Александр Блок. Жизнь и творчество. Влияние творчества Блока на поэзию Анны Ахматовой
Страница 6
В.М. Жирмунский (№11 стр. 76) замечает поэтому поводу:" Румяный" соперник - эпитет вряд ли подходящий для Блока, тем более в его роли демонического любовника. Но этот эпитет является цитатой из самоописаний Блока и ряда характеристик его внешности в молодые годы, данных другими. Эта "румяность" одно время угнетала его (слово "румяный" еще раз появляется в стихотворении Ахматовой на смерь Блока: И приходят румяные вдовушки), ср. стих Блока:
И льнут к нему . в его лице румянец (" Как тяжко мертвецу среди людей ." 1912) в первой публикации -"Современник" 1912, №11, позднее соответствующая строфа была опущена). - Розоватость Блока - постоянный мотив в мемуарах Андрея Белого, ср.: "Стройный, с лицом розовеющим, .он щурясь оглядывал отблески стекол" ( "Начало века", стр. 458), " Но Александр ли Блок ,- юноша этот , с лицом, на котором без вспышек румянца горит розоватый обветр" .(там же, стр. 287).
Однако лишь в 1962г. появились опознавательные строчки:
Это он в переполненном зале
Слал ту черную розу в бокале .
И тогда же эпитет "румян" был заменен нейтральным:
Как соперник его знаменит.
Отрывок о Блоке в окончательной редакции расширен добавлением восемнадцати стихов, слагавшимся постепенно:
1956: Но такие таятся чары
В этом страшном дымном лице:
Плоть, почти что ставшая духом,
И античный локон над ухом-
Все таинственно в пришельце.
1962: Это он в переполненном зале
Слал ту черную розу в бокале,
Или все это было сном?
С мертвым сердцем и мертвым взором
Он ли встретился с Командором,
В тот пробравшись проклятый дом?
1956: И его поведано словом,
Как вы были в пространстве новом,
Как вне времени были вы,-
И в каких хрусталях полярных,
И в каких сияньях янтарных
Там у устья Леты Невы.
Первая строфа, примыкающая к предшествующей, развивает образ романтического героя - "демона". Остальное состоит из четырех полустроф, содержащих последовательные аллюзии на четыре известных стихотворения Блока, из которых два, - из цикла "Страшный мир", имевшего для творчества Ахматовой особенно большое значение.
Первая, наиболее ясная ("В ресторане", 1910), не требует дальнейших разъяснений. Вторая связана со стихотворением "Шаги Командора" (1910-1912). Третья является перифразой посвященному Андрею Белому ("Милый брат! Завечерело .", 1906):
Словно мы- в пространстве новом,
Словно- в новых временах.
Четвертая отдаленно перекликается со стихотворением "Вновь оснеженные колонны ." (1909), посвященным В.Щеголевой и изображающим поездку на острова:
Там, у устья Леты-Невы.
Переклички "Поэмы" с " Шагами Командора" Блока.
Для общей концепции образа Блока и всей эпохи в целом особенно знаменательно включение стихотворения "Шаги командора" в эту цепь аллюзий. В стихотворении, изображающем осужденного на гибель Дон-Жуана, "изменника" романтическому идеалу единственной и вечной любви, звучит тот же мотив надвигающегося "возмездия":
Из страны блаженной, незнакомой, дальней
Слышно пенье петуха.
Что изменнику блаженства звуки?
Миги жизни сочтены .
Ср. неслучайный отголосок этого мотива в поэме Ахматовой:
Крик петушиный нам только снится,
За окошком Нева дымится
Ночь бездонна и длится, длится-
Петербургская чертовня .
Этот отрывок перекликается и со стихами из первого стихотворения цикла "На поле Куликовом":
И вечный бой! Покой нам только снится,
а третьей строкой ( Ночь бездомна) с блоковскими стихами Жизнь пуста, безумна и бездонна (также из "Шагов Командора) и Жизнь пустынна, бездомна, бездонна.
"Блок ждал Командора",- записала Ахматова в своих материалах к поэме: это ожидание - также признак людей ее "поколения", обреченных погибнуть вместе со старым миром и чувствующих приближение гибели. Не случайно и Коломбина, как сообщается в прозаическом введении к главе второй, некоторым кажется "Донной Анной (из "Шагов Командора")". Перекличка эта явственно начинается уже в предпосланном всей поэме "Девятьсот тринадцатый год" эпиграфе из оперы Моцарта "Дон-Жуан", в которой гибель ветреного и распутного любовника впервые, по крайней мере музыкальными средствами, изображена как романтическая трагедия:
Dfinirai
Pria dell aurora.
<Ты перестанешь смеяться раньше, чем взойдет заря (итал.)> (№10, стр. 163).
