Россия от февраля к октябрю 1917 г.

Страница 3

Районные Советы также были организациями, созданными по призыву Петроградского Совета для объединения, невзирая на классовые различия, всех желающих защищать революцию. Предполагалось, что Петросовет возьмет на себя решение по­литических вопросов, а в обязанность райсоветов войдет выполнение трех функций: гарантировать исполнение решений Совета, обеспечить при необходимости защиту столицы, организовать «новую жизнь» в районах. В действительности третья функция возобладала над двумя первыми; райсоветы занялись жилищны­ми проблемами, помощью жертвам войны, созданием яслей и столовых, продолжая своей деятельностью традиции «буржуй­ских» организаций, основанных во время войны.

В целях защиты революции Петроградский Совет призвал рабочих создать милицию (Красную гвардию) и вооружить ее захваченным 27 февраля в Арсенале оружием. Постепенно Красная гвардия оформится в автономные организации, независимые от Советов и партий. Она сыграет не последнюю роль в октябрьских событиях 1917г.

Февральская революция дала решающий импульс националь­ным движениям, начиная с поляков и кончая бурят-монголами, которые из Читы потребовали 6 марта территориальной автоно­мии и создания местного собрания с законодательными полно­мочиями. Несколько национальных движений, создавших свои собственные социалистические партии (украинцы, латыши, ев­реи из Бунда), участвовали «по праву» в деятельности Исполко­ма Петроградского Совета. Воплощая собой осуществление принципа интернационализма, они присоединялись к одной из русских социалистических группировок. Но большинство нацио­нальных организаций, как социалистических, так не социалисти­ческих, отказались «привиться» на Советы, в которых преобладали русские, и конституировались в самостоятельные центры объединения политических сил, а затем и власти.

Национальные движения нарастали и выдвигали все более радикальные требования. Перед лицом этих различных и противоречивых мнений, со­здававших угрозу распада государства — перспектива, застав­шая врасплох новых лидеров, — правительство приняло лишь самые необходимые либеральные меры, которые должны были, как оно надеялось, охладить нетерпение и излишне горячие тре­бования инородцев. 6 марта правительство опубликовало мани­фест, восстанавливающий автономию Финляндии. Но ни поляки, которым объясняли, что их судьба будет окончательно решена Учредительным собранием (русским), ни финны, которые виде­ли, что новый режим лишь оживил учреждения, созданные ста­рым, не были удовлетворены этими мерами. Литовцы и украинцы, на требования которых правительство в очередной раз отвечало, что только Учредительное собрание имеет право решить вопрос о будущем страны, тоже остались недовольны.

19 марта правительство в ответ на воззвание Петроградского Совета, потребовавшего, чтобы «все инородцы могли свободно развивать свою национальность и свою культуру», сделало заяв­ление по вопросу о национальностях. Правительственное заяв­ление, составленное в более ограничительном духе, только перечислило новые права гражданина-инородца: свобода пере­движения, право собственности, право на выбор профессии, право быть избирателем, государственные служащие получили право использовать в школе национальный язык. Эта деклара­ция освобождала инородцев от дискриминации, которой подвер­гался каждый из них при царском режиме. Но она не возвратила им «коллективного достоинства», которое принесло бы инородцам признание индивидуальности нации.

В начале апреля проблема войны стала в центр политических дебатов. По мнению правительства, в котором П.Милюков и А.Гучков отличались особой активностью, только победа могла укрепить связи нового режима и западных демократий, консо­лидировать общество и, может быть, положить конец револю­ции. Для Милюкова цели, преследуемые в войне новой Россией, ни в чем не отличались от целей царского прави­тельства: на повестке дня оставалось завоевание Константино­поля. Эта позиция вызывала сомнения у Совета. После долгих дебатов согласие было достигнуто (14 марта) принятием «Воззвания к народам всего мира», в ко­тором пацифистская утопия сочеталась с «революционным обо­рончеством». Вернувшись из ссылки, лидер меньшевиков Церетели насто­ял на том, чтобы Совет более точно определил свою позицию в пользу тех, кто отдавал приоритет борьбе за мир, или тех, кто настаивал на защите революции. 26 марта Церетели добился одобрения этой цен­тристской позиции — борьба за мир и защита революции — значительным большинством Совета. Обеспокоенные после обнародования «Воззвания к народам всего мира» боеспособностью русской армии, правительства ре­шили войти в контакт с Временным правительством России че­рез посредничество социалистов, на которых возлагалась задача возродить боевой дух нового режима. В Петроград отправились две делегации: «чрезвычайная посольская миссия» двух минист­ров-социалистов и делегация западных социалистиче­ских лидеров. Социалистическая делегация, приехавшая официально для того, чтобы приветство­вать революцию от имени западных социалистов, была насторо­женно встречена Советом, который подозревал ее — и не без оснований — в желании добиться возобновления наступления в тот самый момент, когда с таким трудом была выработана фор­мула мира «без аннексий и контрибуций». Западные социалисты на словах одобрили эту формулу. Но ввиду того, что русские решительно отверга­ли идею сепаратного мира, делегация западных социалистических лидеров в конечном счете установила прекрасные отношения со своими коллегами из Совета и даже были приглашены на Съезд солдатских коми­тетов Западного фронта, который проходил в Минске, чтобы поддержать представителей Совета и при необходимости «под­нять дух» солдат.

Лозунги Совета о «мире без аннексий» и «революционном оборончестве» были горячо приняты делегатами этого съезда, показавшего, что командование (и в большой степени прави­тельство) потеряли всякий авторитет у войск. Исполненные твердой решимости добиться выполнения Приказа № I (к кото­рому добавился в связи с настойчивыми просьбами офицеров Приказ № 2, ограничивший компетенции солдатских комите­тов), солдаты ежедневно сталкивались с непримиримостью офи­церов, не желавших никакой демократизации армии, никакой либерализации военных институтов и решительно настроенных на ведение войны до победного конца. В глазах солдат Приказ № 1 никоим образом не означал, вопреки утверждениям коман­дования и военного министра Гучкова, «смерти армии» или «от­рицания всякой дисциплины». Солдаты были готовы воевать — в тот момент они еще полностью доверяли Совету, — но отказы­вались терпеть систематические унижения.

Именно в этой напряженной обстановке разразился апрель­ский кризис. Апрельский кризис стал первым испытанием новой власти на проч­ность. Проблема внешней политики была, пожалуй, первым вопросом, по которому правительство не смогло сразу найти взаимопонимания с мас­сами и Советом. Кризис ясно показал полную беспомощность правительства. И дело было не в его «буржуазности», ведь и последующие составы правительства от присутствия в них министров-социалистов в конечном счете не стали более популярными. Состав правительства и партийная принадлежность минист­ров мало что значили. От властей требовалось лишь одно: поощрение и узаконение того беспредела, что происходил в стране. Петросовет для этого вполне подходил, а Временное правительство было сковано его авторитетом и своим собственным бессилием. В его задачи входило лишь издание таких законодательных актов, которые не противоречили бы на­строениям масс. Любое серьезное сопротивление им неизбежно влекло за собой кризис власти. Итак, ни буржуазия и либеральный лагерь, ни социалистические партии как политические силы не являлись тем рычагом, который в феврале 1917г. произвел революцию в России. Можно так или иначе оценивать роль этих сил в ее подготовке, но собственно революция произошла не по их вине. Февральская революция не была ни буржуазно-демократической, ни социа­листической по своей сути. В ней доминировали демократические и социа­листические по форме, но в сущности анархические и охлократические силы.