Социально-политическая борьба в Новгороде XII- нач. XIII вв.

Страница 7

По нашему мнению, в Новгороде не стоит искать исключительной роли какой-то из сторон (слоев общества), участвовавших в конфликте. Реальная жизнь - это всегда совокупность различных внутренних и внешних факторов. Правильнее будет сказать, что неверно говорить об исключительной роли боярства, князя либо какой-то части свободных горожан.

Несмотря ни на что, Всеволод более не имел подавляющей поддержки и не был мил новгородцам. То есть он как раз пытался действовать, как ему заблагорассудится, вне зависимости от желаний и давления новгородцев. Его просчеты до времени терпелись, но отнюдь не прощались. Всеволод имел неосторожность втянуть новгородцев в дележ суздальского стола. В 1134 г. новгородцы “почаша мълъвити” о суздальской войне, в ходе чего перессорились и “убиша мужь свои и съвьргоша и съ моста в субботу Пянтикостьную”. Затем они все же отправились со Всеволодом, желавшим посадить своего брата на суздальский стол, в поход. Однако на Дубне новгородцы повернули назад. По пути было отнято посадничество у Петрилы и “даша” Иванку Павловичу. [90] По мысли С. М. Соловьева, “вече было самое бурное: одни хотели защищать Мстиславичей, достать им волость, другие нет; большинство оказалось на стороне первых, положено идти в поход, а несогласное меньшинство отведало Волхова”. Тем не менее, разногласия повторились в полках, и тут уже результат был обратный, что вылилось в смену посадников.[91] Брат Всеволода Изяслав Мстиславич ушел в Киев, получил Владимир-на-Волыни и тем самым династическая причина войны, как считал Н. И. Костомаров, исчезла.[92]

В это время обострилась внутриполитическая ситуация на Руси: “раздьрася вся земля Русьская”. На зиму состоялся новый поход на Суздаль. Однако битва на “Ждани горе” 26 января дорого обошлась новгородскому войску. В числе павших были посадник Иванка и Петрила Микульчич.[93] Причем, по данным Н. И. Костомарова, “князя против воли заставили идти на войну”.[94] В целом новгородский летописец крайне скупо описывает второй поход на Суздаль. Он лишь сообщает, что митрополит Михаил из Киева пытался предотвратить поход, но его не послушали, задержали и отпустили только 10 февраля, то есть уже после поражения. Кроме того, говорится, что суздальцы потеряли больше людей, чем новгородцы, и что последние, возвратясь, “даша” посадничество Мирославу Гюрятиновичу. Далее вплоть до событий 1136 г., судя по новгородской летописи, было затишье. И вдруг, сообщение 1136 г. сразу начинается известием о том, что “новгородьци призваша пльсковиче и ладожаны и сдумаше, яко изгонити князя своего Всеволода, и всадиша в епископль дворъ, съ женою и съ детьми и съ тьщею, месяца маия въ 28; и стражье стрежаху день и нощь съ оружиемь, 30 мужь на день”.[95] Получается, что с середины февраля 1135 г. до 28 мая 1136 г. все было хорошо, но затем жители вдруг решили, что с Всеволодом пора прощаться. В принципе понять немногословность новгородского летописца можно. Поход на Суздаль и битва на Ждановой горе явно не добавили славы новгородцам. Так, Лаврентьевская летопись, описывая исход битвы на Ждановой горе, говорит: “И победиша Ростовци Новгородце и побиш множство ихъ и воротишася Ростовци с победою великою”.[96] То есть имело место очень тяжелое поражение, которое новгородский летописец пытался смягчить. Логично предположить, что подобное поражение должно было иметь какие-то последствия и не могло затихнуть одномоментно. Это предположение полностью подтверждается отрывком из Никоновской летописи, которая более подробно освещает эти события. Во-первых, она сообщает, что “паки неции злии человеци начаша въздвизати Всеволода Мстиславича воинствовати на Суздаль и на Ростовъ”. Во-вторых, Всеволод в поход “иде ратью съ Немцы и со всею силою Новгородцкою”. В-третьих, после битвы на Ждане горе “бежаша Новгородци и со княземъ ихъ къ Новугороду, и пришедше въ Новъгородъ начаша молвити о Суздальстей войне на князя Всеволода Мстиславича; онъ же умысли бежати въ Немци, Новогородци же поимаша его, и посадиша его за сторожи, и дръжаша его два месяца и четыре дни за сторожи съ женою его, и з детми и съ тещею его, крепко стрежаху его на всякъ день и на всяку нощь сто мужей въоруженыхъ”.[97] Это полностью опровергает тезис И. Я. Фроянова о том, что Всеволод ждал исхода событий, надеясь на благоприятный их поворот.[98] Совершенно очевидно, что исхода событий он действительно ждал, но на благоприятный исход надежды у него уже не было.

