Новый 1904 год начался фортиссимо – с грохота внезапно начавшейся войны с японцами, - выразительно описал А. Н. Бенуа настроения широких интеллигентских кругов. – Это произошло совершенно неожиданно для нас, для всего нашего круга. Но как будто не совсем подготовлены были к тому и другие круги – те, «кому ведать надлежит». Это была первая настоящая война, в которую была втянута Россия после 1878 года, но на совершенно настоящую ее никто вначале не считал, а почти все отнеслись к ней с удивительным легкомыслием – как к какой-то пустяшной авантюре, из которой Россия не может не выйти победительницей. Эти нахалы япошки, макаки желтомордые вдруг полезли на такую махину, как необъятное государство российское с его более чем стомиллионным населением. У меня и у многих зародилось даже тогда подобие жалости к этим «неосторожным безумцам». Ведь их разобьют в два счета, ведь от них ничего не останется, а если война перекинется к ним на острова, то прощай все их чудесное искусство, вся их прелестная культура, которая мне и друзьям особенно полюбилась за последние годы…

Недолго, однако пребывало русское общество в неведении настоящей силы нового презренного врага…

Постепенно положение стало меняться, а после гибели «Петропавловска» и битв при Ляояне и Мукдене, после ряда отходов «на заранее укрепленные позиции» - японцы «макаки» перестали быть смешными, русское общество вспомнило о воинском духе и воинских доблестях этой «страны самураев» и поняло, что надо дать достойный отпор…».

Уже вечером дня начала войны 26 января 1904 года император получил от генерала Алексеева телеграмму с сообщением, что японские миноносцы атаковали стоявшие на внешнем рейде «Цесаревича», «Ретвизана» и «Палладу», причинив им серьезные повреждения.

Складывается впечатление, что главную свою задачу император видел в это время не в чем ином, как в подогревании патриотических чувств населения и поднятии боевого духа воинов. Почти весь 1904 год он провел в поездках по стране, побывав в Белгороде, Туле, Полтаве, Москве, Коломне, Сызрани, Пензе, Одессе, Ромнах, Бирзулу, Жмеринке, Сувалках и Витебске, напутствуя войска, направляемые на Дальний Восток, а в сентябре посетил для осмотра флота Ревель. И все это время одна за другой его настигали большей частью неприятные депеши.

Задуманная как спасательное средство для выведения страны из кризиса, эта война не только еще более усугубила его, но и отягчила положение царского правительства ответственностью за провалы на Дальнем Востоке. Если в начале русско-японской кампании процесс полевения либеральных кругов на какое-то время замер, а манифест об объявлении войны вызвал многочисленный поток верноподданнических адресов даже от подозрительных для властей земских собраний, то по мере того, как Россия терпела на воде и на суше все новые поражения, «патриотический» угар спадал, и война в глазах самых разных слоев общества становилась все более непопулярной. Еще вчерашние сторонники «обороны отечества» и «гражданского мира» на период военных действий стали все настойчивей требовать заключения мира и введения конституционного строя.

Еще больше дискредитировали правительство в глазах общественности и осложнили и без того тяжелую ситуацию в стране события в Петербурге 9 января 1905 года, получившие в народе название «Кровавого воскресенья», когда тысячи и тысячи рабочих с петицией направились к Зимнему дворцу.

Первоначально проекты обращения к государю с изложением их насущных требований обсуждались в «Собраниях фабрично-заводских рабочих». Окончательный вариант петиции, подписанный Георгием Гапоном в ночь на 7 января 1905 года, который он с рабочей депутацией обязался передать Николаю II, выглядел так:

«Государь! Мы, рабочие и жители г. С.-Петербурга разных сословий, наши жены, дети и беспомощные старцы-родители, пришли к тебе, Государь, искать правды и защиты. Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать.

Мы и терпели, но нас толкают все дальше в омут нищеты бесправия и невежества; нас душит деспотизм и произвол, и мы задыхаемся. Нет больше сил, Государь. Настал предел терпению…

9 января поутру масса празднично одетых рабочих двинулась ко дворцу. По совету своего правительства, данному накануне ожидавшегося мирного шествия петербургских рабочих, царь санкционировал принятие самых жестких мер против толп народа, несших иконы Христа Спасителя, портреты самого Николая II и петиции к нему с «верноподданнической просьбой» облегчить их участь, их жизнь. Гвардейцы и войска гарнизона стреляли залпами, казаки рубили шашками людей на улицах Петербурга: у Дворцовой площади, в начале Невского проспекта, у Нарвских ворот…

В мирном шествии участвовало более ста сорока тысяч человек; число убитых и раненых, среди которых немало детей и женщин, по разным источникам колеблется от тысячи до 5 тысяч человек. В знак возмущения этой бойней парламенты Франции, Англии и Германии приостановили займы русскому царю, во всей Европе и Америке политические партии, общества и собрания простых граждан посылали телеграммы протеста русскому правительству и выражали сочувствие петербургским рабочим и русскому народу…

Уже буквально на следующий день после Кровавого воскресенья по Петербургу ходила прокламация, отпечатанная в захваченной рабочими типографии. «К оружию, товарищи, - говорилось в ней, - захватывайте арсеналы, оружейные склады и оружейные магазины… Свергнем царское правительство, поставим свое. Да здравствует революция, да здравствует учредительное собрание народных представителей!».

Мощным эхом отозвалась в стране знаменитая стачка в Иваново-Вознесенске, вооруженные столкновения происходили в Лодзи, Варшаве, Риге, Либаве, Одессе и других городах. Новый импульс развитию революционного движения в России дало восстание на броненосце «Потемкин» в июне 1905 года; резко усилилось крестьянское движение, которым за май – август была охвачена пятая часть российских уездов. А в начале октября началась всероссийская стачка, носившая ярко выраженный политический характер.