Петербург и Ф.-Б. Растрелли
Страница 4
Отмечая в 17 веке более четкую, чем прежде, выявленность социальных тенденций и закрепления в европейских государствах определенных форм общественного строя, следует обратить внимание и на некоторые другие исторические особенности данной эпохи, во-первых, на сложность общей картины социального развития. Наличие уже сформировавшегося крупного очага буржуазного общественного уклада в системе Европейских стран, на пример, Голландия, и параллельное существование старого и нового укладов в рамках единого государства, когда с общественным сословием, набирающий все большую силу, впрочем как это было во многих других странах, сообщает социальной эволюции самые разнообразные, подчас резко противоречивые формы правления и ускоряет ее темп. Такое ускорение темпа принципиальности отличает завершающий этап феодального строя от его более ранних стадий с их застоем или замедленным развитием.
Внутренняя и внешняя политика абсолютной монархии все более жестоко связывалась с узкосословными интересами дворянства и подчинялась им вплоть до полного отождествления с ним, что означало в исторической перспективе закат формации и ее разложения но развитие торговли, мореплавания военного дела, промышленного производства обусловливало рост техники и создавало экологические предпосылки для развития естествознания, математики, механики. Интересы развивающейся буржуазии были направлены на овладение природой и разрушение устаревших форм общественной жизни, утверждение рационалистического сознания, восходящего класса – буржуазии, пришедшего на смену ему традиционному, теологическому мировоззрению. Началось буржуазное просвещение умов, оказавшиеся в большинстве стран Европы идеологической подготовкой грядущих общественных потрясений – формационного характера преобразований в ходе целой полосы буржуазных революций – 18-19661.
Другая особенность данного исторического этапа – установление более тесной, более активной взаимосвязи между различными частями Европы. Теперь уже невозможна прежняя степень локализации крупных межгосударственных конфликтов, а тем более революционных явлений, – воздействие подобных сдвигов переживает в той или иной мере весь континент. Так тридцатилетняя война 1618-1648 гг. стала узловой политической ситуацией для всей Европы на протяжении первой половины века, постепенно втянув в орбиту своих драматических событий множество стран – Австрию, Чехию, Венгрию, все области Германии, Данию, Швецию и Францию, роковым образом отразились на судьбах из них (Чехия, Германия) и возвысив другие (Швецию, Францию) точно также победа буржуазной революции в Северных Нидерландах отнюдь не осталась явлением местного порядка – она решительно изменила соотношение сил в экономической и государственно-политической сфере во всей Европе первой половине 17 века. А успех буржуазной революции в такой крупной державе, как Англия, заложил предпосылки для громадного экономического перевеса и важной политической роли этой страны в последующие два столетия. Если прибавить, что на 17 век приходится захват европейскими державами основной массы колониальных владений и рост влияния могущественных колониальных держав на страны других континентов, то станет очевидным подлинно мировое значение событий европейской истории 17 века.
Что касается мироощущения человека то прежде всего 17 век кладет конец той патриархальности жизненного уклада, которая в избытке существовала в средние века и в определенной форме давала себя знать в эпоху Возрождения. Эти патриархальные черты были связаны с живучестью старых, восходящих к очень давним временам обычаев и воззрений и выражались в неполной поглощенности человека формами государственности, классовых отношений, религиозными догмами то есть во всем том, что позволило ему сохранить в себе нечто от «естественных» человеческих качеств, избежать полной своей закрепощенности санкциями свыше.
Разумеется конечно, степень значимости и сам характер проявления этих моментов в средневековье и в эпоху Возрождения были различными. В средневековье больше дают себя знать результаты общественной и духовной незрелости, в ренессансное время – решительный разрыв с консервативной инерцией прошлого, с освященными веками взглядами и традициями конкретной перелом, который составляет существо эпохи Возрождения, имел своим важнейшим последствием эмансипацию человеческой личности, обретение ей подлинного самосознания и в идеале – освобождение ее от всех оков, максимальное развитие ее лучших способностей. Таковы были антропоцентрические представления в эпоху Ренессанса. Они в первую очередь дают себя знать в оценке человеческого места в обществе. Свое духовное раскрепощение ренессансный человек воспринял в определенной мере и как свою внутреннюю свободу от всяческих представлений, налагаемых на него разными видами власти. Найдя опору прежде всего себе, он ощутил безграничность своих сил.
В противовес этому в 17 веке мы наблюдаем торжество различных форм общественной организации, будь то строгая государственная регламентация в абсолютической державе зрелого типа либо же невидимые, нефиксированные официально, но столь же неотвратимые в совей безжалостности законы буржуазного общества. И в том и в другом случае люди 17 столетия находятся в тисках уже сложившихся социальных отношений2. Соответственные перемены происходят и в общественном сознании. Человек, в недалеком прошлом мнивший себя хозяином совей воли и своих поступков, отныне оказывается в плену множества объективных обстоятельств. Еще недавно он видел себя центром мира и действовал согласно собственным побуждениям, теперь он только малая часть некоего общественного целого, противостоять законам которого бессилен.
Именно теперь появляется некая непреодолимая преграда между личностью и обществом как причина их взаимного отчуждения – качество, которое в полную свою меру станет печальным достоянием более поздних этапов нового времени, но впервые во всей роковой неизбежности открывается между отдельным человеком и общественной средой – диссонанс, ставший отныне неотъемлемым признаком эволюции классового общества. Правда духовный конфликт между личностью и обществом можно было наблюдать и в прошлые времена, но теперь этот конфликт обретает несравненно более широкую форму, в той или иной мере, в разных аспектах, по равно обязательно распространяясь на представителей различных социальных кругов.
Ощущение фатальной неодолимости, стоящих вне человека, имеет своей оборотной стороной нарастание индивидуалистических тенденций, отделение человека от окружающей его общественной среды, погружение его в свой внутренний мир. Из представлений людей 17 века исчезало чувство своей личной сопричастности к происходящим в мире событиям эпохального порядка между тем как их ренессансными предшественником было присуще сознание своей неразрывной связи с переживаемыми ими историческим сдвигом. Возвеличивание человека в искусстве Возрождения на первый взгляд может показаться не вполне объективно передающим его истинное положение в исторической действительности того времени, слишком часто ставившей его идеалом всякого рода препятствиям. Но это возвеличивание истинно и объективно в более широком плане – как одно из немногих в мировом искусстве проявлений подлинного масштаба свободного, духовно раскрепощенного человека, как раскрытие всей меры его творческого потенциала. В противовес этому в мировосприятии 17 века утрачивается чувство безграничного могущества человека как личности, появляется сознание определенного предела его возможностей, поскольку теперь эти возможности должны быть соотнесены с реальными условиями его общественного бытия. Точно так же и в искусстве 17 века человек выступает в более «объективизированном» соотношении с конкретными обстоятельствами его жизни и окружающей его среды.
Этот решительный шаг к более трезвым оценкам, как и вообще нарастающая активность вторжения в реальность и тесная связь с нею, ощутимы в 17 веке во всех сферах духовной культуры, и прежде всего в науке. Постижение мира во всей его бесконечной сложности будь то мир физический или мир социальный, то есть человеческое общество лишь соотнесенность между миром и человеком.