Протекторат Кромвеля

Страница 3

Однако все эти поразительные успехи отнюдь не ме­шали Кромвелю ссориться с парламентом и все больше расходиться с ним.

Мы уже видели что английская революция преследо­вала две цели: во-первых — восстановление старых англий­ских вольностей (сюда надо включить параграфы Великой хартии и принципы самоуправления); а во-вторых — свобо­ду совести. К этому постепенно присоединились пункты радикальной программы: уничтожение феодализма, коро­левской власти, государственной церкви и палаты лордов.

Революционным принципом было проведение в жизнь личного начала. Свобода совести и мысли, книгопечата­ния/ митингов/ равноправность всех перед законом, уничтожение привилегий крови и другие требования радикалов призваны были расширить сферу прав каж­дого отдельного человека за счет сословного или госу­дарственного начала.

Было время, когда Кромвель несомненно и очевидно сочувствовал всем этим принципам. Но между Кромвелем — полковником парламентской армии, и тем же Кромвелем — лордом-про­тектором Англии—разница очень существенная

На самом деле ему предстояла дилемма: или упрочить свою власть до той степени, когда она станет выше вся­ких посягательств, или же рано или поздно отправиться на эшафот. Казнь Карла была сожжением кораблей. По­сле нее возвращаться назад было невозможно. Примире­ние с Карлом II, которое в идее соблазняло многих дипломатов, задумавших даже бракосочетание младшей дочери протектора, леди Франциски, с наследником Стюартов, принадлежало к области утопий. «Карл,— го­ворил Кромвель— никогда не простит мне смерти отца, а если бы он простил, то был бы недостоин короны». Чтобы поддерживать свою власть, Кромвелю надо было постоянно усиливать ее. Ведь его власть, в сущности, не признавали, ей только подчинялись. Ему не прощалось ничто. Все с нетерпением ждали, когда же наконец счастливая звезда изменит ему, когда его заре­жет нож заговорщика/ разобьют испанцы/ взорвут папи­сты или сектанты? Кромвель отличался слишком проницательным умом, чтобы удовлетвориться внешней покорностью и почить на лаврах

«Кромвель,— говорит Гизо,— вовсе не был философ. Он действовал не по предварительно обдуманному и си­стематически расположенному плану но руководство­вался в деле управления высоким инстинктом и практи­ческим смыслом человека, которому Божий перст назна­чил править народом».

«План Кромвеля,— говорит Маколей,— с самого на­чала имел значительное сходство с древней английской конституцией, но через несколько лет он счел возмож­ным пойти далее и восстановить почти все части преж­ней системы под новыми названиями и формами. Титул короля не был возобновлен, но королевские прерогати­вы были вверены лорду верховному протектору. Госу­дарь был назван не величеством, а высочеством. Он не был коронован и помазан в Вестминстерском аббатстве, но был торжественно возведен на престол, препоясан го­сударственным мечом, облачен багряницей и наделен драгоценной Библией в Вестминстерском зале. Его сан не был объявлен наследственным, но ему было дозволе­но назначить преемника, и никто не мог сомневаться, что он назначит сына».

Палата общин была необходимой частью государ­ственного устройства. В учреждении этого собрания про­тектор обнаружил мудрость и политический смысл/ ко­торые не были как следует оценены его сонременнмками. Недостатки древней представительной системы, хотя вовсе не такие важные, какими они сделались впослед­ствии, уже замечались людьми дальновидными. Кром­вель преобразовал эту систему на следующих основани­ях: маленькие города были лишены привилегий, число же членов за графства было увеличено. Очень немногие

города без представительства успели до того времени приобрести важное значение. Из этих городов самыми видными были: Манчестер, Лидс и Галифакс. Представи­тели были даны всем трем. Прибавлено было число чле­нов за столицу. Избирательное право было устроено так, что всякий достаточный человек, владел ли он поземель­ной собственностью, или нет, мог вотировать за граф­ство, в котором жил. Несколько шотландцев и несколь­ко колонистов-англичан, поселившихся в Ирландии, были приглашены в собрание, долженствовавшее изда­вать закон для всех частей Британских островов.

