Ф. Бродель о промышленной революции

ПРОМЫШЛЕННАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И ЭКОНОМИЧЕСКИЙ РОСТ Промышленная революция, которая началась или внезапно возникла в Англии около 50-х или 60-х годов XVIII в., пред- ставляется процессом крайне сложным. Разве не была она завершением некой “индустриализации”, начавшейся столетиями и столетиями раньше? Разве, непрестанно обновляясь, не присутствует она и ныне вокруг нас? Ей, определяемой как начало новой эры, принадлежат еще, и надолго, века, которым пред- стоит наступить. Однако какой бы массовой, какой бы всеохватывающей, какой бы новаторской она ни была, промышленная революция не составляла, не могла составить сама по себе всей полноты истории современного мира. Именно это хотел бы я получше изложить на последующих страницах, не имеющих иной цели, кроме как ее определить и, если возможно, поставить на ее настоящее место.

НЕКОТОРЫЕ ПОЛЕЗНЫЕ СРАВНЕНИЯ Для первой разведки полезны некоторые определения, а еще больше—несколько предварительных сравнений. С одной стороны, промышленная революция с момента своего начала в Англии породила серию других революций, и она продолжается на наших глазах, незавершенная и направленная еще в бу- дущее: такое потомство дает ретроспективное свидетельство об английском старте. С другой стороны, до английской промышленной революции индустриализация, изначально будо- ражившая человеческие общества, предлагает нашему наблюдению старинные опыты, более или менее продвинувшиеся вперед и выступавшие как провозвестники. В конечном счете все они не имели успеха. Это несомненно. Но хорошо будет допросить неудачу, дабы постараться лучше понять успех.

