Россия в условиях буржуазной модернизации

Страница 7

Офицерский корпус российской армии с началом войны вырос вдвое – до 80 тысяч, а всего в общей сложности к 1917 году в офицеры было произведено 220 тысяч человек, или почти вся годная к военной службе интеллигенция.[8]

Состав кадровых офицеров имел достаточно основательную теоретическую и практическую подготовку, но проявлению способностей начальствующего состава мешали система протекционизма, влияние членов царской фамилии при назначении на командные посты, непреклонное соблюдение принципов старшинства, сословной, национальной замкнутости. «Этими обстоятельствами, – писал А.И.Деникин, – объясняется ошибочность первоначальных назначений: пришлось впоследствии удалить четырех главнокомандующих (из них один, правда, временный, оказался с параличом мозга .), нескольких командующих армиями, много командиров корпусов и начальников дивизий».[9]

Большая часть офицеров, особенно нового призыва, разделяла с солдатами все невзгоды военных бедствий и злоключений, шла рядом и даже впереди солдат и умирала так же, как они, безотказно и безропотно, выполняя свой ратный долг. Однако нередко командиры первого, кадрового, призыва сохраняли кастовую нетерпимость, классовую отчужденность, использовали в обращении с солдатами рукоприкладство, постановку под ружье и иные унизительные наказания. Неизвестный солдат писал 2 октября 1915 года своему приятелю: « . с течением времени процент телесных наказаний с ужасающей быстротой распространился в армии . секут за то, что вздумается, за самые ничтожные пустяки, часто совершенно безвинных, а то и просто по прихоти начальства. Мы знаем такие роты, батареи и команды, где мало есть телесно ненаказуемых и поголовно битых начальниками».

Ставке летом 1915 года пришлось даже напомнить о допустимости порки только в отношении «особо порочных» солдат. А несколькими месяцами позже царь, заняв пост главнокомандующего, узаконил применение порки в армии.[10]

Что касается военно-технической оснащенности русской армии, то она была вполне сопоставима с другими странами, в отдельных областях и по ряду видов боевой техники совершенно им не уступала к началу войны (например, русская армия превосходила армии союзников по числу действующих самолетов, средствам связи, количеству полевых орудий и боеприпасов). С другой стороны, Россия так и не смогла наладить производство зенитных орудий, минометов, танков, ручных пулеметов.

К тому же имеющиеся мощности в промышленности были рассчитаны на кратковременную, максимум полугодовую, продолжительность войны, а затяжной ее характер породил острый недостаток вооружения. Так, в первый период войны фронт требовал не менее 600000 винтовок в месяц, а в августе - декабре 1914 года было изготовлено лишь около 134000. Месячная потребность в пулеметах (станковых и ручных) определялась в 800 штук, а промышленность во второй половине 1914 года выпустила всего 860. Производство снарядов для трехдюймовых орудий за военные месяцы 1914 года составило 75000, в то время как их расход измерялся миллионами.[11]

Недостаток вооружения подвигнул верховное командование на формирование особых гренадерских взводов, снабженных холодным оружием - шашками, тесаками, топорами с длинными топорищами.

Оценивая техническое оснащение, нужно признаться, что по сравнению с Германией российская армия значительно отставала и, конечно, недостаток технических средств мог восполняться только лишним пролитием крови.

Давая общую оценку боевых качеств русской армии, нельзя не согласиться с А.И.Деникиным: «Каков народ, такова и армия. И как бы то ни было, старая русская армия, страдая пороками русского народа, вместе с тем в своей преобладающей части обладала его достоинствами и, прежде всего необычайным долготерпением в перенесении ужасов войны; дралась безропотно почти три года; часто шли с голыми руками против убийственно высокой техники врагов, проявляя высокое мужество и самоотвержение».[12]

Ставка на боевые качества русского солдата занимала особое место в первоначальных планах войны России и ее союзников. Главное командование русской армии намеревалось, немедленно разгромив Австро-Венгрию, начать наступление против Германии, закончив войну в короткие, максимум в полгода, сроки взятием Берлина. Союзники, Англия и Франция, не без умысла распространяли легенду о «русском паровом катке». Наивно и эгоистически они высказывали уверенность в том, что огромная русская армия с неисчислимыми резервами пополнения способна, подобно прессу, паровому катку, раздавить мощную в техническом отношении немецкую военную машину.

