Эволюция семейных ценностей средних слоев американского общества в XIX веке

Страница 18

Расширение корпораций в послевоенный период потребовало специальностей - стенографии и машинописи, – однако ни та, ни другая профессия не способствовали карьере. Потребовался персонал в розничной торговле новым универсальным магазинам, обладавший основными арифметическими навыками и способный легко общаться с покупателями, преимущественно женщинами. В то же время расширение возможностей получить образование создало резерв грамотных женщин, которым трудно было найти работу где-либо помимо школы. Новые профессии немедленно были отнесены к категории женских. В 1875 году «Е. Ремингтон и сыновья» рекламировали свою продукцию как отличный рождественский подарок, подчеркивая, что «ни одно изобретение не открыло для женщин такой широкой и легкой дороги к получению выгодной и подходящей для них работы, как пишущая машинка». Когда в 1881 году нью-йоркская Христианская ассоциация женской молодежи (ХАЖМ) организовала курсы для обучения машинописи, желающих заниматься оказалось больше, чем они могли принять [18 ,143].

Рост участия женщин в общественном производстве и сферах обслуживания стал причиной того, что семья стала постепенно лишаться ряда функций, присущих ей ранее. Члены семьи материально становится менее зависимыми друг от друга, повышается экономическая самостоятельность женщин. Семья занимает не столь важное, как прежде, место в жизни американцев.

Взлеты и падения капиталистической экономики оттеснили дом, религию, когда-то стоявшие в центре политических и экономических структур, на задний план. На первый план выходит стремление сделать карьеру, получить место работы, выжить в условиях конкуренции, получить престижное образование для профессиональной деятельности. К концу девятнадцатого столетия формируются типичные ценности американцев: ориентация на автономию индивида, отношение к работе как к добродетели, а к лени и безделью как к свидетельству слабого характера. Меняется отношение к профессиональное работе женщины и ее роли в семье. Стремительное изменение характера производства, технологические новшества, появление чисто «женских профессий» и дух индивидуализма, открывали для женщин новые возможности самовыражения, размывая тем самым самые основы семейных устоев.

Глава III. Некоторые особенности американской семьи XIX века в сравнении с европейской

Американская семья «ядерна», то есть это уже не былая «орга­ническая», или «расширенная» семья - американская семья ушла дальше от понятия клана, чем это принято в любой другой культуре. Конечно же, она решительно отличается от му­сульманской семьи, полигамной, в центре которой стоит мужчина, окруженный сонмом забитых женщин; или от индийской «объ­единенной семьи», возглавляемой старейшей женщиной рода; или от китайской семьи, построенной вдоль оси отец—сын и возглав­ляемой мужчинами-старейшинами; или от европейской семьи, ос­нованной на браке по расчету и все еще ориентированной на отца семейства; или от всевозможных вариантов внебрачных семейных сообществ; или от советской семьи, где роли родителей и детей, независимо от иерархии власти, послушания или привязанности одних к другим, очень ослаблены вмешательством государства, которое берет на себя существенную часть всех этих ролей [10 ,31]. Развиваясь, американская семья постепенно отторгала свойственников, бабушек-дедушек, двоюродных сестер и братьев, тетушек и другую дальнюю родню; она передоверила производство фабрикам и учреждениям, религию – церкви, отправление правосудия— судам, формальное образование—школам, заботу о больных— больницам и даже начала перепоручать принятие некоторых жи­зненно важных решений психотерапевтам [10 , 18].

Что страшно поражало европейских наблюдателей и путеше­ственников, так это различие в отцовском авторитете [10 ,19]. Занятый на производстве или на службе, американский отец не имеет возмож­ности непрерывно руководить семьей, как того требуют патриар­хальные отношения. Его авторитет теоретически еще признается, и в вопросах дисциплины за ним остается последнее слово. Но его верховная власть больше не освящена церковью, да он на нее боль­ше и не претендует. В повседневных делах его замещает жена, а ввиду длительного отсутствия мужа-суверена заместитель стано­вится королем, возвращая мужу бразды правления только на уик-энды, а иногда передавая их самим детям.

