Александр Иванович Герцен

Страница 2

Возможно, Пассек права и после не совсем удачной сдачи экзаменов по физическим наукам Перевощиков мог с настороженностью отнестись к слишком философизированной работе Герцена. В то же время Перевощиков категорически не пожелал взять к себе Драшусова на место помощника при обсерватории. Более того, Перевощиков держал это место свободным почти месяц и согласился взять на работу Драшусова лишь под давлением высоких покровителей последнего.

Не исключено, что Перевощиков сохранял вакансию для Герцена (других кандидатур у него тогда просто не было). Но Герцен, вместо того чтобы проявить хоть какую-то инициативу, высмеивал в письмах своих учителей и университет и сообщал друзьям, что целыми днями ест, спит, купается и собирается всерьез заняться социальной философией и политическими науками. К чему привели эти занятия, известно. Ровно через год Герцен был арестован за организацию кружка революционного направления (достаточно безобидного даже по меркам того времени). Затем были 9 месяцев тюрьмы и ссылка с обязательной службой в качестве младшего чиновника в канцелярии, где Герцен смог вдоволь насмотреться на все "прелести" российской жизни.

Неудивительно поэтому, что вскоре после возвращения из ссылки в Москву (1842 г.) Герцен принялся хлопотать о заграничном паспорте и в 1847 г. вместе с семьей выехал за границу. Там он сблизился со многими российскими и европейскими революционерами и в 50-е гг. совместно с Огаревым создал Вольную русскую типографию, издававшую в числе прочего знаменитую газету "Колокол".

Трудно сказать, потеряла ли российская наука с уходом Герцена выдающегося ученого, но можно только пожалеть о том, что она потеряла талантливого и широко образованного популяризатора и публициста, а также прекрасного организатора. Сожалел ли сам Герцен о несостоявшейся научной карьере? В автобиографической книге "Былое и думы" Герцен с нескрываемой завистью пишет о своем друге немецком физиологе Карле Фогте, который, прежде чем оказаться втянутым в потерпевшую поражение германскую революцию 1848 г., стал признанным ученым, не расставшимся с микроскопом даже в годы эмиграции. При этом особое восхищение Герцена вызывала семья Фогта - одна из тех старинных немецких семей, члены которой из столетия в столетие становились профессионалами высочайшего класса в ремеслах, науках, искусстве, наконец, просто в умении воспитывать здоровых, целеустремленных и трудолюбивых детей.

Всего этого, пишет Герцен, нравственной связи поколений, положительного примера отцов, правильного воспитания, я был лишен, будучи вынужден с детских лет бороться со всем окружавшим меня. Поэтому, выходя из детской, заключает свое сравнение Герцен, "бросился в другой бой и, только что кончил университетский курс, был уже в тюрьме, потом в ссылке. Наука на этом переломилась, тут представилось иное изучение - изучение мира несчастного с одной стороны, грязного - с другой".

Герцен и проблемы становления науки в России

И все же только ли обстоятельства и условия жизни помешали Герцену стать ученым? Конечно, атмосфера николаевской России 30 - 40-х гг. была не слишком благоприятной для научных исследований. Тем не менее все возрастающее количество людей начинало заниматься наукой, причем некоторые из них делали это на мировом уровне. Достаточно вспомнить имена Лобачевского, Остроградского, Струве, Пирогова, Ленца, Зинина и других выдающихся ученых. В то же время и правительство начинало осознавать государственную важность науки и иногда выделяло средства на ее развитие не скупясь. Так, на строительство престижной, тогда самой передовой в мире Пулковской обсерватории была в 30-е гг. выделена колоссальная сумма 1,5 млн. рублей серебром.

