Античная скульптура

Страница 12

Эти образы не утешают, как образы Парфенона, но в последую­щих веках их мятущийся пафос будет созвучен многим высочай­шим творениям искусства.

К концу I в. до н.э. Рим утверж­дает свое владычество в эллини­стическом мире. Но трудно обо­значить, даже условно, конеч­ную грань эллинизма. Во всяком случае, в его воздействии на культуру других народов. Рим оспринял по-своему культуру Эллады, сам оказался эллинизи­рованным. Сияние Эллады не померкло ни при римской вла­сти, ни после падения Рима.

В области искусства для Ближнего Востока, особенно для Византии, наследие античности было во многом греческим, а не римским. Но и это не все. Дух Эллады светится в древнерус­ской живописи. И этот дух оза­ряет на Западе великую эпоху Возрождения.

РИМСКАЯ СКУЛЬПТУРА

Без фундамента, заложенного Грецией и Римом, не было бы и современной Европы.

И у греков, и у римлян было свое историческое призвание — они дополняли друг друга, и фун­дамент современной Европы — их общее дело.

Художест­венное наследие Рима значило очень много в культурном фун­даменте Европы. Более того, это наследие явилось едва ли не решающим для европейского ис­кусства.

.В завоеванной Греции рим­ляне вели себя вначале как вар­вары. В одной из своих сатир Ювенал показывает нам грубого римского воина тех времен, «це­нить не умевшего художества греков», который «в доле обыч­ной» разбивал «кубки работы художников славных» на мел­кие куски, чтобы украсить ими свой щит или панцирь.

А когда римляне прослыша­ли о ценности произведений ис­кусства, уничтожение смени­лось грабежом — повальным, по-видимому, без всякого отбо­ра. Из Эпира в Греции римляне вывезли пятьсот статуй, а сло­мив еще до этого этрусков, — две тысячи из Вей. Вряд ли все это были одни шедевры.

Принято считать, что падени­ем Коринфа в 146 г. до н.э. за­канчивается собственно грече­ский период античной истории. Этот цветущий город на берегу Ионического моря, один из глав­ных центров греческой культу­ры, был стерт с лица земли сол­датами римского консула Муммия. Из сожженных дворцов и храмов консульские суда вывез­ли несметные художественные сокровища, так что, как пишет Плиний, буквально весь Рим на­полнился статуями.

Римляне не только навезли великое множество греческих статуй (кроме того, они привози­ли и египетские обелиски), но в самых широких масштабах ко­пировали греческие оригиналы. И уже за одно это мы должны им быть признательны. В чем же, однако, заключался собственно римский вклад в искусство вая­ния? Вокруг ствола колонны Траяна, воздвигнутой в начале II в. до н. э. на форуме Траяна, над самой могилой этого импера­тора, вьется широкой лентой рельеф, прославляющий его по­беды над даками, царство кото­рых (нынешняя Румыния) было, наконец, завоевано римлянами. Художники, выполнившие этот рельеф, были, несомненно, не только талантливы, но и хорошо знакомы с приемами эллинисти­ческих мастеров. И все же это — типичное римское произведение.

Перед нами подробнейшее и добросовестное повествование. Именно повествование, а не обобщенное изображение. В гре­ческом рельефе рассказ о реаль­ных событиях подавался аллего­рически, обычно переплетался с мифологией. В римском же рельефе еще со времен республи­ки ясно видно стремление как можно точнее, конкретнее пере­дать ход событий в его логиче­ской последовательности вместе с характерными чертами участ­вовавших в них лиц. В рельефе колонны Траяна мы видим рим­ские и варварские лагеря, приго­товления к походу, штурмы кре­постей, переправы, беспощад­ные бои. Все как будто действительно очень точно: ти­пы римских воинов и даков, ору­жие их и одежда, вид укрепле­ний — так что этот рельеф может служить как бы скульптурной энциклопедией тогдашнего во­енного быта. Общим своим за­мыслом вся композиция, скорее, напоминает уже известные нам рельефные повествования бран­ных подвигов ассирийских ца­рей, однако с меньшей изобрази­тельной мощью, хотя и с луч­шим знанием анатомии и от греков идущим умением свобод­нее располагать фигуры в про­странстве. Низкий рельеф, без пластического выявления фи­гур, возможно, навеян несохра­нившимися живописными об­разцами. Изображения самого Траяна повторяются не менее де­вяноста раз, лица воинов чрез­вычайно выразительны.