Так традиция вольнолюбия усиливается изменениями во вну­треннем построении семьи. Дети больше оперируют понятиями требований и прав, нежели долга и послушания. Их мир—это не мир почтительного отношения к авторитету, это мир, в котором принято возражать родителям и торговаться, чтобы, сдавшись, подчинившись семейным правилам, касающимся манеры ли пове­дения, еды или каких-то поступков, получить за это вознагражде­ние [10 ,19].

Эта картина семейной анархии, центром которой являются дети, конечно, тоже преувеличена. В благополучных семьях тира­ния более слабых членов, из-за которой такую семью даже прозва­ли «диктатурой слабейшего», сказывается мало. Правила суще­ствуют для всех, им и следуют все вместе. Сэкономленные день­ги—это не потом и кровью завоеванный для детей достаток, эти деньги тратятся на путешествия и развлечения для всей семьи. Се­мейные обычаи, против которых решительно возражает хотя бы один член семьи, исчезают, и никакой родительской властью их не сохранить, если для детей они утратили свое значение. Конечно, постоянно существует опасность возникновения невротических отклонений в эмоциональном семейном климате. По неким сугубо внутренним, личным причинам неосознанные симпатии одного или обоих родителей могут принадлежать одному из детей в ущерб другому, и один ребенок может расти как «прекрасный принц», а другой—быть «козлом отпущения». Соперничество де­тей за любовь и уступчивость родителей порой до крайности за­трудняет принятие семейных решений. Дополнительная труд­ность возникает оттого, что идет постоянное сравнение с правила­ми и решениями, принятыми в других семьях. И все же, каким бы трудным ни был этот процесс, принимаемые решения являют­ся частью того, что может быть в общих чертах названо демократи­ческим процессом в семейных отношениях.

Результат такой демократии, как и любой демократии вообще, уязвим. Нападки на американскую семью в связи с утратой в ней иерархического принципа сродни таким же нападкам на полити­ческую демократию в Америке. Семье, конечно, тяжелее перено­сить бремя демократической функции. Это бремя лежит на боль­шом количестве малочисленных семейных союзов, многие из кото­рых расстраиваются и распадаются из-за неосведомленности, не­уверенности, неврозов или разобщенности родителей. Они часто все портят, руководствуясь в воспитании детей лишь ответствен­ностью и привязанностью. В обществе в целом неспособность од­них справиться с бременем демократии из-за невежества или несо­стоятельности может быть уравновешена большей зрелостью дру­гих. Но именно потому, что семья—первичная самостоятельная

общность, никакая другая семья спасти ее не может. В итоге она либо тонет, либо выплывает—в зависимости от способности ее членов предпринять попытку совместного риска. Если попытка не удается, иерархическая семейная структура превращается в тира­ническую, собственническую или анархическую.

Часто говорят, что благодаря индивидуалистической структу­ре власти в пределах американской семьи в Америке невозможна политическая диктатура. Если это так, то вовсе не потому, что мятежный принцип переносится из семейной сферы в сфе­ру политики. На самом деле как раз именно излишне проявляющие соб­ственнические склонности, деспотичные родители при неустой­чивости состояния семьи провоцируют в детях стремление иметь сильного отца или заменить одного отца другим. Что действитель­но связывает семейную структуру с гражданскими демократиче­скими навыками, так это обоюдное влияние: только в демократи­ческой политической среде семья может позволить себе отказаться от бремени деспотической власти и предоставить равенство всем своим членам, и, в свою очередь, справляясь с учреждением пра­вительства всеобщего согласия в пределах первичной социальной общности, учась здесь совместно вырабатывать правила и следо­вать им, семья превращается в незаменимую школу поисков всеоб­щего согласия в более широкой, политической сфере. Дети и ро­дители, прошедшие эту школу, вряд ли смогут стать винтиками в машине деспотии или находить удовлетворение в том, чтобы слепо следовать за лидером—хотя очевидный конформизм по­следнего времени в политических взглядах американцев показы­вает, насколько сама семья оказалась зажатой в тисках культуры [36].