Борис Константинович Зайцев
Он был во всех отношениях ''последним'' в русском зарубежье: умер в 1972 году в Париже, не дожив двух недель до того, как ему должен был исполниться девяносто один год; долгое время состоял председателем парижского союза русских писателей и журналистов; пережил едва ли не всю '' старую'' эмиграцию.
В богатой русской литературе нашего века Зайцев оставил свой, заметный след, создал художественную прозу, преимущественно лирическую, без желчи, живую и тёплую. Тихий свет добра, простые нравственные начала, особенное чувство сопричастности всему сущному: каждый человек – лишь частица природы, маленькое звено Космоса – ''Не себе одному принадлежит человек''
В 910-е годы Зайцев был широко признан читающей Россией; его романом ''Голубая звезда'' (1918) восхищался молодой Паустовский, а пьеса '' Усадьба Ланиных'' стала вехой для вахтанговцев (И сейчас на Старом Арбате, в витрине театра, красуется афиша тех времён, возвещающая о премьере спектакля, подготовленного молодым Вахтанговым).
Но главные книги Зайцева все-таки написаны за рубежом: автобиографическая тетралогия ''Путешествие Глеба''; превосходные произведения, как мы именуем их теперь, художественно-географического жанра - о Жуковском, Тургеневе, Чехове, о Сергии Радонежском. Великолепный перевод кантовского ''Ада''. Италию он любил и знал, как никто из русских после Гоголя. Дружил в эмиграции с Буниным, о котором в последствии оставил немало интересных страниц.
Детские годы писателя связаны с калужской землёй. Он родился 29 января 1881 года, в Орле, в дворянской семье и годовалым ребёнком был перевезён в село Усты Жиздринского уезда Калужской губернии. Отец, горный инженер, ездил отсюда каждый день на рудники бурого железняка; сын рос в русском приволье. ''Всё моё детство прошло – кроме семьи моей, - вспоминал много позднее Зайцев, - среди простонародья. Был я среди них ''барук'', но и простой товарищ детских игр''.
Затем – гимназия и реальное училище в Калуге, тихом губернском городе, на высоком, живописном берегу любимой Оки.
В 1899 году он выдержал конкурсный экзамен для поступления в Императорское Техническое училище в Москве, а после исключения из училища за участие в студенческой забастовке поступил в Петербургский Горный институт. Однако тяга к ''писательству'' оказалась настолько сильней, что молодой человек решил посвятить себя исключительно литературе.
Еще в гимназии, в 1897 году, Зайцев прочёл сборник рассказов Чехова ''Хмурые люди''. Именно Чехову, в Ялту, с замиранием сердца послал юный студент одну из первых своих рукописей. Сохранилась и чеховская телеграмма Зайцеву о его повести ''Неинтересная история'': ''Холодно, сухо, длинно, не молодо, хотя талантливо''. Зная суровость, даже ''свирепость’ ‘ - беспощадность нелицеприятных чеховских оценок, эту воспринимаешь как добрый аванс молодому литератору.
Начинал Зайцев в газете ''Курьер'', которая в сравнении с солидными московскими ''Русскими ведомостями'' была ''моложе, левее и задиристей''. В редакции сходились, встречались очень разные люди. Например, Бунин и критик - марксист Шулятиков или социал-демократ, будущий большевик и комиссар П. С. Коган. Но среди всех выделялся Леонид Андреев, с которым Зайцева связала прочная дружба. Сближало их многое, начиная с землячества и кончая общностью исканий, желанием нового в литературе, с отходом от традиционного реализма. В 1901 году Леонид Андреев напечатал в ''Курьере'' зайцевский рассказ ''В дороге''.
