Проблема отношений всей России с Кавказом

Страница 18

Ужасной кровавой участи подверглись жители одной из деревень, которая была разорена дотла отрядом мюридов, во главе которого находился лично сам предводитель благочестивых шариатов и имам смеренных последователей пути несомненного пророка Шамиля. Камаши (так называется этот аул) не только был разорен до основания, но, по личному приговору самого имама, все мужчины свыше 15-летнего возраста были осуждены на лишение жизни, так что из целого аула, состоявшего из 170 дворов, не остался в живых ни один взрослый мужчина, кроме нескольких лиц, которые на тот раз были в отсутствии: все были изрублены или застрелены «богобоязливыми» мюридами. Многие семейства в полном их составе были сожжены в своих собственных домах; между трупами мужчин находили и женщин с отрезанными грудями; страшные вопли женщин, душу раздирающие их стоны и плач детей казались мюридам забавою и удовольствием.

Двадцать второго августа 1859 г. князь Барятинский донес государю: «От моря Каспийского до Военно-Грузинской дороги Кавказ покорен державе вашей. Сорок восемь пушек, все крепости и укрепления неприятельские в руках ваших».

Двадцать пятого августа Шамиль стоял перед князем пленником русского царя. Вот, что завещал Шамиль своим Сыновьям: «Ты, великий государь, победил меня и кавказские народы, мне подвластные, оружием; ты, великий государь, подарил мне жизнь; ты, великий государь, покорил мое сердце благодеяниями. Мой священный долг покоренного твоей великою душою внушить детям их обязанности перед Россиею и ее законными царями. Я завещал им питать вечную благодарность к тебе, государь, за все благодеяния. Я завещал им быть верноподданными царям России и полезными слугами новому нашему отечеству.

Успокой мою старость и повели, государь, где укажешь, принести мне и детям моим присягу на верное подданство. Я готов произнести ее всенародно». 26 августа 1866 года Шамиль присягнул на верноподданство России с сыновьями.

Бескорыстная помощь русского народа в памяти горцев.

