Павел I: задумки и результаты

Страница 6

Павел думал вместе с Цезарем, что блестящий мундир «прида­ет бодрость» тому, кто его носит, или, попросту, ему хотелось иметь солдат, одетых так же, как солдаты Фридриха II. Кроме то­го, он ненавидел все, что ему напоминала «кривого». Он достиг желаемого, но опять какой ценой! По свидетельству Саблукова, напудренная прическа с буклями и косами заставляла людей его полка проводить над ней всю ночь, когда им на другой день нужно было явиться на ученье. Парикмахеры, по два на эскадрон, дей­ствительно должны были употребить много времени, чтобы спра­виться со своей задачей, и операция, связанная с отвратительны­ми подробностями, причиняла пациентам жестокую муку. Пропи­тывая волосы смешением муки и сала и смачивая их квасом, ко­торый они предварительно набирали в рот, артисты казармы со­провождали эти намазывания таким грубым втиранием и скручи­ванием, что, несмотря на свое крепкое сложение, молодой Турге­нев при первом опыте чуть было не лишился чувств. Эта «пудра», обращавшаяся после просушки в толстую кору, причиняла людям сильные головные боли, не давая императрица в то же время возможности заботиться об элементарной чистоте.

Не меньше стеснял их и самый мундир. Павел желал, чтобы они были в нем так затянуты, что едва могли бы дышать. В случае падения, они неспособны были сами подняться. Такие же узкие штиблеты жалиим ноги, и самим немцам этот смешной наряд, уже вышедший в их государстве из употребления, казался стран­ным. Адъютант князя Зубова и вдохновенный драматург Алексей Копьев развлекал Москву, показывая на улицах карикатуру но­вой полковой формы: длинную косу до икр, треуголку в три фута шириной и перчатки с раструбами, в форме огромных воронок. Но за это он поплатился разжалованием.

Мешая хорошее с дурным, как это иногда с ним случалось, Па­вел решился, однако, прибавить очень полезную принадлежность к этому костюму, настолько же неудобному, сколько смешному: меховые жилеты для зимнего сезона. Он распорядился также очень разумно, чтобы все предметы обмундирования выдавались отныне войскам натурой, а не денежными суммами, на совесть офицеров; эта мера была связана с планом общей реформы, к ис­полнению которой однако не было даже преступлено. Организа­ция интендантства была из самых скверных, а для нужд военного времени ее собственно не существовало вовсе. Ничего не было придумано для улучшения этого положения вещей. Разумные по­пытки к уменьшению хотя бы в этом отношении вкоренившихся привычек грабительству не привели ни к каким результатам, и запас в 8 миллионов рублей, составленный для возмещения обыч­ного расхищения фондов в комиссариатах, тоже не остался цел.

Противореча, по своей привычке, самому себе, Павел, напра­вив свое главное усилие на развитие военного могущества империи, хотел однако сделать в этой области большую экономию. Еще в 1798 году, накануне своего вступления в антифранцузскую коалицию, он решил произвести значительное сокращение налич­ного состава: одним взмахом пера он упразднил 45 440 человек и 12 268 лошадей. Преследуя те же цели, нисколько не отказываясь от роскоши в одежде большей части своих солдат, он собирался ввести самую строгую простоту в обмундирование гвардии. Запре­щен был подбор разнообразных и богато расшитых мундиров, из которых самый скромный стоил 120 рублей; запрещено также статское платье, заменявшее, по последней моде, в светской жиз­ни мундир. Запрещены фраки от хорошего портного, роскошно расшитые жилеты, шелковые чулки и бальные башмаки с золоты­ми пряжками. Запрещены также, под угрозой самого строго взы­скания, муфты. Прощайте, шубы, кареты, многочисленные слуги. За 22 рубля офицер прежней «troupe doree» должен был одеться. Ему было запрещено снимать эту преобразованную форму и ре­комендовано жить «скромно».