В реформах Кромвеля заключается, конечно, зародыш всех последующих преобразований в области избира­тельного права. Но действовал он более чем осмотритель­но: он не только не уничтожил ценза, но даже не умень­шил его. С другой стороны, история выборов во все его парламенты часто возмущала людей, стоящих на точке зрения права. Выборы эти всегда производились под сильным административным давлением, и протектор никогда не стеснялся прибегать к самым экстраординар­ным мерам, чтобы обезопасить себя от короля или про­теста парламента. Первая палата общин, какую народ избрал по его приказанию, выразила сомнение в законности его ав­торитета и была распущена, не успев издать ни одного акта. Вторая признала его протектором и охотно сдела­ла бы королем, но упорно отказывалась признать его но­вых лордов. Ему не оставалось ничего более как распу­стить и ее. «Бог,— воскликнул он при расставании,— да будет судьею между мной и вами!»

В тщетных попытках обезопасить спою власть от всяких поползновений, Кромвель настойчиво искал для нее таких опор, которые не исходили бы прямо из его лич­ного величия и гения. Оттого-то так настойчиво уподоб­лял он себя королю, где только это было возможно; от­того-то задумал он восстановить палату лордов. Это было очень трудное дело. Кромвель застал уже существовав-шее дворянство, богатое, весьма уважаемое и настолько популярное между другими классами, насколько какое-нибудь дворянство когда-либо бывало. Если бы он как король Англии повелел пэрам собраться в парламент со­гласно древнему обычаю государства, многие из них без сомнения повиновались бы призыву. Но этого он не мог сделать. Он только предложил главам знаменитых фа­милий занять места в своем новом сенате. Те отказались. С их точки зрения согласие было бы равносильно уни­жению достоинства, как своего, так и родового. Они тоже спрашивали ежеминутно: «Ваши полномочия. Ваше Высо­чество? Покажите нам их!» Протектор поэтому был при­нужден наполнить свою верхнюю палату новыми людьми/ успевшими в течение последних смутных времен обратить на себя внимание. Это было наименее удачное из его предприятий, не понравившееся всем партиям. Левелле-ры гневались на него за учреждение привилегированного класса. Толпа, питавшая уважение к великим историческим планам, без удержу смеялась над палатой лордов, в ко­торой заседали счастливые башмачники и извозчики, куда были приглашены немногие дворяне и от которой все старинные пэры отворачивались с презрением.

Зна­менитый принцип, что «Англия управляется сама со­бой», был совершенно забыт. Страна была разделена на военные округа. Эти округа находились под начальст­вом генерал-майоров. Всякое мятежное движение немед­ленно подавлялось и наказывалось. Страх, внушенный могуществом меча, находившегося в такой сильной/ твер­дой и опытной руке, укротил дух и кавалеров, и левел-леров. Предлагали защищать старые вольности Англии. Но всякий понимал, что в данную минуту это было бы безумием. Нельзя ничего было сделать даже путем заго­воров: полиция протектора была хороша, бдительность его была неослабна, и когда он появлялся вне пределов своего дворца, обнаженные мечи и кирасы верных те­лохранителей окружали его плотно со всех сторон.

«Будь он,—говорит Маколей,—жестоким, своеволь­ным и хищным государем, нация могла бы почерпнуть отвагу в отчаянии и сделать судорожное усилие освобо­диться от военного деспотизма. Но тягости, какие тер­пела страна, хотя и возбуждали серьезное неудовольст­вие, однако не были такими, которые побуждают огром­ные массы людей ставить на карту жизнь, имущество и семейное благосостояние против страшного неравенст­ва сил. Налоги, правда более тяжкие, чем при Стюар­тах/ были не тяжелые в сравнении с налогами соседних государств и ресурсами Англии. Собственность была безопасна. Даже кавалер/ удерживавшийся от наруше­ния нового порядка/ наслаждался в мире всем, что оста­вили ему гражданские смуты. Уничтоженные Долгим парламентом последние следы крепостничества, конеч­но, не возобновлялись. Отправление правосудия между частными лицами совершалось с точностью и безуко­ризненностью, дотоле неслыханными. Ни при одном английском правительстве со времен Реформации не было так мало религиозных преследований .»