Павел I: задумки и результаты

Павел I: задумки и результаты

ПЛАН.

Вступление.--------------------------------------------------------------------------------- 2

Внешняя политика Павла I.----------------------------------------------------- 4

Военная реформа.---------------------------------------------------------------------- 9

Внутренняя политика.------------------------------------------------------------ 15

Экономическое положении России к 1796 году.----------------- 15

Крестьянские реформы Павла I.---------------------------------------------- 16

Торговая деятельность при Павле I.-------------------------------------- 20

Развитие промышленность.---------------------------------------------------- 22

Финансовая политика.------------------------------------------------------------ 24

Список использованной литературы.------------------------------- 29

Я не разделяю обычного пренебрежения к значению этого царствования.

В. Ключевский

Вступление.

А. С. Пушкин назвал Павла I «романтическим императо­ром», «врагом коварства и невежд» и собирался написать историю его царствования. Л. Н. Толстой считал, что «характер, особенно политический, Павла I был благо­родный, рыцарский характер». В письме к историку Бартеневу в 1867 году он писал: «Я нашел своего исто­рического героя. И ежели бы Бог дал жизни, досуга и сил, я бы попробовал написать его историю»[1]. Речь шла о Павле I.

Интерес к нему двух русских гениев был неслучаен. Жизнь Павла Петровича отличалась такими трагически­ми чертами, «подобных которых не встречается в жизни ни одного из венценосцев не только русской, но и всемирной истории»[2].

К императору Павлу Первому как у историков-специа­листов, так и у рядовых читателей, отношение неоднознач­ное. Долгое время его изображали как сумасброда, привер­женца пустых парадов и муштры, гонителя Суворова. Но это лишь одна сторона его личности.

Павел I родился 20 сентября 1754 года. Узнав о рождении внука, Елизавета Пет­ровна приказала тотчас же принести его к ней, и с этого дня колыбель мальчика находилась в спальне императрицы. Екатерина Алексеевна увидела сына лишь на восьмой день. Императрица никому не доверяла внука, даже матери, которую ребенок видел редко, да и то в присут­ствии Елизаветы Петровны или ее приближенных. Мальчик часто хворал — в комнатах было жарко натоп­лено, а его колыбель, обшитую изнутри мехом черно-бурой лисицы, накрывали еще и одеялами, боясь про­студы.

Общество мам и нянек, окружавших ребенка, оказа­ло на него плохое влияние: рассказы о домовых и при­видениях сильно действовали на воображение впечатли­тельного мальчика. Иногда от страха он прятался под стол и всю жизнь боялся грозы.

Детство Павла прошло в заботах одинокой и любве­обильной бабки, без материнской ласки и тепла. Мать оставалась для него малознакомой женщиной и со вре­менем все более и более отдалялась. Когда наследнику исполнилось шесть лет, ему отвели крыло Летнего двор­ца, где он жил со своим двором вместе с воспитателями. Обер-гофмейстером при нем был назначен Никита Ива­нович Панин — один из знаменитейших государствен­ных деятелей своего времени.

Павла I учили математике, истории, географии, языкам, танцам, фехтованию, морскому делу, а когда подрос — богословию, физике, астрономии и политическим на­укам. Его рано знакомят с просветительскими идеями и историей: в десять—двенадцать лет Павел уже читает произведения Монтескье, Вольтера, Дидро, Гельвеция, Даламбера. Порошин беседовал со своим учеником о сочинениях Монтескье и Гельвеция, заставлял читать их для просвещения разума. Он писал для великого князя книгу «Государственный механизм», в которой хотел показать разные части, которыми движется государство.

Учился Павел легко, проявляя и остроту ума, и неплохие способности; отличался чрезвы­чайно развитым воображением, отсутствием усидчивости и терпеливости, непостоянством. Но, видимо, было что-то в цесаревиче такое, что вызвало пророче­ские слова его младшего воспитателя С. А. Порошина: «При самых лучших намерениях вы заставите ненавидеть себя».

