Женщины в жизни и творчестве Генриха Гейне
Страница 3
— Меня зовут Камилла Зельден, я должна передать господину Гейне посылку от его немецкого друга, — сказала женщина.
Но тут раздался звук колокольчика. Горничная прошла в комнату, откуда он прозвучал. Женщину пригласили в затемненное шторами помещение, в котором было холодно, как в склепе.
— Ну как вам моя "матрацная могила"? — услышала она неестественно бодрый голос из-за ширмы.
На низкой кровати с шестью матрацами лежал человек. (Как потом пояснили посетительнице, он не переносил ни малейшего ощущения твердости и не терпел шума, особенно над головой. Вот почему он оказался под самой крышей, на шестом этаже). Глаза лежащего были закрыты. Вошедшая с ужасом решила, что перед ней еще и слепой. Но больной указательным пальцем правой руки приподнял правое веко и некоторое время разглядывал незнакомку.
Он увидел женщину лет двадцати шести, среднего роста, не столько красивую, сколько симпатичную. У нее были каштановые волосы, нежный овал лица, вздернутый носик и плутовские глаза. Она улыбалась маленьким ротиком и при этом обнажала прелестные жемчужные зубы. Женщина была грациозной и миловидной. В беседе выяснилось, что она по происхождению немка, его соотечественница, что настоящее ее имя Элиза фон Криниц. Почти всю жизнь провела в Париже, где живет на улице Наварин, 5. Так как иногда печатается, избрала себе псевдоним Камилла Зельден. Но друзья ее называют Марго. Она привезла из Вены ноты молодого композитора, положившего стихи Гейне на музыку, которые последний просил передать лично поэту. Гейне сказал молодой женщине:
— Мне понравился ваш голос, — в нем чувствуется сердечность, видно, вы умеете сострадать. Как ни странно, теперь это редкость. Не подумайте, что я нуждаюсь в этом, — поспешно заметил он. — Но люди так жестоки. Раньше я мало задумывался об этом. Сейчас у меня достаточно времени поразмыслить.
Внимание Гейне привлекло кольцо на пальце Элизы. Это была печатка в виде геммы из сердолика с вырезанным изображением мухи.
— Ваше кольцо напомнило мне одну историю о пожизненном заключенном. Однажды у себя в камере он заметил муху. Это было первое существо, которое ему удалось увидеть после многих месяцев одиночества. Он прислушивался к ее веселому жужжанию, наблюдал, как она летает, моет крылышки и лапки. И вскоре муха стала ему как родная. Привыкла и она к своему соседу, причем настолько, что без боязни садилась к нему на палец, и он согревал ее своим дыханием.
Вот так и я — пожизненно заключенный, а вы неожиданно появившаяся в моей камере муха. Во всяком случае, мне так бы этого хотелось. Будьте моей мушкой, моим последним крылатым насекомым в этот мой поздний осенний час. Мне так недостает, чтобы рядом раздавалось чье-нибудь жужжание. И позвольте отныне называть вас Мушкой, — сказал Гейне.
Он как близкому, давно знакомому человеку, рассказал ей о своей болезни.
Элизу потрясло все услышанное. Ей казалось, что она знает Гейне вечность. Он же подарил ей на память свою книгу и попросил прийти еще.
Очередной приход Элизы к Гейне предварило его письмо: "Глубокоуважаемое и милое создание! Очень сожалею, что мне удалось видеть вас лишь короткий миг вашего последнего посещения. У меня осталось после него самое отрадное воспоминание. Если это только возможно, придите завтра же или, во всяком случае, как только вам позволит досуг. Я готов принять вас в любое время дня, когда бы вы ни пожелали. Но самое удобное для меня — это от 4 часов дня и до какого угодно часа вечера. Несмотря на мою глазную болезнь, я пишу это письмо сам, так как в настоящее время у меня нет секретаря. А между тем у меня страшный шум в ушах, и вообще я чувствую себя очень плохо. Не знаю, почему, но ваше сердечное участие так хорошо подействовало на меня, что я, суеверный человек, вообразил себе, что меня посетила добрая Фея в часы страданий. Вы появились как раз вовремя . Или вы не добрая Фея?Я очень хотел бы узнать это — и скорее ". Письмо было датировано 20 июня 1855 года.
