Библейские мотивы в творчестве М.Ю. Лермонтова
Страница 5
И звезды слушают меня,
Лучами радостно играя . [1,II,145] -
вспоминаются не только евангельские "птицы небесные", но и вороны, по повелению свыше кормившие в пустыне пророка Илью (3 кн. Царств 17:1-6). Т. Жирмунская в своей статье "Библия и русская поэзия" [34], сравнивая пушкинского и лермонтовского "Пророков", пишет, что от победоносного глашатая Бога, носителя высшей истины, не осталось и следа. Лишь мирная, не знающая людских пороков природа внемлет лермонтовскому пророку. А венец тварного мира, человек, знать не хочет никакого пророка. "Шумный град" встречает его насмешками "самолюбивой" пошлости, неспособной понять высокого, аскетического инакомыслия.
Так же не поняли люди Илью, не поверили в его пророческий дар, в его связь со Всевышним. Библейский мотив помогает здесь понять и идейную направленность стихотворения.
Вторая тема - это тема "метафизической" тревоги и необъяснимых душевных терзаний. Не стоит большого труда заметить, что Лермонтов чаще говорил в своих произведениях о муках, об огорчениях, доставляемых жизнью, нежели об ее радостях. Жизнь не очень-то жаловала поэта, судьбу его нельзя назвать счастливой. Ведь прожил Лермонтов всего лишь двадцать шесть лет. Это такой малый срок, чтобы определиться, в мучениях и размышлениях искать свой смысл жизни.
Поэт не раз говорил о жизни, как о чаше страданий:
Мы пьем из чаши бытия
С закрытыми очами,
Златые омочив края
Своими же слезами,
Когда же перед смертью с глаз
Завязка упадет,
И все, что обольщало нас,
С завязкой исчезает;
Тогда мы видим, что пуста
Была златая чаша,
Что в ней напиток был - мечта,
И что она - не наша! [1,I,203].
"Я еще не осушил чаши страданий и теперь чувствую, что мне еще долго жить". Тема "чаши горя" также берет свое начало из Библии. В разных ее местах можно встретить такие изречения:
"Ибо так сказал мне Господь, Бог Израилев: возьми из руки моей
чашу сию с вином ярости и нотой из нее все народы, к которым я
посылаю тебя" (Иеремия 26:15).
"Если возможно, да минует меня чаша сия" (Евангелие от Марка, 14:36).
Это уже из новозаветных книг Библии.
"Чаша в руке Господа, вино кипит в ней, полное смешения, и он на-
ливает из нее. Даже дрожжи ее будут выжимать и пить все нечестивые
земли" (Псалом 74.9.).
Библейским источником служит для Лермонтова и эпизод из I-ой книги Царств (16), где повествуется о "злом духе от Господа", насланном за грехи на Саула, и о юном Давиде, разгонявшем игрой на арфе мрачную меланхолию царя.
Душа моя мрачна. Скорей, певец, скорей!
Вот арфа золотая:
Пускай персты твои, промчавшися по ней,
Пробудят в струнах звуки рая.
И если не навек надежды рок унес,
Они в груди моей проснутся,
И если есть в очах застывших капля слез -
Они растают и прольются.
Пусть будет песнь твоя дика. Как мой венец,
Мне тягостны веселья звуки!
Я говорю тебе: я слез хочу, певец,
Иль разорвется грудь от муки.
Страданьями была упитана она,
Томилась долго и безмолвно;
И грозный час настал - теперь она полна,
Как кубок смерти, яда полный [1,II,5].
Лермонтов приближает переложение "Еврейской мелодии" Дж.Байрона к библейскому повествованию: у английского поэта нет упоминания о царственном сане лирического героя, у Лермонтова - "Как мой венец, мне тягостны веселья звуки".
Д. Гинцбургом указывалось также на отражение в этом стихотворении некоторых мотивов экклезиаста [47,156]. Лермонтов усилил эмоциональное звучание "Еврейской мелодии". В.Г.Белинский отметил внутреннюю близость перевода Лермонтова к основному содержанию его творчества: "Это боль сердца, тяжкие вздохи груди; это надгробные надписи на памятниках погибших радостей ." [47,156].