Большую роль в развитии промышленности, торговли, культуры и науки на Кавказе сыграл князь М.С. Воронцов. Воронцов для Тифлиса был тем же, чем Петр Первый для России. Он, казалось, не знал слова: невозможно. Всегда спокойный, изящно вежливый. В потемках суровой эпохи, Воронцов, умел выше всего ставить человеческое достоинство, не делая в этом отношении никакой разницы между всесильным вельможею и жалким, по своему общественному положению, чиновником. Понятно, что он скоро сделался кумиром Тифлиса. На его вечерах впервые появились женщины грузинки, и не прошло нескольких лет, как от гаремного затворничества остались только слабые следы. Местная молодежь приучилась к европейскому образу жизни, хотя Воронцов оберегал свято живописные обычаи грузинской старины. …Красивые костюмы кавказских племен, очаровательные пляски – все это пользовалось его вниманием и поддержкой. Его жена являлась лучшею сотрудницей наместника. Она собрала вокруг цвет местных женщин, сумела приучить их к себе, так что недавние узницы скоро почувствовали себя как дома в пышных, по тому времени, залах дворца главнокомандующего. Воронцов поощрял смешанные браки. Русских, женившихся на туземках, он очень высоко ценил и выдвигал, как пионеров культуры, требовал от подчиненных, чтобы они не ждали, пока туземцы заговорят по-русски, а сами учились местным языкам. Ничто талантливое, выдающееся не уходило из его рук. Случайных туристов он умел так заинтересовать Кавказом, что они оставались здесь навсегда. Из отдаленнейших уголков Европы сзывал сюда ученых и техников, широкою рукою оказывал им помощь. Умение выбирать сотрудников у Воронцова простиралось до такой степени, что служба при нем служила неопровержимым аттестатом на звание. талант, энергию. Скромный в личных требованиях, он никогда не принижал служащих, чтобы все лучи славы сосредотачивать на себе одном. Это была натура не только гениальная, но и великодушная. На похвалы государя, обращенные к нему, он всегда откровенно заявлял – это сделано не мною, а таким-то и таким-то. Служба при нем поэтому делалась уже не простым исполнением обязанностей. Она теряла казенный характер. Каждый отдавал ей все силы и способности. Каждый вносил в нее лучшие стороны своей личности. С его легкой руки боевое товарищество Кавказа приняло рыцарский характер. За его столом, в его кабинете, в его залах – не оказывалось начальников и подчиненных: встречались только братья по оружию, слуги одного и того же великого дела. Он был доступен каждому и выслушивал всех. Престиж власти возрос при нем до недосягаемой высоты – и вовсе не путем устрашений. Он гнушался мер, вызывавших ужас; в его личном арсенале были другие, призывавшие к нему сердца и души людей. Его не боялись, потому что он понимал недостатки людей и умел их прощать ради их достоинств. В его натуре был настоящий изящный аристократизм, тонкий вкус, и потому на всем, что здесь осталось после него, лежит до сих пор отпечаток не только глубокой идеи и сильной воли, но и удивительной гармонии, нравственной красоты. Это был человек, призванный стоять на рубеже двух эпох. Одна должна была кончиться, другая - начаться с его появлением. Кавказ того времени дал двух таких великанов. Дикая мощь и неустрашимая отвага горных племен выдвинули имама Чечни и Дагестана – Шамиля; Россия направила сюда еще более величавую фигуру цивилизатора и устроителя края М.С. Воронцова. Между ними была целая бездна, но на рубежах ее они пристально всматривались друг в друга, изучали взаимно один другого и если боролись неравными средствами, то обладали почти одинаковым гением. Неизвестно, что бы один, если бы обстоятельства ему благоприятствовали, сделал из разрозненных кланов, развеянных по горным углам, но мы хорошо знаем, что создал другой из царства руин, пожарищ, опустелых деревень, одичавших полей, куда он явился могучим волшебником, чтобы передать преемнику цветущие города, край, закипевший благородною работою, пышно поднявшуюся производительность, молодое общество. Останься Воронцов еще лет двадцать на Кавказе – какая бы чудная будущность ждала этот край!…

С того дня, как он приехал в жалкий аул, называвшийся Тифлисом, - началась здесь неустанная деятельность. Азиат падок на зрелища – и вот в разоренном гнезде открывается театр. Потребовалось изучение края – и из ничего создается первая газета «Кавказец». В казенной типографии печатаются книги о местных племенах и народах. Повсюду организуются, до тех пор неизвестные, благотворительные общества, куда впервые получает доступ местная женщина. Ее не только вывели из гарема, для нее открыли училище Св. Нины, и, несколько спустя, в местном обществе уже являются образованные по тому времени девушки, учреждается множество школ, гимназий, институтов, развивается и упорядочивается торговля и промышленность. В трущобах, где бродили кабаны да горные волки, стучит топор – основываются поселения. Там, где еще недавно чернели пустыри, свидетельствовавшие об ужасах персидского нашествия, подымаются первые фабрики, учреждаются конские заводы, улучшается скот. Впервые прочно и самостоятельно вырастает кавказский учебный округ, подчиненный только наместнику, является устав кавказского общества сельского хозяйства в феврале 1850 г., а в марте открыта выставка естественных произведений, образцов ремесленной и фабричной промышленности в Закавказье, всюду появляются публичные библиотеки; основываются ученые общества, работы которых немедленно вызывают удивление и уважение европейских научных деятелей, воздвигается магнитная и метеорологическая обсерватория. И вот, разоренный персами, казавшийся громадною могилою мертвого народа, жалкий, вонючий Тифлис, вечное пристанище моровой язвы, лихорадок и чумы, делается прелестным городом, одним из живописнейших в мире, действительно столицею воскресшего, помолодевшего, обновившегося новыми жизненными соками, закипевшего способными и трудолюбивыми племенами Кавказа… Город рос не по дням, а по часам. Он расширялся, устраивался и застраивался. Всюду прокладывались новые улицы, пустыри покрывались общественными сооружениями, через Куру перекидывался Михайловский мост. Мост взывал к жизни пустынные берега.