Английский менталитет

Страница 4

чувство любви без чувственности, как коньяк без алкоголя. Это еще одно из

достижений пуританства, вроде псалтыря без пения, дома без центрального

отопления и баранины без чеснока. Святой Павел, кажется, не умер, а поселился в

Англии, где обитатели тройным образом определяют любовь, так же как он: любовь

love - идеально; эрос lust - плохо, предпочтение liking - желательно. В

нормальной человеческой душе все три слова на "л" (love, lust, like)

объединяются в одном чувстве любви, а у нас они раздельны.

Аристократы, которые навсегда определили нравственность русских и французов,

давно поняли, что любовь - одно, а брак - другое. Любовь - это невольное и

простое чувство, брак - это расчетливый и сложный контракт. Как считает

современный американский сексолог Рут Диксон, любовь и брак даже несовместимы.

Но пуритане и буржуа, наследники Святого Павла, решили, что любовь и брак

нераздельны. Недаром в знаменитой английской песне поют, что любовь и брак - это

лошадь и карета. Так что тяни, бедная кляча, свою телегу, пока не сдохнешь.

Выдающиеся садоводы

Иностранцев в Англии всегда поражает английская страсть к садоводству. Во многих

отношениях англичанин - самый жалкий обыватель в Западной Европе: мало читает

переводную литературу, редко ходит в галереи, не знает никаких стихов наизусть,

не умеет петь, довольствуется плохой кухней. Но стоит только пройтись по

пригородам Лондона или по деревням южной Англии и узнаешь, что всю свою

эстетику, свой внутренний мир англичанин (и еще чаще англичанка) черпает из

сада. Вот почему из всей иностранной литературы англичане воспринимают одного

Чехова: ведь Чехов был не только писателем и доктором, но и маниакальным

садоводом: половина его рассказов и пьес - от "Драмы на охоте" до "Вишневого

сада" - проникнута темой заброшенного сада и несчастного садовника. Поэтому

Чехов стал у нас почетным англичанином.

В самом деле, английская литература вышла не из шинели, а из сада: романтический

дикий сад предшествовал разнузданной романтической поэзии Шелли и Китса.

Садоводство - это самое скрытое, властолюбивое и чувственное из искусств: им

можно наслаждаться в одиночестве, критики или публика не мешают. Садовник -

бессловесный художник, который полностью сливается с природой. И с нашей

природой нетрудно слиться, так как Англия - это цивилизация на Гольфстриме.

Здесь приживаются деревья и кустарники почти со всего мира.

Наследством нашей утраченной империи являются сотни импортных растений, которые

одичали в Великобритании. Бывшие конкистадоры, вернувшиеся на родину, тоскуют по

Гималайским горам или австралийской пустыне, утоляя эту тоску, они засадили

целые графства рододендронами из Непала, эвкалиптами из Тасмании, кедрами с

Аляски, фейхоа из Бразилии. Около городов юго-западной Англии из магнолий и

камелий выращены настоящие джунгли.

Каждое воскресенье гуртом и гурьбой англичане усаживаются в свои машины и ездят,

чтобы смотреть чужие сады - большие и маленькие. Люди, во всех других отношениях

совершенно честные, берут с собой садовые ножницы и воруют отростки, чтобы потом

их привить у себя дома. Садоводство - это подлинное и единственное сохранившееся

народное искусство.

Как во всех искусствах, в садоводстве есть свои большие мастера, и мало-помалу

мы понимаем, что их надо сравнивать с великими поэтами и художниками. Такие

женщины, как Гертруда Джекил или Вита Сэквил-Уэст, или мужчины, как Кристофер

Тэннард или американец майор Мортон, создали сады, потрясающие своим

оригинальным планом и своей изменчивостью. Но главное - в отличие от других

искусств, - эти сады в прямом смысле вдохновляли тысячи посетителей, и каждый

посетитель создает собственные зеленые вариации, которые распространяются по

всей стране.

