Страница 2
Степун, известный русский просветитель и философ, бывший в то время помощником начальника Военного комитета, в своих воспоминаниях "Бывшее и несбывшееся" пишет о тех фронтовых офицерах, которые, превозмогая сильнейшую душевную боль, вынуждены были приговаривать своих боевых товарищей за явные преступления к расстрелу, а тех потом миловал своей подписью министр-председатель Керенский! Керенский за неделю до октябрьского переворота отменил смертную казнь на фронте и тем самым придал большевикам дополнительную решимость.
В конце августа генерал Корнилов попытался захватить власть и установить для спасения России военную диктатуру, - но и тут советы все парализовали, мятеж был подавлен, да и Керенский не собирался отдавать свою эфемерную власть. Распад продолжался.
24 октября состоялось заседание Петербургского совета большевиков, на котором было принято решение о начале революции. В ночь на 25 октября началось восстание. Утром Керенский передал свои полномочия заместителю и уехал в ставку Северного фронта. 26 октября был захвачен Зимний дворец со всем Временным правительством. В этот же день Керенский отдал приказ о походе на Петроград. Главнокомандующим был назначен генерал Краснов. 28 октября Краснов захватил Царское село. Но уже 30-31 октября попытка вернуть власть провалилась. 1 ноября мятеж был подавлен, и Керенскому пришлось бежать.
Власть Керенского попала в руки почти что коллеги, тоже юриста, бывшего помощника присяжного поверенного (адвоката) Владимира Ульянова. Когда-то бегали Володя и Саша по одним улицам Симбирска. Отец Керенского был директором гимназии, в которой учился Володя Ульянов, и семья Ильи Ульянова, инспектора народных училищ, дружила с семьей Керенских. Не раз встречались, небось, а надо ж какие шутки учиняет история. Исторически их встреча закончилась выстрелами в подвале Ипатьевского дома.
Александр Федорович Керенский прожил долгую жизнь. Истинная ее история была окружена легендами, слухами, сплетнями и клеветой. Генрих Боровик - единственный советский журналист, который осмелился встретиться и несколько раз беседовать с Керенским незадолго до его смерти. Это интервью до сих пор не появлялось в печати. Представляя отрывки из своей новой книги, Генрих Боровик в газете Совершенно секретно впервые подробно рассказывает о встречах с А.Ф. Керенским, о неизвестных страницах его противоречивой жизни и о загадочных обстоятельствах трагической смерти бывшего главы российского Временного правительства.
Генрих Боровик договорился о встрече на 1ноября 1966 года.
"91-я улица в восточной половине Манхэттена, да еще между Лексингтон и Парк-авеню, весьма престижное место. Она застроена, видимо, в начале века в основном двухэтажными особняками из красного кирпича с внешними лестницами к входной двери. Ярко начищенная медь на дверях и на старинных фонарях. Сквозь окна просачивается уютный неяркий свет, иногда видны полки с книгами. Спокойный богатый спальный район. Дом под номером 109 трехэтажный и выглядит внушительней своих собратьев. На мостовой, рядом с подъездом, молодой человек в черном свитере протирал стекла дорогого спортивного белого автомобиля. Одним словом, судя по всему, господин Керенский живет совсем неплохо. Чтобы владеть таким домом и содержать его, требуется очень немалое состояние.
…Горничная ведет нас (Боровик был с женой) по овальной с мраморными ступенями лестнице на второй этаж. И вводит в неярко освещенную библиотеку. Горничная просит нас подождать немного и исчезает.
…Через минуту вдруг спустилась из ниоткуда освещенная кабинка старинного лифта, через мгновение между лифтом и входом в библиотеку неожиданно материализовался из неизвестной нам субстанции кусок истории, принявший облик старого, седого, с палочкой в руках, но прямо державшегося господина. Господин был одет в белую рубашку с темным галстуком, вязаный серый свитер, потрепанные брюки, одним словом, по-домашнему. Впрочем, штиблеты на ногах были тупоносые, по тем временам модные. И во всем его облике присутствовали элегантность и достоинство .
Он протянул мне руку, пожал мою не сильно и не слабо. Произнес уже теноровым голосом: Керенский.