На следующий же день она была у Гейне. Говорили о литературе, Шекспире, Байроне. Последнего Гейне ощущал равным себе, примерно в чине надворного советника, тогда как Шекспира возвел в сан короля, который вправе их обоих отставить от должности.
Что же касается его собственного творчества, то в угоду коварной судьбе во время болезни он стал петь как соловей, еще лучше, чем раньше. В этот период им были созданы серьезные произведения. Писал он в постели, приспособив для этого бювар, который лежал у него на коленях. Но ему, конечно, нужен был секретарь. Им и стала Элиза фон Криниц. Совместная работа еще более сблизила их.
Если Амалию Гейне называл первым весенним цветком в своей любовной эпопее, то Мушку — последним своим цветком в осеннюю пору. Его любовь к Элизе, естественно, носила платонический характер.В одном из писем к ней Гейне писал: "Я радуюсь, что скоро мне можно будет увидеть тебя и запечатлеть поцелуй на твоем милом личике насекомого. Ах, эти слова получили бы гораздо менее платоническое значение, если бы я до сих пор оставался человеком! Но — увы! — теперь я лишь дух; для тебя, быть может, это и кстати, но для меня это в высшей степени неудобно . Да, я радуюсь, что скоро увижу тебя, моя сердечно любимая Мушка! Ты самая очаровательная маленькая кошечка, прелестная и в то же время ласковая и кроткая, как ангорский котенок, — тот род кошечек, который я больше всего люблю! "
В письмах, обращаясь к Элизе, он называет ее: "очаровательная, прелестная девушка ", "добрая фея ", "дорогое дитя ", "милый друг ", "милая моя ", "дорогая моя нежная подруга ", "душенька ", "сердце мое ", "прелестная " .
Ей он посвятил стихотворения "Мушке" и "Лотос". Последнее было написано всего лишь за две-три недели до смерти:
Цветок, дрожа, склонялся надо мной,
Лобзал меня, казалось, полный муки;
Как женщина, в тоске любви немой
Лаская мой лоб, мои глаза и руки.
О волшебство! О незабвенный миг!
По воле сна цветок непостижимый
Преобразился в дивный женский лик, -
И я узнал лицо моей любимой.
Дитя мое! В цветке таилась ты,
Твою любовь мне возвратили грезы;
Подобных ласк не ведают цветы,
Таким огнем не могут жечь их слезы!
Мой взор затмила смерти пелена,
Но образ твой был снова предо мною;
Каким восторгом ты была полна,
Сияла вся, озарена луною.
Молчали мы! Но сердца чуткий слух,
Когда с другим дано ему слиянье;
Бесстыдно слово, сказанное вслух,
И целомудренно любовное молчанье .
Гейне понимал, что после его смерти Элиза будет остаток своей жизни переполнена воспоминаниями о нем, их возвышенных отношениях. Поэтому в стихотворении "Мушке" встречаем такие строки:
Тебя мой дух заворожил
И, чем горел я, чем я жил,
Тем жить и тем гореть должна ты,
Его дыханием объята .
Элиза под псевдонимом Камиллы Зельден издала книги о последних днях Гейне.
7. "Пусть на моем ошейнике стоит: "L'appartiens a madame Varnhagen"*
("Женщины-идеи" и их роль в формировании поэтических интересов Гейне).
Невозможно пройти мимо фактора влияния на Гейне некоторых женщин из высшего общества, сделавших очень многое для духовного утверждения поэта-эмигранта, воспитания его эстетических воззрений. Они же искренне протянули ему руку помощи тогда, когда он очутился в "матрацной могиле". Назовем условно их "женщины-идеи". Среди них — княгиня Христина Бельджойзо, итальянская писательница-патриотка; Рахиль фон Фарнгаген; баронесса фон Гогенгаузен; Каролина Жобер — супруга прокурора кассационного суда, которая считалась одной из самых умных женщин Парижа; супруга русского атташе и поэта Ф.И.Тютчева.
Христина Бельджойзо была причастна к освободительному движению против австрийского господства в Италии. В начале 30-х годов оказалась в Париже как