Выдающиеся садоводы были недюжинными личностями. Они были не только удивительно

трудоспособны - некоторые трудились полвека от зари до зари, как каторжники, -

они были визионерами, которые решили создать вечный рукотворный памятник и таким

образом заштриховать ненавистный им мир. Садоводство часто являлось убежищем от

других искусств: Вита Сэквил-Уэст писала романы, а Воан-Уильямс сочинял

симфонии. Но садоводство часто становилось коллективным подвигом; разбивая сады,

люди спасались от семейных дрязг и даже трагедий. Раз дети выросли и уехали,

единственные узы, связывающие английскую чету, - это сад, где еще можно

трудиться в дружном безмолвии. Поражающий пример садоводства как спасительного

подвига - это великий сад Сиссингхерст в графстве Кент: его создали Вита

Сэквил-Уэст с мужем Гарольдом Николсоном. Она была писательницей, он -

дипломатом. Они пережили страшные скандалы и кризисы: он понял, что он

гомосексуалист; в то же время она страстно влюбилась в буйную лесбиянку Виолетту

Трефусис. Но половые страсти и жажда творчества в конце концов перелились в

сказочное видение Сиссингхерста; этот сад стал для них чем-то вроде монастыря.

Читая очерки Джейн Браун, понимаешь, что жизнь у нас - и не только у выдающихся

садоводов - переходит в житие исключительно тогда, когда англичанин отчаивается

в возможности обрести счастье и целиком отдает себя воссозданию миниатюрного

Эдема около собственного дома.

Вода и англичане

Англичане - островитяне, и на нашем острове нельзя находиться от моря дальше,

чем на сто километров. Морская вода течет у нас в крови; англичане до того любят

море, что первыми затеяли одиночное кругосветное плавание. Англичанин доверчиво

ест все, что приносит море, - от морских прыщей до печени палтуса. На сто лет

раньше, чем другие европейцы, англичане купались в своем отвратительно холодном

Ла-Манше. Когда в Биаррице жили только баскские рыбаки, а в Ялте - крымские

татары, в Брайтоне н Богноре уже купались под медицинским надзором министры и

принцессы из королевской семьи. Холодное море, считалось, унимает страсти и

развивает мужественные добродетели. До сих пор половина населения ездит на

побережье купаться, несмотря на то что врачи теперь признают, что купаться в

наших загрязненных морях менее заманчиво, чем спускаться в ванну с дерьмом.

Странно, что пресная вода издавна находится в опале. Англичане в реках не

купаются; в Кембриджском университете в шестнадцатом веке за купание в реке

секли студентов, а на аспирантов надевали колодки. Как будто русалки могли

соблазнить купающихся. В английских реках водится почти такое же обилие

съедобной рыбы, как в русских, а разница в том, что англичане удят, но не едят.

Форелей покупают только на фермах, а вкусных карасей, лещей и судаков снимают с

крючка и пускают обратно в воду.

Немцы и американцы приезжают в Англию и удивляются странным табу, связанным с

водопроводной системой в английских домах. У нас даже законом запрещается

вводить нормальную европейскую систему водопровода. Поэтому, если принимаешь душ

в английском доме, можно или простудиться, или обжечься, смеситель в ванной

сделает все что хотите, но не смешает горячую воду с холодной. Хотя англичане

полтора века назад (раньше всех) ввели современную канализацию и водопровод в

крупных городах и тем спасли народ от холеры и брюшного тифа, дальше они не

пошли. Что касается водопроводов, мы одержимы какой-то манией преследования. Во

время наполеоновских войн нам казалось, что французы могут отравить наши

водопроводы. Мы изобрели такую систему кранов, клапанов и цистерн, которая

изолирует каждый жилой дом от магистрального водопровода, в результате чего

современному иностранному туристу мерещится, что он попал куда-то в район

Тибета, где моют тело как следует только два раза: после рождения и после

смерти. В самом деле, французские послы всегда докладывали, что английская