В "Шагах Командора" обнаруживается немало звеньев, которые - при сохранении и общей схемы- с большим или меньшим приближением "разыгрываются" в "Поэме". Помимо уже указанных перекличек ср. еще:
Настежь дверь. из непомерной стужи,
Словно круглый бой ночных часов
Бой часов: "ты звал меня на ужин.
Я пришел. А ты готов?
У Ахматовой:
Я , к стеклу приникшая стужа .
Вот он , бой, крепостных часов
Выходи ко мне смело навстречу -
Гороскоп твой давно готов .
У Блока :
бьют часы в последний раз
У Ахматовой:
Не последние ль близки сроки .
А часы все еще не бьют .
У Блока:
В час рассвета холодно и странно
В час рассвета - ночь мутна.
У Ахматовой:
Не предчувствием ли рассвета
По рядам пробежал озноб .
У Блока:
В пышной спальне страшно в час рассвета .
Холодно и пусто в пышной спальне
Настежь дверь. из непомерной стужи
В зеркалах отражены?
Скоро ль видеть неземные сны .
Нет ответа - тишина.
Анна! Анна! - Тишина.
За ночным окном - туман.
У Ахматовой:
Но мне страшно .
Спальню ты убрала как беседку .
В дверь мою никто не стучится,
Только зеркало зеркалу снится,
Тишина тишину сторожит.
А часы все еще не бьют
Дева Света! Где ты, Донна Анна?
Анна! Анна! Тишина.
Герой "без лица и названья ".
Далее хотелось бы отметить ряд не отмеченных до сих пор приемов, перекличек и цитации блоковских текстов в поэме.
Прежде всего - несколько соображений о реминисценции одного символичческого образа ("Без лица и названья") у Ахматовой.
В "Поэме без героя" дважды выступает некто "без лица и названья":
С детства ряженых я боялась,
Мне всегда почему-то казалось,
Что какая-то тень
Среди них "без лица и названья"
Затесалась. (3, стр. 39).
И дождался он. Стройная маска
На обратном "Пути из Дамаска"
Возвратилась домой . не одна!
Кто-то с ней "без лица и названья ."
Недвусмысленное расставанье
Сквозь косое пламя костра
Он увидел . (№3, стр. 49)
Включение во второй отрывок "без лица и названья"в сюжет позволяет поставить вопрос о связи носителя этой формулы - в данном случае - с тем, о ком сказано в отрывке:
Мимо, тени!- Он там один.
На стене его профиль.
Гавриил или Мефистофель
Твой, красавица, паладин?
Демон сам в улыбкой Тамары,
Но также таятся чары
В этом страшном дымном лице -
Плоть, почти что ставшая духом,
И античный локон над ухом,
Все таинственно в пришельце.
Это он в переполненном зале
Слал ту черную розу бокале
Или все это было сном?
С мертвым сердцем и мертвым взором
Он ли встретился с Командором,
В тот пробравшись проклятый дом?
И его поведаном словом ,
Как вы были в пространстве новом,
Как вы были в пространстве новом,
Как вне времени были вы,-
И в каких сияньях янтарных
Там. у устья Леты - Невы.
Окончательное уточнение содержится в стихах:
Побледнев, он глядит сквозь слезы,
Как тебе протянули розы
И как враг его знаменит.(№3, стр.47)
Отсюда - правдоподобное заключение об одном из конкретных приурочен ных "без лица и названья" второго отрывка и вероятное предположение о генеологии этого образа. Речь идет прежде всего о слое блоковских образов и символов ( вр. запись в связи со свиданием Коломбины: "Призраки в вьюге [ может быть, даже - двенадцать Блока, но вдалеке и нереально] " ). В этом смысле нельзя считать опровержением сказанного здесь Ахматовой: <"Кто-то без лица и названья" ( Лишняя тень" 1-й главы) , конечно, никто, постоянный спутник нашей жизни и виновник стольких бед. (сознаюсь что 2-й раз он попал в Поэму [ 3 главка ] прямо из балетного либретто, где он в собольей шубе и цилиндре, в своей карете провожал Коломбину, когда у него под перчаткой не оказалось руки) . Итак ,то - шестая страница неизвестно чего почти неожиданно для мен самой, стала вместилищем авторских тайн. Но кто обязан верить автору? . И от чего думать, что будущих читателей ( если они окажутся) будут интересовать именно эти мелочи. В таких случаях мне почему-то вспоминается Блок, которой с таким воодушевлением в своем дневнике записывает всю историю "Песен судьбы." Видно, Александр Александрович придавал очень важное значение этой пьесе, а я почти за полвека не слышала, чтобы кто-нибудь сказал о ней доброе или вообще какое-нибудь слово( бранить Блока вообще не принято).