Очевидны некоторые отличия от рассказов Новгородской и Никоновской летописей. Из приведенного отрывка становится ясно, что: 1) действительно, особого желания идти войной перед вторым походом Всеволод не испытывал, иначе “неции злии человеци” остались бы без работы; 2) в войске присутствовали иностранные наемники; 3) битва на Ждановой горе закончилась бегством новгородского войска в целом; 4) по прибытии в Новгород начали искать виновного в происшедшем; 5) Всеволод не сидел сложа руки, а, видимо, осознавая свою вину и то, что петля сжимается, почел за благо оставить, пока не поздно, новгородский стол и укрыться в «немецкой стороне»; 6) план Всеволода сорвался - его перехватили; 7) довольно долго новгородцам пришлось изолировать Всеволода с семейством, причем держать под вооруженной охраной, численность которой до конца не известна, но ясно, что было несколько десятков вооруженных мужчин. Этот факт, на наш взгляд, вовсе не говорит о боязни внешней угрозы, так как ей эта охрана противостоять не смогла бы. Видимо, опасаться приходилось сторонников Всеволода в самом Новгороде, которые могли при случае организовать побег.

Предыдущая попытка бегства к “немцам” говорит о том, что бежать в Киев смысла не было, так как Ярополку тогда хватало своих проблем в Киеве. По данным летописей, не заметно какой-либо активности сторонников Всеволода в течении этих двух с лишним месяцев. Это, видимо, объясняет то обстоятельство что смута зародилась на сей раз в войске, причем еще и в разбитом. Да и сам настрой основной части населения делал подобные затеи смертельно опасными. С другой стороны, то, что Всеволода так долго держали под арестом говорит о: 1) отсутствии элемента стихийности в выступлении, а значит ситуация, как и в 1132 г., была контролируемой; 2) наличии колебаний и разногласий в среде восставших. Относительно первого аспекта следует предположить, что ситуацию вновь контролировало боярство, точнее, оно удерживало общество от настоящего бунта. Надо думать, что в этот раз это было сделать труднее, так как проблему создавала новгородская рать, разбитая в походе, но желавшая выяснить, кто виноват. Другими словами, ополчение сразу после поражения при “Ждане горе” превратилось в фактор нестабильности. Скорее всего, псковичи и ладожане, так кстати оказавшиеся в Новгороде во время веча 1136 г., в значительной части были участниками суздальского похода, в котором, как мы помним, участвовала все жители Новгородской земли. Правда, И. Я. Фроянов полагает, что события развивались не столь внезапно и стремительно, как это бывает при восстании, именно потому, что посылали гонцов за псковичами и ладожанами, а потом ожидали их сбора.[99] Однако летопись не только не говорит о послах за представителями пригородов, но напротив, указывает, что смута началась сразу по возвращении войска. То есть предполагать роспуск всех иногордних участников ополчения по домам с февраля 1135 по май 1136 г. у нас нет никаких причин. По второму моменту можно сказать что новгородцы выжидали, как сложится ситуация на юге Руси. Проще говоря, опасались усиления Киева в лице Ярополка. Одной из причин, почему не было смысла выпроваживать Всеволода, было то, что не надо было в случае чего догонять его вновь, как в 1132 г. Не могло не создавать и проблему наличие различных социальных слоев на вече. Интересы боярства, купечества и всего остального свободного люда не могли совпадать на все 100%, хотя, на сей раз, объединяющая цель и оказалась столь сильна.

Тем временем кровопролитная распря Ольговичей и Мономаховичей вылилась в крупномасштабное поражение киевского князя Ярополка в 1135 г.[100] Стало ясно, что Киев потерял былую силу и в этот момент имел более важные дела, чем проведение своей политики в отдаленных землях. Таким образом, на момент начала событий 1136 г. внешней угрозы для Новгорода Киев по существу не представлял.