В амальгаме живых, первородных впечатлений Центральной России, книжных философских влияний, воздействия разнородных – подчас новых взаимоисключающих явлений в литературе и складывались первые вещи Зайцева – ''В дороге'', ''Волки'', ‘'Мгла'', ''Священник Кронид'', ''Деревья'', ''Миф'' и т. д. Первая книжка рассказов, вышедшая в 1906 году, подвела некоторые итоги и вызвала одобрительный отзыв ''реалистов'': ''Есть среди реалистов молодой писатель, который намёками, ещё отдалёнными пока, являет живую, весеннюю землю, играющую кровь, летучий воздух. Это – Борис Зайцев''. Пантеистическое начало в ранних произведениях зайцевских сильно заметно: от него чувство слиянности с природой, ощущение единого, живого и восходящего к Космосу мира, где всё взаимосвязано: - люди, волки, поля, небо.
Оригинальность, самобытность первых произведений Зайцева широко открывает ему двери изданий: газет ''Утро России'',
и ''Речь'', журналов ''Правда'', ''Новый путь'', ''Вопросы жизни'', ''Золотое руно'', альманахов ''Шиповник'' и ''Земля''. Характерно, что его вещи печатаются в органах всяких разных направлений – марксистской ''Правде'' и символистском ''Золотом руне'', либерально – радикальном ''Русском богатстве'' и неохристианском ''Новом пути'', который редактировал Д. С. Мережковский. Сам Зайцев не чувствовал себя жёстко связанным с каким-либо из литературных направлений. Впрочем, он ещё находился в пути, в движении, в поисках себя, шёл через издержки и повторения.
Движение Зайцева – художника, Зайцева – писателя в 1900 годы можно определить как путь от модернизма к реализму, от пантеизма к идеализму, к простой и традиционной русской духовности.
Если говорить о дореволюционном творчестве Зайцева в целом то итоговой по отношению к нему можно считать повесть ''Голубая звезда'', с её центральным героем, бескорыстным и чистым мечтателем Христофором. Эту вещь, как сказал сам Зайцев, ''могла породить лишь Москва мирная и покойная, послечеховская, артистическая и отчасти богемная''.
События двух революций и гражданской воины явились тем потрясением, которое окончательно изменило и духовный, и художественный облик Зайцева. Он пережил немало тяжёлого (в февральсеко - мартовские дни семнадцатого года в Петербурге был убит толпой его племянник, выпускник Павловского юнкерского училища; сам Зайцев перенёс лишения, голод, а затем и арест, как и другие члены Всероссийского Комитета помощи голодающим). В 1922 году, вместе с издателем З. И. Гржебиным, он выехал за границу, в Берлин. Как оказалось, навсегда.
В отличие от многих других эмигрантов-литераторов, отдавших свой темперамент проклятиям в адрес новой России новой, события, привёдшие Зайцева к изгнанию, его не озлобили. Напротив, они усилили в нём чувство греха, ответственности за содеянное и ощущения неизбежности того, что свершилось. Он, очевидно, много размышлял обо всём пережитом, прежде чем пришёл к непреклонному выводу:
''Ничто в мире не делается зря. Всё имеет смысл. Страдания, несчастия, смерти только кажутся необъяснимыми. Прихотливые узоры и зигзаги жизни при ближайшем созерцании могут открыться как небесполезные. День и ночь, радость и горе, достижения и падения – всегда научают. БЕССМЫСЛЕННОГО НЕТ.
(''Москва'')
Пережитое, страдания и потрясения вызвали в Зайцеве религиозный подъём; с этой поры, можно сказать, он жил и писал при свете Евангелия. Это отразилось даже на стиле, который сделался
Строже и проще, многое ''чисто'' художественное, ‘'эстетическое'' ушло – открылось новое.
Он и великую революцию стремится рассматривать сквозь призму столетий и убеждается, сколь многозначна, поучительна история человечества.
Он жил в век гражданских войн. Сам был изгнанником. Самому грозила смерть в случае, если бы ступил на родную землю, флорентийскую (сожгли бы его – inge cjmburatur, sic quod moriatur) ''Божественная комедия'' почти вся написана в изгнании.
Всё равно, Какие произведения Зайцева мы не взяли бы в руки, он, пусть неожиданно, но предстаёт для нас как бы писателем завтрашнего дня, писателем будущего. Немало великих уроков добра таят в себе его страницы, от которых веет тихим светом милосердия.
|