К этому же эпизоду (обращение царя Саула к Давиду) Лермонтов возвращается в поэме "Сашка" (1835-1836):
И жадный червь ее [душу] грызет, грызет, -
Я думаю тот самый, что когда-то
Терзал Саула; но порой и тот
Имел отраду: арфы звук крылатый,
Как ангела таинственный полет,
В нем воскрешал и слезы и надежды;
И опускались пламенные вежды,
С гармонией сливалася мечта,
И злобный дух бежал, как от креста.
Но этих звуков нет уж в поднебесной, -
Они исчезли с арфою чудесной . [1,III,380].
Поэт окружает этот эпизод сетью многозначительных метафор. На одном полюсе у него - "жадный червь", терзающий душу поэта, как некогда он терзал душу Саула (для сравнения можно привести печаль Демона, что "ластится как змей"; ср. также грешников в геенне, "где червь их не умирает и огонь не угасает", Марк 9.44,46).
На другом полюсе - арфа Давида, ангелическое начало музыкальной гармонии, дающее исход слезам и надеждам и изгоняющее злобного духа, подобно крестному знамению. Видимо, "приставленного" к Саулу "злобного духа" Лермонтов мысленно сопоставлял сначала со своим "личным" Демоном (в юношеском стихотворении "Мой Демон", 1830-31г.г. есть такие строки:
И гордый демон не отстанет,
Пока живу я, от меня .),
а затем, по мере героизации этого демона, - уже с его собственными необъяснимыми муками, источником которых теперь оказывается жестокая воля Всевышнего.
Третья тема - это тема скоротечности и незаметности скупо отмеренной человеку жизни перед лицом вечного бытия.
Люди обыкновенно старятся до срока, хотя жизнь и без того кратковременна. Поэт говорит:
Взгляните на мое чело,
Всмотритесь в очи, в бледный цвет:
Лицо мое вам не могло
Сказать, что мне 15 лет.
И скоро старость приведет
Меня к могиле [1,I,104].
И жизнь им в тягость с юных лет [1,III,162].
Стихотворение "1831-го июня 11 дня" - центральная поэтическая медитация раннего периода творчества Лермонтова. Он перелагает здесь слова псалма:
Есть всему конец;
Немного долголетней человек
Цветка; в сравненье с вечностью их век
Равно ничтожен . [1,I,173].
В Псалтыре 102.15-16 написано: "Дни человека - как трава; как цвет полевой, так он цветет. Пройдет над ним ветер, и нет его, и место его уже не узнает его."
Люди как растения, цветут недолго, быстро увядают [1,I,74].
Говоря о недолговечности красоты женщины, Лермонтов чаще всего прибегает к сравнению с цветком.
Вадим Ольге: "Узнав мою тайну, ты отдашь судьбу свою в руки опасного человека: он не сумеет лелеять цветок этот, он изомнет его" [1,V,7].
В "Герое нашего времени", в главе "Княжна Мэри", Печорин произносит следующее: "А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души! Она, как цветок, которого лучший аромат испаряется навстречу первому лучу солнца; его надо сорвать в эту минуту и, подышав им досыта, бросить на дороге: авось кто-нибудь поднимет!" [1,V,270]. Ничтожная философия. Хочется надеяться, что это не есть мысли самого Лермонтова, хотя у нас и принято отождествлять воинствующего Печорина с автором произведения, его мыслями и чувствами.
Демон говорит, что на земле нет "долговечной красоты".
На страницах Библии можно найти аналогичное: "Всякая плоть - трава, и вся красота ее - как цвет полевой. Засыхает трава, увядает цвет, когда дунет на него дуновение Господа: так и народ - трава" (Исайя 40:6,7).
"По утру они как трава, которая зеленеет: По утру она цветет и зеленеет, а вечером подсекается и иссыхает" (Псалом 89:6).
Все эти изречения говорят о бренности жизни, о том, что все в ней преходяще и уходяще, вечным является лишь слово Господне. Сравнение женщины с цветком стало традиционным в поэтическом слове начиная с древних времен и до наших дней. Это еще раз подтверждает тот факт, что Библия -"книга книг" на все времена.