Вот эти же конкретность и выразительность составляют от­личительную черту всей рим­ской портретной скульптуры, в которой, пожалуй, сильнее всего проявилось своеобразие римско­го художественного гения.

Чисто римская доля, внесенная в сокро­вищницу мировой культуры, прекрасно определена (как раз в связи с римским порт­ретом) крупнейшим знатоком ан­тичного искусства О.Ф. Вальдгауэром: « .Рим есть как инди­видуальность; Рим есть в тех строгих формах, в которых воз­родились под его владычеством древние образы; Рим есть в том великом организме, который разнес семена античной культу­ры, давая им возможность опло­дотворить новые, еще варвар­ские народы, и, наконец, Рим есть в создании цивилизованно­го мира на основании культур­ных эллинских элементов и, ви­доизменяя их, сообразно с новы­ми задачами, только Рим и мог создать . великую эпоху порт­ретной скульптуры .».

Римский портрет имеет слож­ную предысторию. Его связь с этрусским портретом очевидна, равно как и с эллинистическим. Римский корень тоже вполне ясен: первые римские портрет­ные изображения в мраморе или бронзе были, всего лишь, точ­ным воспроизведением восковой маски, снятой с лица умершего. Это еще не искусство в обычном смысле.

В последующие времена точ­ность сохранилась в основе римского художественного портре­та. Точность, окрыленная твор­ческим вдохновением и замеча­тельным мастерством. Насле­дие греческого искусства тут, конечно, сыграло свою роль. Но можно сказать без преувеличе­ния: доведенное до совершенст­ва искусство ярко индивидуа­лизированного портрета, полно­стью обнажающего внутренний мир данного человека, — это, по существу, римское достиже­ние. Во всяком случае, по раз­маху творчества, по силе и глу­бине психологического проник­новения.

В римском портрете раскры­вается перед нами дух Древнего Рима во всех его аспектах и про­тиворечиях. Римский портрет — это как бы сама история Рима, рассказанная в лицах, история его небывалого возвышения и трагической гибели: «Вся исто­рия римского падения выраже­на тут бровями, лбами, губами» (Герцен).

Среди римских императо­ров были благородные личности, крупнейшие государственные деятели, были и алчные често­любцы, были изверги, деспоты,

обезумевшие от безграничной власти, и в сознании, что им все дозволено, пролившие море кро­ви, были сумрачные тираны, убийством предшественника до­стигшие высшего сана и потому уничтожавшие каждого, кто внушал им малейшее подозре­ние. Как мы видели, нравы, рож­денные обожествляемым едино­державием, подчас толкали да­же наиболее просвещенных на самые жестокие деяния.

В период наибольшего могу­щества империи крепко органи­зованный рабовладельческий строй, при котором жизнь не­вольника ставилась в ничто и с ним обращались, как с рабочей скотиной, накладывал свой от­печаток на мораль и на быт не только императоров и вельмож, но и рядовых граждан. И вместе с тем поощряемое пафосом госу­дарственности возрастало стрем­ление к упорядочению на рим­ский лад социальной жизни во всей империи, с полной уверен­ностью, что более прочного и благотворного строя быть не мо­жет. Но эта уверенность оказалась несостоятельной.

Непрерывные войны, междо­усобные распри, восстания про­винций, бегство рабов, сознание бесправия с каждым веком все более подтачивали фундамент«римского мира». Покоренные провинции все решительнее про­являли свою волю. И в конце концов они подорвали объединяю­щую власть Рима. Провинции уничтожили Рим; Рим же сам превратился в провинциальный город, подобный другим, привиле­гированный, но уже не господст­вующий более, переставший быть центром мировой импе­рии . Римское государство пре­вратилось в гигантскую слож­ную машину исключительно для высасывания соков из под­данных.

Идущие с Востока новые вея­ния, новые идеалы, поиски новой правды рождали новые верова­ния. Наступал закат Рима, закат античного мира с его идеологией и социальным укладом.