Политический конфликт в истории человеческих отношений
Страница 11
1 января 1744 года принцесса Иоганна-Елизавета и ее дочь София-Фредерика-Августа получили письмо с предложением отправиться в Россию. К этому времени в Москве вопрос о браке наследника Российского престола Петра Федоровича с Ангальт-Цербской принцессой был решен. Через короткий промежуток времени Иоганна-Елизавета и ее дочь были уже в Москве, где им оказали отличавшийся особенной торжественностью прием.
Первое впечатление, произведенное принцессами на императрицу, было чрезвычайно благоприятно. Из записок Екатерины видно, что она, имея тогда не более пятнадцати лет, с первой же минуты своего прибывания при Русском дворе, при всех затруднениях, держала себя осторожно, действовала осмотрительно и постоянно мечтала о будущем своем величии. Во что бы то ни стало, она хотела надеть обещанную ей судьбою Русскую корону. Однако внешняя обстановка, в которой находилась принцесса, была далеко не благоприятною. Отношение ее к жениху не могли обещать ей счастливого брака. Она стояла выше Петра, превосходя его и сосредоточенностью характера, и стремлением к образованию, железною волею и уменьем общаться с людьми.
О своих отношениях к великому князю после своего приезда в Россию Екатерина пишет: «Казалось, великий князь был рад приезду моей матери и моему. Мне тогда был пятнадцатый год. В первые дни он был очень предупредителен ко мне. Уже тогда, в это короткое время, я увидала и поняла, что он мало ценил народ, над которым ему суждено было царствовать, что он не любил своих приближенных и что был очень ребячлив. Помню, как, между прочим, он сказал мне, что ему всего более нравится во мне то, что я его двоюродная сестра, и что по родству он говорит со мной откровенно; вслед за тем он мне открылся в своей любви к одной из фрейлин императрицы; он мне объяснил, что желал бы жениться на ней, но что готов женится на мне, так как этого желает его тетка».
Отсюда видно какое внимание обращала она с первого времени своего пребывания в России на свои отношения к народу и к той стране, которая должна была сделаться для нее второю родиной. Она старалась по возможности скорее выучиться русскому языку, ознакомиться се началами православного церковного учения.
28-го июля 1744 года, происходила церемония принятия Екатериною православия. Мардефельд писал, что она «держала себя как настоящая героиня». Это свидетельство подтверждается письмами матери и других лиц. И по случаю принятия православия, и впоследствии, Екатерина своим внешним благочестием производила обыкновенно глубокое впечатление на публику, представляя совершенную противоположность Петру III, относившемуся чрезвычайно небрежно к религозным обязанностям. В своих записках Екатерина рассказывает, как Петр в первое время брака порицал ее за соблюдение постов.
Еще до свадьбы отношение Екатерины к жениху становились все более и более холодными. Петр не любил общества невесты и тещи; между ним и княгинею Иоганною-Елизаветою происходили иногда шумные сцены; зато он был счастлив в компании своих придворных лакеев и занимался детскими играми, между тем как Екатерина чрезвычайно ревностно занималась чтениемъ книг, которые получала из библиотеки академии наук, и с большим успехом изучала русский язык.
О своем настроении в то время, когда приближался день свадьбы, Екатерина рассказывает: «По мере того, как приближался этот день, меланхолия все более и более овладевала мною. Сердце не предвещало мне счастия: одно честолюбие меня поддерживало. В глубине души моей было, не знаю, что-то такое, ни на минуту не оставлявшее во мне сомнения, что рано или поздно я добьюсь того, что сделаюсь самодержавною русскою императрицею».
Бракосочетание было совершено 25 августа 1745 года, с чрезвычайным великолепием.
Однако, уже в первые дни брака будущность являлась ей в довольно мрачном свете. Она пишет: «Мой любезный супруг решительно не занимался мною, но все время проводил со своими лакеями, играя в солдаты, экзерцируя их в своей комнате или переменяя мундиры по двадцати раз на день».
