ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ УЧЕНИЯ О ВИНЕ

Страница 16

Развитие теории субъективного вменения привело к возникновению в науке отечественного уголовного права концепции двойной формы вины. Еще в 60-е годы на страницах юридических изданий разгорелась бурная дискуссия, в ходе которой одни авторы рассматривали различное психическое отношение к действиям и последствиям как специфическую форму вины, другие считали, что здесь нет особой формы вины. Однако никто из них не отрицал возможности лица, совершающего преступление, по-разному относиться к своим действиям (бездействию) и к их последствиям. Например, Г. А. Кригер писал: «Наличие причинной связи между деянием, прямым и производным последствиями дает основание рассматривать содеянное как одно преступление с осложненной объективной и субъективной сторонами. Такую ситуацию, характеризуя субъективную сторону, следует назвать сложной или, возможно, двойной виной (а не формой вины)». А.Б. Сахаров, выступая противником двойной формы вины, отмечал, что признание смешанной вины означало бы разрыв единого психического процесса, составляющего содержание той или иной формы вины, на две части, каждой из которых может быть придано самостоятельное значение.

Проведение в начале 70-х годов диссертационного исследования проблемы смешанной формы вины в уголовном праве позволило А.Д. Горбузе сделать следующие выводы; «а) содержание смешанной формы вины состоит из двух относительно самостоятельных компонентов, каждый из которых обладает собственной структурой, сходной со структурой умысла и неосторожности . б) взаимосвязь компонентов смешанной формы вины настолько органична, что только их единство, а не механическая совокупность (сумма) образует смешанную вину как систему . в) смешанная форма вины представляет собой качественно определенное явление, не сводимое к совокупности составляющих его компонентов» [7].

Проблема неоднозначного психического отношения преступника к совершаемому деянию и к наступающим в его результате последствиям не утратила своей актуальности и осталась предметом научной дискуссии и в 80-е годы прошлого столетия. В частности, В.В. Лукьянов, анализируя «раздвоение» вины в преступлениях со сложным составом, отмечал, что «исключительное значение этой проблемы заключается в том, что без ее разрешения не имеет смысла говорить о гуманизации правоприменительной деятельности, об обеспечении справедливости, достижимойтолько при полном соответствии принимаемых мер воздействия степени общественной опасности совершаемых правонарушений» [21].

Возможно, результатом всех этих научных исследований и дискуссий стало появление в Уголовном кодексе Российской Федерации 1996 г. ст. 27 «Ответственность за преступление, совершенное с двумя формами вины»: «Если в результате совершения умышленного преступления причиняются тяжкие последствия, которые по закону влекут более строгое наказание и которые не охватывались умыслом лица, уголовная ответственность за такие последствия наступает только в случае, если лицо предвидело возможность их наступления, но без достаточных к тому оснований самонадеянно рассчитывало на их предотвращение, или в случае, если лицо не предвидело, но должно и могло предвидеть возможность наступления этих последствий. В целом такое преступление признается совершенным умышленно».

Анализируя данную законодательную конструкцию, можно выделить следующие признаки. Во-первых, преступное деяние совершается умышленно. Во-вторых, отношение лица к наступившим в результате его деяния последствиям характеризуется преступным легкомыслием либо небрежностью. В-третьих, тяжкие последствия влекут более строгое наказание, т. е. не охватываются конструкцией основного состава преступления.

Некоторые авторы пытаются относить к преступлениям с двумя формами вины те составы преступлений, законодательная конструкция которых подразумевает нарушение каких-либо правил (пожарной безопасности, безопасности на объектах атомной энергетики, санитарно-эпидемиологических правил и т.д.), повлекшее по неосторожности тяжкие последствия в виде причинения средней тяжести или тяжкого вреда здоровью либо смерть человека. Так, на примере дорожно-транспортных преступлений они отмечают, что «вопрос о выделении сложной формы вины возник из потребностей практики. Нередко наступлению вредных последствий предшествует умышленное нарушение Правил дорожного движения при неосторожном отношении к наступлению последствий». По мнению П.С. Дагеля и Д.П. Котова, «только при рассмотрении субъективной стороны автотранспортных преступлений по схеме смешанной формы вины возможно отграничение этих преступлений как от невиновных действий, так и от умышленных преступлений против личности, а также разграничение умышленного и неосторожного нарушения правил безопасности движения, повлекшего вредные последствия» [11] .

С этой позицией нельзя согласиться по той причине, что само по себе нарушение тех или иных правил безопасности не является преступным деянием независимо от того, как (сознательно или неосознанно) к нему относился сам нарушитель.

В современной учебной литературе предлагается различать два типа преступлений с двумя формами вины. К первому относятся преступления, квалифицированный состав которых характеризуется умыслом по отношению к преступному деянию и неосторожностью к возможности наступления тяжких последствий. Примером такого типа преступлений является предусмотренное ч. 3 ст. 123 УК РФ незаконное производство аборта, повлекшее по неосторожности смерть потерпевшей либо причинение тяжкого вреда ее здоровью. Более распространенными разновидностями данного типа преступлений выступают предусмотренные п. «г» ч. 2 и п.п. «а» и «б» частей 3 ст.ст. 131 и 132 УК РФ квалифицированные составы изнасилования либо насильственных действий сексуального характера: повлекшие (умышленно или по неосторожности) заражение венерическим заболеванием, повлекшие по неосторожности смерть потерпевшего (потерпевшей), повлекшие по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью, заражение ВИЧ-инфекцией или иные тяжкие последствия.

Второй тип преступлений с двумя формами вины образуют умышленные преступные деяния, совершение которых ведет к наступлению двух последствий, одно из которых охватывалось умыслом виновного, а второе, более тяжкое, наступает по неосторожности. Например, предусмотренное ч. 4 ст. 111 УК РФ умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее по неосторожности смерть потерпевшего: непосредственное последствие в виде тяжкого вреда здоровью причиняется умышленно, отдаленное и более тяжкое последствие в виде смерти потерпевшего умыслом виновного не охватывается и наступает по неосторожности. Так, 12 июня 1999 г. гражданин Т., находясь в сильной степени алкогольного опьянения, беспричинно из хулиганских побуждений нанес множественные удары руками и ногами по голове и другим частям тела гражданина Б. В результате избиения потерпевшему были причинены телесные повреждения в виде закрытой черепно-мозговой травмы с закрытым переломом височной кости справа, линейным переломом нижней челюсти и ушибом правой лобной доли головного мозга, повлекшие впоследствии его смерть. В этом примере совершенно очевидно осознанное стремление преступника причинить тяжкий вред здоровью и неосторожное отношение к смерти потерпевшего. Еще одним достаточно показательным примером данного типа преступлений является предусмотренное ч. 2 ст. 167 УК РФ умышленное уничтожение или повреждение имущества, повлекшее по неосторожности смерть человека или иные тяжкие последствия.

Распространенность подобных примеров актуализирует повышенное внимание законодателя и правоприменителей к проблеме четкой регламентации и правильной квалификации преступлений с двумя формами вины.

Статья 27 УК РФ была призвана, на мой взгляд, положить конец многолетним спорам о наличии наряду с умыслом и неосторожностью третьей самостоятельной формы вины: «смешанной», «двойной» или «раздвоенной». Подтверждениями этому предположению выступают как ее название, так и используемые в содержании ссылки на умысел и нормативные формулы легкомыслия и небрежности. Кроме того, закрепление в тексте закона того, что преступления с двумя формами вины в целом признаются умышленными, должно урегулировать и многолетний научный спор о приоритетности того или иного отношения к действиям (бездействию) и последствиям.