Роль кочевников в истории Древней Месопотамии по данным первоисточников

Страница 2

Много народов прошло через Месопотамию, и большинство из них оставили после себя письменные памятники. С момента, когда проясняется лингвистическая принадлежность обитателей Месопотамии, и до конца политической независимости страны главными ее обитателями на юге считаются шумеры, вавилоняне и халдеи, а на севере — ассирийцы, хурриты и арамеи. Завоева­тели, которым время от времени удавалось обосноваться в отдель­ных районах Месопотамии, тоже оставили нам разнообразные письменные свидетельства — от отдельных слов, списков слов и собственных имен до внушительного собрания литературных памятников. Среди этих племен можно упомянуть кутиев, запад­ных семитов (амореев), касситов, эламитов и хеттов. Эламиты и хетты совершали на Месопотамию лишь краткие набеги; суще­ствовали, по всей вероятности, и другие завоеватели, след которых сохранился в многочисленных древних (до конца II тысячелетия до н. э.) именах собственных, этимологически не связанных ни с шумерским, ни даже с каким-либо семитским диалектом. Другие следы этих языковых групп обнаруживаются в той части шумерского и аккадского словарного запаса, которая не может быть признана исконно шумерской или аккадской.

«Первые доступные для прочтения месопотамские документы (из Урука, Ура и Джемдет-Насра) написаны по-шумерски. Вполне вероятно, что шумеры приспособили для своих нужд уже существовавшую систему и технику письма. Эта система принадле­жала, видимо, более ранней, исчезнувшей цивилизации, местной или иноземной, которая, может быть, имела отношение к иностран­ным элементам в шумерском словаре, к топонимике региона и, возможно, к именам почитавшихся там божеств. Шумеры представляли собой лишь одну из нескольких этнических групп; к ним принадлежали и протоаккадцы, говорившие на каком-то раннем семитском диалекте. Из соединения этих элементов и выросла месопотамская цивилизация. Она возникла за удивительно корот­кий период и существовала на протяжении более трех тысячеле­тий, претерпевая различные более или менее крупные изменения, активно воздействуя на соседние цивилизации и вызывая ответные реакции с их стороны» [2, с. 39].

Переход к аккадскому языку происходил поэтапно: первыми стали писаться на аккадском некоторые группы текстов, например документы дворцового происхождения (законы и царские надписи); другие виды шумерских текстов исчезли совсем (судебные решения, царские гимны — за немногими исключениями) или стали снаб­жаться аккадскими подстрочниками (заклинания и т. п.); третьи после перерыва стали появляться вновь уже в аккадском варианте (мифологические и эпические тексты). Понятно, что весь переход с шумерского на аккадский в действительности был гораздо слож­нее нарисованной нами прямолинейной схемы. Он оказал глубокое влияние на всю последующую историю месопотамской цивилиза­ции.

В этом отношении особенно существенно то обстоятельство, что переход этот был неполным. В последней трети старовавилон­ского периода перевод шумерских текстов прекращается, и те тексты, которые к этому времени сохранились на шумерском, так и были оставлены в русле литературной Традиции в их изна­чальном виде, тогда как новые пишутся уже на аккадском. Про­цесс перехода на другой язык как бы застыл на полпути.

С появлением клинописных текстов на древнеаккадском — диалекте семитов, которые к этому времени, по-видимому, заселили (или, во всяком случае, начали осваивать) районы, расположенные вверх по течению от шумерских центров, — в Месопотамии выяви­лись первые претенденты на политическое единовластие. Сначала правитель Уммы (Лугальзагеси), а за ним правитель расположен­ного севернее, пока безымянного аккадского города (Саргон Аккадский) стали проводить политику экспансии и завоеваний.

«С возникновением династий Йсина, Ларсы и, нако­нец, Вавилона политическое влияние снова переместилось на север. Кроме того, в этот период (первая половина II тысячелетия до н. э.) становится очевидным новый лингвистический сдвиг. С одной сто­роны, мы наблюдаем проникновение в писцовую традицию аккад­ского (старовавилонского диалекта), происходившее в промежутке между началом династии Ларсы (2025 г. до н. э.) и концом дина­стии Вавилона (1595 г. до н.э.); с другой стороны, в исторических, юридических и административных документах мы встречаем все больше и больше семитских, но не аккадских собственных имен. Значение этого периода в истории месопотамской цивилизации вряд ли можно переоценить. Царские надписи пишутся на аккад­ском наравне с шумерским, и писцы начинают осознавать худо­жественные возможности старовавилонского диалекта для литера­турного творчества» [1, с. 69].