В записках Екатерины сказано: «Я очень хорошо видела, что великий князь вовсе не любит меня; через две недели после свадьбы, он опять признался мне в своей страсти к девице Карр, фрейлине императрицы. Графу Девиеру он сказал, что между этою девушкою и мною не может быть никакого сравнения. Девиер былъ противного мнения; он на него рассердился за это. Сцена эта происходила почти в моем присутствии. В самом деле, — рассуждала я сама с собою — не истребляя в себе нежных чувств к этому человеку, который так дурно платит за них, я непременно буду несчастлива и измучаюсь ревностью без всякого толку. Вследствие этого я старалась восторжествовать над моим самолюбием и изгнать из сердца ревность относительно человека, который не любит меня; но для того чтобы не ревновать, было одно средство – не любить его. Если бы он желал быть любимым, то относительно меня это вовсе было нетрудно; я от природы была наклонна и привычна к исполнению моих обязанностей, но для этого мне был нужен муж со здравым смыслом, а мой его не имел».
Петр ведет себя по-детски и, заставляя Екатерину участвовать в своих забавах, вызывает ее сильнейшее раздражение. Находясь в постоянном обществе голштинцев, он быстро пристращается к вину. При таких обстоятельствах Екатерина, чувствуя себя в полном уединении, находила утешение в книгах.
В своих записках Екатерина упоминает о разных прочитанных ею в то время книгах; таковы, например, записки Брантома, «История Генриха IV» Перефикса, «Церковная история» Барония, сочинения Платона и многих других.
Петр же накупил себе немецких книг, но что это были за книги! Часть их состояла из лютеранских молитвенников, другую составляли юридические процессы и рассказы о разбойниках, грабившим по большим дорогам повешенных или колесованных.
Нельзя удивляться тому, что такое успешное развитие ума и способностей Екатерины доставило ей большое значение при русском дворе; она все более обращала на себя внимание той «публики», мнением которой, как мы видели, так дорожила.
И прирожденные способности, и внешние обстоятельства, и личный интерес, и интересы России заставляли великую княгиню искать для себя вполне самостоятельного пути, воспользоваться своим положением для достижения своих целей. При таком различии темпераментов, характеров, способностей и наклонностей Петра и Екатерины, нельзя удивляться тому, что история их брака представляет собою целый ряд недоразумений, столкновений; первоначальная холодность и невнимание превратились в ненависть.
20 сентября 1754 года. Екатерина родила сына Павла. Лишь только его спеленали, императрица приказала повивальной бабке взять ребенка и следоватъ за нею. Екатерина видела своего сына чрезвычайно редко. Рождение его не содействовало сближению великой княгини с супругом.
9 декабря 1758 года Екатерина родила дочь.
Темъ временем разлад между супругами не прекращался. Императрица была несколько озабочена этим обстоятельством.
Не даром в наказ Чоглокову императрица вменяла ему в обязанность наблюдать за тем, «чтобы между их императорскими высочествами ни малейшее несогласие не происходило, наименьше же допускать, чтобы какое преогорчение вкоренилось».
Измены обоих супругов не могли не содействовать полнейшему разладу между Петром и Екатериною. Оба они находились в некотором антагонизме с императрицею. Это обстоятельство не могло, однако, повести к сближению, к заключению некоторого союза между ними. Петр сильно чувствовал перевес своей супруги; во многих случаях он доверял ей свои тайны, руководствовался иногда ее советами. Вообще, однако, при различии нрава и способностей, идти вместе, опираться друг на друга, было не возможно. Еще во время царствования императрицы Елизаветы между супругами происходили столкновения, предвещавшие дальнейшие кризисы в будущем. Об одном подобном эпизоде, случившемся въ 1755 году, рассказано в записках Екатерины следующее: «Однажды, после обеда, великий князь явился ко мне в комнату и стал говорить, что я начинаю быть невыносимо гордою и что он съумеет меня образумить. Я спрашивала, в чем заключается моя гордость. Он отвечал, что я хожу чрезчур прямо. Я спрашивала, разве для того, чтобы быть ему угодною, следуетъ ходить согнувши спину, как рабы Великого Могола. Он рассердился и сказал, что он непременно меня образумит. «Как же?» - спросила я. Тогда он прислонился спиною к стене, обнажил до половины шпагу и показал ее мне. Я спросила его, что это значит; если он вздумал со мною драться, то мне тоже нужно иметь шпагу. Тут он вложил полуобнаженную шпагу в ножны и сказал, что я сделалась страшно зла».