Обман в нашей жизни. Использование индивидуальных личностных особенностей

Страница 8

Другой арабский писатель, Ибн-ад-Дая, писал в своих «Греческих за­ветах»: «Остерегайся людей больше, чем надейся на них, берегись их боль­ше, чем доверяй им».

Пророк Мухаммед писал: «Прибе­гайте к сохранению тайны, если хо­тите исполнения ваших нужд. Ведь завидуют всякому, обладающему каким-то благом».

В старинной арабской рукописи, которая хранится в Парижской биб­лиотеке и авторство которой без до­статочных оснований приписывают известному мудрецу Востока Аль-Маварди, говорится: «Нет ничего более успешного в осуществлении хитрос­тей и более способствующего использованию удобных случаев, чем сохранение тайны».

Вернемся, однако, к «Карманному оракулу» Бальтасара Грасиана. Тре­тье качество — умение разбираться в людях, которое является полуискус­ством- полунаукой, которую следует осваивать всю жизнь, если не хо­чешь оказаться в дураках. К настоя­щему времени написаны сотни книг по практической психологии, созда­ны тысячи тестов, позволяющих оп­ределить особенности личности че­ловека, но для большинства людей чужая психика остается тайной за семью печатями. В школах нам пре­подают множество ненужных наук, заставляют зубрить геометрию, хи­мию, географию и астрономию, вмес­те с тем выпуская в жизнь беззащит­ными против искусного обмана.

Во времена Бальтасара Грасиана психология еще не существовала как наука, но мудрый иезуит уже тогда советовал своим читателям больше времени уделять изучению людей, а не вещей:

«Не обманывайся в людях, — со­ветует Бальтасар Грасиан. — Этот род заблуждения самый опасный и самый обычный. Лучше обмануться в цене, чем в товаре, а уж тут-то осо­бенно важно видеть насквозь. Пони­мать жизнь и разбираться в людях — далеко не одно и то же.

Великая премудрость — постигать характеры и улавливать настроения. Людей столь же необходимо изучать, как книги».

Ну и, наконец, четвертое, но от­нюдь не последнее в плане профи­лактики обмана, как сказали бы се­годня психологи, соответствующее ролевое поведение:

«Не слыви человеком с хитрецой — хоть ныне без нее не проживешь. Слыви лучше осторожным, нежели хитрым. Искренность всем приятна, хотя каждому угодна вчуже. Будь с виду простодушен, но не простоват, проницателен, но не хитер. Лучше, чтоб тебя почитали как человека бла­горазумного, нежели опасались как двуличного. Искренних любят, но обманывают. Величайшая хитрость — скрывать хитрость, ибо ее приравни­вают к лживости. В золотом веке царило прямодушие, в нашем, же­лезном, — криводушие. Слава рассу­дительного почтенна и внушает дове­рие, слава хитреца сомнительна и порождает опасения».

Плохо быть обманутым, но не менее тяжело всюду видеть обман, ожидать его, быть постоянно на­стороже. Такое состояние, если оно длится постоянно, способно нарушить нервную систему любого человека. Примером такого существования, проходившего в вечном ожидании предательства и измены, может слу­жить жизнь русского царя Ивана Ва­сильевича, за свою патологическую жестокость названного современни­ками «Грозным».

Историк В. Ключевский — один из лучших знатоков и описателей ха­рактеров русских царей, которого по праву зовут «российским Плутархом», дал блестящий психологический ана­лиз духовной эволюции Ивана Васи­льевича с детства до конца его жут­кого правления. Он пишет:

«Как все люди, выросшие среди чужих, без отцовского призора и ма­теринского привета, Иван рано ус­воил себе привычку ходить оглядываясь и прислушиваясь. Это развило в нем подозрительность, которая с летами превратилась в глубокое не­доверие к людям».