То, что перед нами стоял Александр Федорович Керенский, бывший военный и морской министр, бывший министр юстиции, бывший Верховный Главнокомандующий, бывший министр-председатель Временного правительства России, сомнений никаких быть не могло. Несмотря на то, что знаменитый бобрик уже не совсем мог называться бобриком, седые волосы полегли и были зачесаны назад, несмотря на то, что большой керенский нос оседлали большие очки толстого стекла в темной оправе, несмотря на то, что одет он был не в полувоенный френч, не в галифе, не в сапоги, а вполне по-домашнему, но и не без изящества.
Господин сделал несколько не очень уверенных шагов по направлению к библиотеке, слегка наклонил голову набок и сказал:
"Прошу, " - жестом приглашая нас расположиться в библиотеке. Очень аккуратно, будто по намеченному заранее плану, рассадил нас: жену на диван, меня в кресло. Сам расположился на другом диване у стены между высоким окном и камином.
- Как вы себя чувствуете после болезни? -спросила жена.
-Я не болел, - поправил он, -просто случайно упал и повредил мускулы.
-Да, вы вполне хорошо выглядите, -подтвердила жена.
-Я всегда хорошо выгляжу, -уверенно согласился наш хозяин и уточнил: "Такая конституция". И развел руками: мол, не взыщите, таков уж я .
Он действительно выглядел совсем неплохо для человека его возраста, да еще проведшего больше недели в госпитале.
-Так о чем мы будем с вами разговаривать? -спросил он.
Я ответил, что хотел бы получить у него небольшое интервью для советской печати.
-Вы хотите сказать, что в Москве напечатают то, что я скажу вам в своем интервью?! - с сарказмом спросил он.
-Надеюсь.
-В с о в е т с к о й газете?! В какой же?
Я ответил, что это может быть, например, Литературка или какая-нибудь другая газета, с которой имеются деловые отношения у Агентства печати Новости, где я работаю.
-А Огонек? -вдруг спросил он.
-Огонек вряд ли, - честно сказал я, хорошо зная ориентацию журнала.
-Но ведь вы, кажется, работали там?
Я был потрясен. Я действительно работал в Огоньке несколько лет, но в 65-м сбежал оттуда в АПН. Как Керенский может знать об этом?!
-Вашу фамилию я назвал своему секретарю. И она вспомнила, что, кажется, читала мне вслух из Огонька один или два ваших очерка, я ведь сам давно не читаю, зрения почти нет. Потом разыскала эти номера журналов и подтвердила. Так что во всем виноват генеральный секретарь.
-Какой генеральный секретарь?! -ошарашено спросил я.
А.Ф. улыбнулся:
Это Элен, мой секретарь. Русская дама. Елена Петровна Пауэрс. Работает у меня много лет, ведет все мои дела. В шутку я зову ее генеральный секретарь. Без нее я как без рук, как ваша страна без своего генерального . хе-хе . К сожалению, ее нет сегодня, но я обязательно познакомлю вас.
Он, видимо, утомился собственной длинной речью, откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза куполами век. Руки лежали на коленях. На безымянном пальце правой руки я увидел крупный старинный перстень с большим серо-зеленоватым камнем.
Прошло не меньше минуты, прежде чем он снова открыл глаза. Но с темы разговора не сбился.
-Я не верю, что у вас могут напечатать обо мне правду.
-Ну почему? -спросил я, испытывая ненависть к самому себе, ибо довольно хорошо знал ответ на свой риторический вопрос.
И он знал, что я знал . Однако начал вежливо объяснять:
Обо мне ходит столько небылиц! Ну ладно здесь, где люди ничего не читают и ничего не знают о России. Но в самой России! -и вдруг почти взорвался, заговорил горячо, хотя и держал на губах подобие улыбки: Господин Боровик, ну скажите у себя в Москве! Там же есть серьезные люди! Ну пусть перестанут писать, будто я бежал из Зимнего дворца в женском платье! Не было этого! И не бежал я, а, согласно нашему общему решению, уехал навстречу нашим войскам, которые все не прибывали и не прибывали из Гатчины на подмогу Временному правительству! Уехал на своем автомобиле и в своем обычном полувоенном костюме. Со мной на заднем сиденье сидел Кузьмин, командующий войсками Петроградского округа. А за нами шла другая машина, с американским флажком. В ней сидел один из моих адъютантов. Меня многие видели, я не особенно и скрывался-то. Солдаты даже красные! если узнавали меня, отдавали мне честь! При чем тут женское платье?!
|