{Уважение Петербурга к науке почувствовали даже провинциальные чиновники. В своих воспоминаниях Герцен рассказывает о том, как в годы ссылки резко улучшилось его положение после того, как он помог сделать статистический отчет по хитроумной форме, присланной из столицы и изобиловавшей таблицами и формулами

В первой трети XIX в. к Московскому университету прибавились университеты в Дерпте (Тарту), Вильно, Казани, Харькове, Петербурге и Киеве. Безусловно, такого количества университетов было совершенно недостаточно для гигантской Российской империи

{К началу XX в. число университетов в России возросло до 10. Для сравнения: в Западной Европе уже в начале XVI в. было примерно 60 университетов, и их количество продолжало расти. Кроме того, некоторые университеты работали как международные центры подготовки специалистов, восполняя нехватку учебных заведений в других странах. Так, в Лейденском университете только на протяжении XVII в. обучалось около 4 тыс. студентов из Англии

однако развитие вузовской системы во многом тормозилось острейшей нехваткой квалифицированных преподавателей. Зачастую в созданных наспех университетах многие кафедры подолгу пустовали или влачили жалкое существование, а преподаватели задыхались от непосильной нагрузки, что, естественно, пагубно сказывалось на качестве подготовки студентов.

Хорошо известно, что становление западноевропейской цивилизации было неразрывно связано с начавшейся уже в XI - XII вв. беспрецедентной по своим масштабам подготовкой юристов, врачей, инженеров, преподавателей вузов и других специалистов

{Вот лишь два примера, иллюстрирующих скорость и масштабы развития средневекового общества. Ф. Бродель приводит данные о количестве нотариусов в крупнейших городах Италии конца XIII в.: в Милане - 1,5 тыс. на 60 тыс. жителей, в Болонье - свыше 1 тыс. на 50 тыс. жителей, в Вероне - более 500 на 40 тыс. жителей Н. В. Варбанец пишет, что всего за полстолетия, прошедших после изобретения в середине XV в. книгопечатания, в Европе было создано более тысячи типографий, обеспечивающих выход около 40 тыс. всевозможных изданий общим тиражом 16 - 17 млн. экземпляров.

Особого упоминания при этом заслуживает подготовка хорошо образованных, вышколенных кадров для правительственной, церковной и муниципальной администрации. Получившие нередко университетское образование, искушенные в юриспруденции, логике и риторике, эти люди составляли костяк управления европейских государств и совместно с деятельностью других специалистов создавали предпосылки для действительно революционных изменений общества: становления в нем правовой культуры, основ парламентаризма, высокоэффективной экономики, системы вузов и многого другого.

К сожалению, Россия была лишена таких ресурсов развития. В своей деятельности российское правительство могло опереться лишь на армию полуграмотных чиновников. Поэтому не приходится удивляться тому, что жизненно важные для страны реформы запаздывали, а когда все-таки начинались, то проводились поспешно, путем простого копирования западных институтов. В результате, как резонно считал В. О. Ключевский, действия реформаторов лишь истощали народные силы и вызывали устойчивое отвращение ко всем попыткам казенного просвещения. Однако, разочаровываясь в способности правительства "обустроить Россию" и не желая сотрудничать с бездарным и деспотическим режимом, люди типа Герцена лишь увеличивали дефицит цивилизованности в государстве и тем самым уменьшали возможность прогрессивных изменений. Так возникал порочный круг, в существовании которого было заинтересовано только российское чиновничество.

{А. П. Столыпин писал о том, как трудно было его отцу П. А. Столыпину подыскать сотрудников, обладавших подлинным государственным мышлением. "Разрыв, происшедший еще в прошлом веке между государственным аппаратом и либеральной интеллигенцией, приносил свои горькие плоды"

Конечно, представить себе Герцена или Огарева, добровольно пошедшими на службу в николаевскую администрацию, трудно. Однако в области развития науки и университетского образования они могли бы сотрудничать с правительством, не слишком поступаясь принципами. Более того, именно в этой области российское дворянство первой половины XIX в., во всяком случае его просвещенная часть, могло, на мой взгляд, сыграть выдающуюся роль. Обладая политическим весом, материальными средствами, досугом, правом свободных поездок за границу, будучи самой образованной частью общества, оно располагало возможностями не только существенно ускорить становление отечественной науки, но и, заняв в ней ведущее положение, взять реванш за свое оттеснение чиновничеством, резко усилившееся после разгрома декабристов.