Когда Павлу I было семь лет, умерла императрица Елизавета. Впоследствии Павел узнал, как Ека­терина совершила свой победный поход во главе гвар­дии в Петергоф и как ее растерявшийся супруг, от­рекшийся от престола, был отвезен в Ропшу. А Никита Иванович Панин, к которому Павел скоро привык, внушал ему искусно некоторые странные и беспокойные мысли об императрице. Нашлись и другие, которые растолковали мальчику, что после смерти Петра III надлежало императором быть ему, Павлу, а супруга удавленного государя могла быть лишь регентшей и правительницей до его, Павла, совершеннолетия. Павел это очень запомнил. Тридцать четыре года думал он об этом дни и ночи, тая в сердце мучительный страх перед той принцессой, которая завладела российским престолом, вовсе не сомневаясь в своем праве самодержавно управлять многомиллионным народом.

20 сентября 1772 года был день его совершеннолетия. Многие были уверены, что Ека­терина привлечет к управлению страною законного наследника. Но этого, разумеется, не случилось. Екатерина понимала, что с ее смертью, если Павел взойдет на престол, вся ее государствен­ная программа будет уничтожена в первые же дни его правления. И она задумала отстранить Павла от пре­стола. И он об этом догадывался.

Проявляться характер Павла начал с того времени, когда он повзрослел и стал осознавать свое положение при дворе: обойденного вниманием матери наследника престола, с кото­рым пренебрежительно обходятся фавориты, которому не до­веряют никаких государственных дел.

Павел, побывав в Берлине и очаровавшись прусской регламентацией и беспре­кословной дисциплиной, стал резко критиковать политику ма­тери. Последовало отстранение от двора: в 1783 г. Павел пол­учил в подарок Гатчина и переехал туда со своим «двором». В тесном гатчинском мирке, совершенно отстранен­ный от правительственных интересов, он замкнулся на люби­мом военном деле: организовал три батальона по прусскому образцу, одел их в мундиры прусского войска, сам занимался вахт-парадами, смотрами, маневрами по субботам, подражаяпри этом Фридриху II в одежде, походке, даже манере ездить на лошади. Сходство с действиями отца, Петра III, было рази­тельным, и сама Екатерина отмечала это, иронически отзыва­ясь о гатчинских батальонах: «батюшкино войско».

Гатчинское затворничество и слухи о намерениях матери вторично лишить его престола, сделав наследником сына Алек­сандра, окончательно испортили характер Павла. Он стал по­дозрительным, вспыльчивость и раздражительность все чаще прорывались наружу в виде припадков безудержного гнева, усмирять который могли лишь его супруга Мария Федоровна и фрейлина Е. И. Нелидова. Вместе с тем он был отходчив: признавал свои ошибки и просил прощения, был щедр, старал­ся заботиться о подчиненных, имел доброе, чувствительное сердце. Вне Гатчины был строг, угрюм, неразговорчив, язвите­лен, с достоинством сносил насмешки фаворитов (не случайно за границей ему дали прозвище — «русский Гамлет»). В кругу семьи не прочь был повеселиться, потанцевать.

Что касается нравственных устоев Павла, то они были неколебимы. Он боготворил дисциплину и порядок, сам был образцом в этом, стремился быть справедливым и блюсти за­конность, был честен и привержен строгим нормам семейной морали. Не случайно некоторые историки одной из определя­ющих черт личности и даже его идейных воззрений считали «рыцарственность»[3], поставленное во главу всей жизни рыцар­ское понятие о чести. Политичес­кая цель, осознанная еще до воцарения, — максималь­ная централизация власти как единственный путь к «блаженству всех и каждого». Мечта о «твердой благо­родной» власти сочетается с осуждением придворной роскоши, безнравственности, лени, пустословия. «Го­сударь приучал к порядку и вельмож, доводит и самых знатнейших господ до тщательного исполнения своих должностей»[4].

Идеалист, внутренне порядочный человек, но с чрезвычай­но тяжелым характером и без опыта и навыков государствен­ного управления, Павел вступил на российский престол 6 ноября 1796 года. Еще, будучи наследником, Павел Петрович продумывал программу своих будущих действий, но на прак­тике стал руководствоваться скорее личными чувствами и взглядами, что вело к усилению элемента случайности в пол­итике, придавало ей внешне противоречивый характер.