ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ УЧЕНИЯ О ВИНЕ

Страница 15

Приведенная выше законодательная формулировка преступной небрежности свидетельствует о допустимости привлечения к уголовной ответственности при отсутствии у лица собственного, внутреннего отношения к совершаемым им действиям, что абсолютно необходимо при совершении преступлений с другими формами вины. Нельзя не согласиться с мнением Г.С. Фельдштеина, который считал, что невозможно обосновать ответственность за неосторожность, исходя из волевой теории вины [49]. Об этом свидетельствует уже само указание на отсутствие у лица предвидения наступления последствий своих действий. В этой связи утверждение, что при неосторожности лицо действует со знанием дела, представляется весьма спорным. Знать - это предвидеть, а предвидения в рассматриваемом случае вовсе не требуется.

Рассмотрение указанной проблемы непосредственно связано с таким весьма спорным, актуальным и неразрешенным вопросом современной теории уголовного права, как соотношение принципа законности и категории целесообразности. Под законностью обычно понимаются требования точного и неукоснительного соблюдения законов всеми, кому они адресованы. Целесообразность, напротив, зачастую олицетворяется с наличием реальной возможности у правоприменителя отходить от обязательных предписаний закона и принимать произвольные решения. Это нередко приводит к выводу о необходимости полного отрицания целесообразности как категории уголовного права, о приравнивании ее к беззаконию. Подобный подход, на мой взгляд, является односторонним, а следовательно, не совсем правильным. Несмотря на то, что целесообразность не упоминается непосредственно ни в одной из статей Уголовного кодекса, тем не менее, она находит свое проявление во многих институтах уголовного права, один из которых — институт вины.

Приоритет практической целесообразности над законностью наблюдается и в случае отграничения преступной небрежности от невиновного причинения вреда.

Преступная небрежность находится на границе преступления и случая (невиновного причинения вреда). Каких-либо критериев их разделения в теории уголовного права не существует, что делает разрешение данного вопроса исключительно прерогативой суда. Как правило, в подобных ситуациях имеет место произвольное решение, основывающееся на собственных представлениях и весьма свободном истолковании той или иной жизненной ситуации. Функция определения того, могло или не могло лицо осознавать возможность наступления общественно опасных последствий, лежит исключительно на судах.

Решения судов по данному вопросу отличаются своей неопределенностью и неконкретностью, часто отсутствует логика, основанная на предписаниях закона. Характерным в этом отношении является следующий пример: судом Коми-Пермяцкого автономного округа по ч.1 ст. 109 УК РФ был осужден гр-н Едакин, совершивший данное преступление посредством производства выстрела из ружья, которое, по его мнению, было незаряженным. Суд пришел к выводу о случайности происшедшего, но, несмотря на это, признал Едакина виновным в причинении смерти по неосторожности и назначил ему наказание. Приведенный пример показателен в том плане, что отсутствие у судов четких критериев разграничения небрежности (как субъективного основания уголовной ответственности) и невиновного причинения вреда (как обстоятельства, исключающего уголовную ответственность) не позволяет им оправдать невиновных даже в случае установления случайности наступивших последствий.

Психологическая теория вины подразумевает, что суд не создает вину обвиняемого, а лишь познает в процессе судебного разбирательства дела, существует ли объективно вина подсудимого в рассматриваемом преступлении. В случае же с преступной небрежностью суд, наоборот, сам определяет вину, так как именно он, и только он дает оценку совершенному деянию и выносит в соответствии с этой оценкой свое окончательное решение. Решение, свидетельствующее о виновности или невиновности лица, принимается не в соответствии с правилами, четко указанными в законе, а на основании мнения отдельных людей - судей. Таким образом, усмотрение суда ставится над законом, что является предпосылкой произвола. Однако практическая деятельность (в данном случае — деятельность судов) вынуждена идти именно по такому пути, поскольку законодатель не дает надлежащего разрешения имеющейся проблемы.

Уголовный закон в сфере определения субъективных оснований уголовной ответственности к сожалению, отстает от реальной действительности. В связи с этим встречающиеся в практике судопроизводства «разновидности преступного поведения, не охватываемые правовой конструкцией вины (это относится и к преступной небрежности), не должны искусственно подгоняться под эту конструкцию. Наоборот, «правовая конструкция вины должна быть «подогнана» под действительность». Таким образом Законность должна быть приведена в соответствие с целесообразностью, а точнее, с той правоприменительной практикой, которая имеет место в повседневной действительности.

Еще одним спорным, на мой взгляд, вопросом является существующее не только в общей теории права, но и в действующих законодательствах многих стран объединение в неосторожной форме вины двух достаточно противоречивых разновидностей неосторожности: осознанной неосторожности (recklessness), при которой деятель осознает, но игнорирует риск наступления неблагоприятных последствий своего деяния, и неосознанной неосторожности (negligence), при которой деятель не в состоянии в достаточной мере осознать риск, сопряженный с его поведением. Понятию осознанной неосторожности в отечественном уголовном праве и законодательстве в известной мере соответствует понятие легкомыслия (ч.2 ст.26 УК), которое ранее именовалось преступной самонадеянностью, а понятию неосознанной неосторожности - понятие небрежности (ч.3 ст.26 УК).

По общему правилу, неосторожные преступления считаются гораздо менее тяжкими, чем умышленные деяния, даже если они являются однородными или одновидовыми. По мнению некоторых ученых, это следует из толкования ст.24 УК РФ, где «в императивной форме указано, что деяния, совершенные по неосторожности, квалифицируются как преступные лишь в том случае, если об этом есть специальное указание в статье Особенной части УК, тогда как умышленные деяния квалифицируются в качестве преступлений без специального указания на нюансы субъективной стороны». Разделяю позицию тех авторов, которые заявляют: «Умышленная вина с ее осознанностью желанием или сознательным допущением преступного результата, конечно заслуживает гораздо большего упрека, чем неосторожная вина, лишенная указанных интеллектуальных качеств. В этом смысле умышленная вина - это злонамеренная вина, а неосторожная вина - вина невнимательности, отсутствия осторожности, забывчивости».

Считаю, что вопрос о степенях неосторожной вины не нуждается в законодательном закреплении, поскольку уголовный закон в данном случае должен лишь регламентировать возможность предъявления упрека лицу, неосознанно причинившему вред чьим-либо интересам. Величина же данного упрека будет непосредственно зависеть от размера причиненного вреда.

3.4Двойная форма вины

В практической деятельности правоохранительных органов достаточно часто встречаются случаи, когда лицо, совершая умышленное преступление, причиняет общественно опасные последствия по неосторожности. Возникает закономерный вопрос: каким в целом признать такое преступление: умышленным или неосторожным? Если оценивать такое деяние по отношению субъекта к действиям, то оно должно считаться совершенным умышленно, а если по отношению к наступившим последствиям, то - совершенным неосторожно.

«Смешанная виновность», как сочетание различных форм вины, известна теории уголовного права достаточно давно. Однако первоначально ее понятие было настолько широким, что охватывало все «осложненные типы» преступлений: сочетание двух и более умыслов, двух и более неосторожностей, сочетание умысла и неосторожности. При этом к смешанной виновности зачастую относили идеальную и реальную совокупность преступлений, например, поджог дома и гибель в нем людей, или ограбление убитого по неосторожности лица.