Как отмечает Ключевский, этому во многом способствовала атмосфе­ра лицемерия и двуличия, которой была пропитана жизнь Кремля. Впос­ледствии в письмах к князю Курб­скому сам Иван Васильевич писал, что его плохо кормили и одевали, а бояре стесняли во всем, не давая воли, вспоминая о его царском про­исхождении только в дни торжественньк праздников. В такие моменты отношение к молодому царю резко менялось: его приближенные, еще вчера пренебрегавшие юным госуда­рем, на людях изъявляли ему при­творную почтительность и покор­ность. Конечно же, такое двуличие оставляло сильный след в душе бу­дущего правителя России, застав­ляя его сомневаться в искренности людей. Ключевский пишет, что «его лас­кали как государя и обижали как ре­бенка. Но в обстановке, в какой шло его детство, он не всегда мог тотчас и прямо обнаружить чувство досады и злости, сорвать сердце. Эта необ­ходимость сдерживаться, дуться в рукав, глотать слезы питала в нем раздражительность и затаенное молчаливое озлобление против людей, злость со стиснутыми зубами . Вечно тревожный и подозрительный, Иван рано привык думать, что окружен только врагами, и воспитал в себе печальную наклонность высматри­вать, как плетется вокруг него бес­конечная сеть козней, которою, чу­дилось ему, стараются опутать его со всех сторон. Это заставило его по­стоянно держаться настороже; мысль, что вот-вот из-за угла на него бросит­ся недруг, стала привычным, ежеми­нутным его ожиданием».

Однако парадокс заключается в том, что человек не может жить, ок­руженный только врагами, и для от­дохновения своей измученной веч­ным ожиданием зла души он должен придумывать себе «друзей», на кото­рых может положиться. Конечно же, возле любого, хоть и трижды подо­зрительного диктатора всегда нахо­дились люди, готовые представить властителю доказательства своей без­мерной преданности. И такие при­дворные становились любимчиками, для которых крайняя подозритель­ность к остальным людям оборачи­валась такой же глубокой доверчивос­тью и благорасположением. Такими приближенными для Ивана Грозно­го были Сильвестр, Адашев, а потом и Малюта Скуратов.

Василий Ключевский пишет: «В каждом встречном он прежде всего видел врага. Всего труднее было приобрести его доверие. Для этого таким людям надобно ежеминутно давать чувствовать, что их любят и уважают, всецело им преданны, и кому удавалось уверить в этом царя Ивана, тот пользовался его доверием до излишества».Вывод из этого исторического при­мера в общем-то достаточно бана­лен: обмануть можно любого, даже самого недоверчивого и подозри­тельного человека, если дать ему то, чего ему отчаянно не хватает. А не хватает подозрительным людям чув­ства доверия и ощущения безопас­ности. Таким образом, предоставляя диктаторам доказательства своей исключительной преданности, как рыбы-прилипалы возле беспощадных акул, прекрасно существовали при Сталине — Берия, при Гроз­ном — Скуратов, при батьке Махно — палач Кийко.

Психологический механизм тако­го удивительного сочетания крайней подозрительности с поразительной доверчивостью основан на «законе маятника», который является уни­версальным принципом функцио­нирования физиологических систем человека. Если мы рассмотрим строение мозга человека, то обнаружим там парные ядра, управляющие взаимно противоположными процессами. На­пример, в продолговатом мозгу есть центр вдоха и центр выдоха, в про­межуточном — центры голода и на­сыщения, повышения и понижения температуры. Есть там центры «ада» и «рая», возбуждение которых при­водит к ощущению внеземного бла­женства или же вызывает столь силь­ную депрессию, при которой «хоть в петлю лезь» . Длительное раздраже­ние одного такого центра автомати­чески вызывает повышение тонуса его антагониста. Поэтому после вдоха неизбежно следует выдох, охлажде­ние тела закономерно включает ме­ханизмы «самоподогрева», а экстаз небывалого счастья впоследствии оборачивается приступами отврати­тельного настроения. Особенно явно это проявляется при непосредствен­ном раздражении таких центров (у наркоманов, например), хотя в более ослабленном виде с таким явлением сталкивался любой рядовой потре­битель спиртных напитков, наблю­давший неизбежную смену эйфории при алкогольном опьянении непри­ятными ощущениями, обычно сопро­вождающими похмельный синдром.

При этом каждый может подтвер­дить, что чем лучше было настроение накануне, тем хуже оно будет на сле­дующее утро.

По-видимому, нечто похожее про­исходит и с чувством доверия. Чем больше не доверяет человек окружа­ющим, тем больше испытывает он потребность доверять хоть кому-ни­будь. И, как правило, такой «хоть кто-нибудь» обязательно находится.