В первые недели августа 1914 года, после поражения союзных войск в сражениях на франко-бельгийской границе, французское правительство умоляло Россию о помощи путем немедленного русского наступления на Германию, ибо немцы, быстро продвигаясь в глубь территории Франции, вплотную подошли к Парижу. Верное своим обязательствам русское командование вынуждено было пойти на смелый и в равной степени безрассудный шаг - изменить свои стратегические планы и начать наступление неотмобилизованной, неподготовленной русской армии в Восточной Пруссии.

Русские армии в Пруссии действовали разрозненно, к тому же уступая противнику в вооружении. Армия генерала Самсонова была окружена немцами при Сольдау и разгромлена. Значительные потери понесла и армия генерала Рененкампфа, в которую входили гвардейские кавалерийские полки, вынужденные противопоставлять шашки шквальному огню немецкой артиллерии.

Ценой гибели лучшей кадровой части русской армии удалось отвлечь два корпуса немецких войск с западного на восточный фронт. Благодаря этому французская армия получила возможность остановить натиск немцев и одержать победу на реке Марне.

Горечь поражений несколько смягчалась победой русской армии в Галицийской битве, закончившейся поражением австро-венгерской армии, потерявшей половину своего состава. Осенью 1914 года русские войска вышли на исходные позиции для вторжения в Германию. Однако 1915 год ознаменовался трагедией великого отступления. Собрав огромные силы, подавляющее количество артиллерии, австро-германские армии перешли в наступление, а русская армия вынуждена была отступать ввиду недостатка вооружения, снарядов, патронов и даже обуви. Весной русские войска оставили всю Галицию, часть Волыни, а летом - Польшу, Литву и Курляндию. Война шла на российских землях. Потоки беженцев устремились на восток, увеличивая продовольственные и транспортные затруднения внутри государства.

Потери России в живой силе были исключительно велики, а превосходство германской армии в боевой технике - очевидным. Воодушевление и вера в быструю победу начинали уступать моего раздражению и сомнениям.

Начало войны вызвало всплеск национального самосознания, естественное стремление россиян защитить свою Родину нашло выражение в призывах отразить «преступное наступление врага». В день объявления войны тысячи рабочих, студентов, учителей, медиков, ремесленников, лавочников участвовали в патриотических манифестациях в российской столице, демонстративно переименованной из Санкт-Петербурга в Петроград. Правящие круги истолковывали патриотический подъем прежде всего как «союз царя с народом», конец внутренним спорам, когда с началом войны «как волшебством было сметено революционное волнение в столице». Даже многие социалисты разделяли эту версию, уверяя, будто в дни мобилизации вчерашние «забастовщики, воевавшие с полицией, превращаются в самых восторженных патриотов».[13] Видимо, отчасти прав Н.А.Бердяев, утверждая, что «национальное единство глубже единства классов, партий и . других образований в жизни народов . Судьба России бесконечно дороже классов и партий, доктрин и учений».

В России с началом войны все буржуазно-помещичьи и буржуазные партии, заявив о своей полной солидарности с правительством, заняли оборонческие позиции. «Сейчас, - писала "Утро России" (орган московских промышленников), 20 июля 1914 - нет в России . ни правых, ни левых, ни правительства, ни общества, а есть единый русский народ». Отказались от оппозиции правительству и кадеты. Их ЦК звал отложить на время войны внутренние споры и добиваться «единения царя и народа».