Таким образом, в период становления аккадской месопотамской традиции можно выделить три лингвистических уровня — древнеаккадский, старовавилонский и еще один посторонний — западносемитский диалект.

С начала вторжения кочевников с плоскогорий и пустынь и вплоть до окончательного арабского завоевания, приведшего к tabula rasa , на которой нужно было создавать новый уклад жизни в Месопотамии, семиты составляли подавляющее большин­ство населения. Племенные группы в поисках новых пастбищ, орды воинов, стремившиеся к богатствам “Гардарики”,—все они двигались непрерывным потоком, главным образом из Верхней Сирии, используя, по-видимому, постоянные пути, ведущие на юг или, через Тигр, на восток. Кроме лингвистических различий группы вторгавшихся семитов различались и по их отношению к городской культуре — основной социальной и политической особенности Месопотамии. Одни завоеватели были склонны обживать город­ские поселения и даже иногда вносить свой вклад в дело урба­низации; другие предпочитали свободно передвигаться по необжи­тым пространствам и обосновываться в небольших временных лагерях — обычай, существовавший с самых ранних времен и до конца истории независимой Месопотамии. Эти последние группы являлись элементом, непрерывно провоцировавшим недовольство и беспорядки, так как они всячески уклонялись от уплаты налогов, от воинской и трудовой повинности, не желая покупать этой ценой безопасность, которую им гарантировала более или менее прочная центральная власть.

Неизвестно, как происходило расселение семитов в доистори­ческий период. Из доступных нам источников следует, что семиты уже давно обосновались в городах от Ашшура до области к северу от Ниппура. В заселении “дальнего юга” они, видимо, участия не принимали. Следующая волна завоевателей, говоривших на Старовавилонском, оказала влияние, по-видимому, на гораздо меньшую и четко очерченную территорию. Совершенно неясно отношение этой группы к третьей волне завоевателей, к тем, присутствие которых сказалось исключительно в появлении новых имен собственных. Упоминавшиеся уже амореи, возможно, пред­ставляли собой более воинственное общество: мы знаем, что они оказали воздействие, вероятнее всего через воинскую правящую верхушку, практически на все страны, расположенные между Средиземным морем и Персидским заливом. Амореи, видимо, отличались по своей социальной структуре от более ранних семит­ских групп, селившихся в Месопотамии. Подобные группы, как известно по историческим аналогиям, не оказывали почти никакого влияния на язык побежденных и готовы были относиться с уваже­нием к любому культурному уровню, который они считали выше своего. Все же возможно, что правящие семьи аморейских воинов заслуживают большего внимания, чем то, которое им уделяют современные ассириологи, интересующиеся только отражением их языка в именах собственных. Поскольку об амореях известно так мало, можно предположить, что именно их влияние вызвало многие (если не все) изменения политических концепций Месо­потамии после драматического краха империи Ура. Наиболее существенные из них — переход от концепции городов-государств (включая владычество одних городов над другими или даже сою­зами городов) к концепции территориальных государств, рост торговых отношений за счет частной инициативы, расширение горизонтов международной политики, а внутри государства — умение быстро использовать смену политической принадлежности для контроля над создавшейся ситуацией. Тут проявляется результат непосредственных личных решений царя, не скованного жесткими традициями, которым вынуждены были следовать пра­вители городов, привыкшие к мелким конфликтам, связанным со спорами за орошаемые земли или пастбища. Политическими правителями нового типа стали в Месопотамии такие организа­торы, как Хаммурапи в Вавилоне, который с помощью новых идей изменил социальную структуру страны, чтобы поддержать свою армию, и Шамши-Адад I, отчаянно и безуспешно боровшийся за объединение огромных земель Верхней Месопотамии в единое территориальное государство. Можно спорить о том, в какой мере кочевой образ жизни способствовал развитию таких концепций и помогала ли прочность семейно-родовых тенденций поддержанию международных контактов между правителями. Тот факт, что при царе Амми-цадуке, предпоследнем правителе старовавилонской династии, различие между “аккадцами” и “амореями” было закреплено официальным эдиктом, служит свидетельством того, что различия между ними — социальные и экономические — существовали, по-видимому, на протяжении всего царствования этой династии.