РЕВОЛЮЦИЯ: СЛОВО СЛОЖНОЕ И ДВУСМЫСЛЕННОЕ Заимствованное из лексикона астрономов ', слово революция в значении переворота, разрушения существующего общества появится, видимо, впервые в 1688 г. в английском языке . Именно в этом значении, но в такой же мере и в смысле противоположности реконструкции, следует понимать удобное выражение промышленная революция, предложенное не Фридрихом Энгельсом в 1845 г. , но, несомненно (в 1837 г.), французским экономистом Адольфом Бланки, братом революционера Огюста Бланки, куда более знаменитого, чем он. Если только оно не появлялось уже около 1820 г. в спорах других французских авторов. Во всяком случае, среди историков оно сделалось классическим лишь после публикации в 1884 г. “Лекций о промышленной революции”—курса, который Арнольд Тойнби прочел в Оксфорде в 1880—1881 гг. и который его ученики издали три года спустя после его смерти. Историков часто упрекают в злоупотреблении словом рево- люция, которое-де должно было бы сохраняться, в соответствии с его первым значением, для обозначения явлений насильственных и в неменьшей степени быстрых. Но, когда речь идет о социальных явлениях, быстрое и медленное неразделимы. В самом деле, нет общества, которое бы не разделялось постоянно между силами, которые его отстаивают, и силами подрывными, сознательно или бессознательно старающимися его сломать; и революционные взрывы суть лишь вулканические проявления, краткие и жестокие, этого латентного и большой продолжительности конфликта. При подходе к революционному процессу проблемой всегда будет сблизить длительный и краткий сроки, признать их родство и их нерасторжимую зависимость (друг от друга). Промышленная революция, что возникла в Англии в конце XVIII в., не составляет исключения из этого правила. Она была одновременно серией ярких событий и процессом, вполне очевидно, очень медленным. Игра шла разом в двух регистрах. Диалектика времени краткого и времени длительного заставляет себя принять, хотим мы того или нет. Например, в соответствии с объяснением У. У. Ростоу ", английская экономика “пошла на взлет” между 1783 и 1802 гг. по причине преодоления критического порога капиталовложений. От такого объяснения, с цифрами в руках оспариваемого С. Кузнецом ", остается прежде всего образ “отрыва” (take off), взлета самолета, покидающего взлетную полосу. И следовательно, события точно датируемого и краткого. Но в конце-то концов, прежде чем он оторвался, потребовалось, чтобы самолет, чтобы некая Англия была построена и чтобы условия полета были обеспечены заранее. К тому же никакое общество никогда не могло разом трансформировать “свою манеру поведения, свои институты и свою технику”, как утверждал то Артур Льюис ", из-за того, например, что вырос уровень сбережений в нем. Всегда бывали предварительные условия, обязательные предшествовавшие этапы и время адаптации. Филлис Дин права, когда напоминает, что все новшества и даже перерывы в постепенности конца XVIII в. в Англии пребывают в неком “историческом континууме”, одновременно прошлом, настоящем, а затем последующем, в континууме, где перерывы и разрывы утрачивают свои черты уникальных или решающих событий". Когда Давид Ланд описывает промышленную революцию как образование критической массы, завершаемое революционным взрывом ", образ хорош; но подразумевается, что такая масса должна была составиться из разных и необходимых элементов и путем длительного накопления. Длительное время, в обход наших умозаключений, всякий раз требует того, что ему положено. Таким образом, промышленная революция была по меньшей мере двоякой. Революция в обычном смысле слова, заполняющая своими видимыми изменениями следующие друг за другом краткие периоды, она была также и процессом весьма длительной протяженности—нарастающим, незаметным, тихим, зачастую едва различимым, “настолько мало революционным, насколько это возможно”, как мог сказать Клад Фолан, записываясь, в противоположность Ростоу, в число сторонников континуума. Так что неудивительно, если даже в свои относительно взрывчатые годы (скажем, в общем начиная с 1760 г.) это важнейшее явление никого из самых общепризнанных очевидцев не поражало! Адам Смит, с его примером маленькой шотландской игольной фабрики, ретроспективно предстает плохим наблюдателем; однако же, он умер довольно поздно, в 1790 г. Да- вид Рикардо (1772—1823), более молодой и, следовательно, меньше заслуживающий извинения, едва лишь включает машину в свои теоретические рассуждения . А Жан-Батист Сэ в 1828 г., описав английские “паровые повозки”, добавляет, к нашей радости: “Однако . никакая машина не будет служить, как служат самые плохие лошади, для перевозки людей и товаров посреди толпы и стеснений большого города” ". В конце концов, великие люди—если предположить, что Ж.-Б. Сэ был из их числа,—не обязаны блистать в рискованном искусстве предсказания. И ничего нет легче, чем задним числом обвинять Карла Маркса, или Макса Вебера, или даже Вернера Зомбарта в том, что они-де неправильно, т.е. иначе, чем мы, понимали долгий процесс индустриализации. Я не нахожу особенно справедливым поспешное обвинение, которое Т. С. Эштон, обычно такой беспристрастный, бросает им, ссылаясь на высказывание Крёбнера . Впрочем, в большей ли мере уверены в своей оценке нынешние историки, бесчисленные историки промышленной революции? Одни усматривают этот процесс в наличии еще до начала XVII в.; другие полагают, что “славная революция” 1688 г. была решающим моментом; третьи заставляют радикальную трансформацию Англии совпасть с великим экономическим подъемом второй половины XVIII в . И каждый по-своему убедителен, смотря по тому, делает ли он ударение на сельском хозяйстве, на демографии, на внешней торговле, на индустриальной технике или на формах кредита . Но следует ли рассматривать промышленную революцию как некую серию модернизаций по секторам, как какую-то последовательность фаз прогресса или же под углом зрения совокупного роста, вкладывая в слово “рост” все возможные значения? Если в конце XVIII в. английский рост сделался необратимым, не более, не менее как “нормальным состоянием” Англии, по выражению Ростоу, то определенно не из-за факта такого-то или такого- то частного прогресса (включая уровень сбережений или инвестиций), но, напротив, из-за факта наличия неразделимого множества, множества взаимозависимостей и взаимных уступок, которые каждый сектор своим более или менее давним развитием, плодом [усилий] интеллекта или случая, создавал к выгоде других секторов. В самом деле, “настоящий” рост (другие сказали бы, настоящее развитие, но слова несущественны!), разве может он быть чем-то иным, чем таким ростом, который необратимым образом связывает несколько направлений прогресса и выталкивает их вверх все вместе, так что одни из них опираются на другие?