Любопытнее всего было то, что именно те, кого это касалось, должны были в это царствование разориться на портных. Фанта­зия государя действительно не замедлила сыграть и тут, как и везде, свою обычную роль. В 1798 году Павел подписал договор о союзе с Англией, и тотчас же офицеры конной гвардии получили приказание надеть красные мундиры с синими отворотами, кото­рые носила английская конная гвардия. Случайно приехавший в Петербург прежний портной принца Уэльского, Дональдсон, дал возможность Саблукову исполнить это распоряжение менее чем в сорок восемь часов; но не успели еще некоторые из его товарищей переодеться, как появилось новое распоряжение: Павел только что избран гроссмейстером Мальты, и поэтому ярко красный цвет английских мундиров должен был уступить место на спине офи­церов темно-пурпуровым мантиям, которые носили высшие пред­ставители ордена святого Иоанна Иерусалимского. Немного по­зже предпочтение было оказано малиновым корсажам княгини Гагариной, и за четыре года произошло девять перемен такого ро­да! В то же время Павел предписывал ношение военного мундира всем, даже простым писцам гражданских канцелярий, не заботясь о расходе, которым он таким образом отягощал скудный бюджет этих мирных чиновников.

Однако в Италии и Швейцарии, под командованием Суворова, старое прусское платье имело такую же судьбу, как и уставы того же происхождения. Во время тяжелых переходов каждый, кто мог, старался освободиться от той или другой части ненавистного обмундирования. Их заменяли чем могли, и Суворов этому не препятствовал. Ему было мало дела, говорил он, как одеты его солдаты, лишь бы они бегали, как зайцы, и дрались, как львы. Но, узнав об этом, Павел выразил сильное неудовольствие. Он застонал, когда услышал, что в промежутке между двумя победа­ми даже форменные штиблеты были брошены. А алебарды? Чтобы остаться верным прусскому образцу, он хотел восстановить алебардистов во всех пехотных корпусах, что на практике оставляло невооруженными сто человек в каждом полку. Увы! При переходе через Альпы алебарды были изрублены на дрова! Под впечатле­нием достигнутых успехов, государь заявил, однако, о своей го­товности согласиться с изменениями, которые будут в этом отно­шении выяснены опытом. Но ему показали несколько храбрецов, возвращавшихся из бессмертного похода в амуниции, принятой во время войны, и тотчас же он пришел в ярость:

— Как! Мою армию хотят переодеть в потемкинскую одежду! Чтоб убирались с глаз моих долой! Вон отсюда! Прочь![30]

Изобретатель неудобного и причудливого одеяния, Павел по­ступал не лучше и в деле солдатского обучения, тоже теряясь в деталях или путаясь в противоречиях вылилась в учреждение в декабре 1798 года Военного сиротского дома, впоследствии переименованного в Кадетский корпус императора Павла I. Тысяча мальчиков и двести пятьдесят девочек были там собра­ны в двух разных отделениях, и план учреждения причислял к нему все заново организованные существующие солдатские шко­лы. Основанные Петром Великим и численно увеличенные Ека­териной, они вмещали около двенадцати тысяч учеников. Павел довел число школ до шестидесяти шести, а число учеников до ше­стидесяти четырех тысяч. Последних назвали кантонистами. Это являлось значительным прогрессом. К сожалению, на более высших ступенях попытка реформатора оказалась менее счастли­вой.

Она заключалась в курсе тактики, учрежденном в Зим­нем дворце под руководством Аракчеева. Даже фельдмаршалы обязаны были слушать там уроки полковника Каннабиха, бывше­го фехтмейстера, уроженца Саксен-Веймара. Можно себе пред­ставить, что это было за обучение с подобным учителем. В смысле военного образования сам Павел ничего не понимал, кроме дрес­сировки солдат. «Поверхностное понятие о прусской службе и страсть к мелочам», — говорил посол Фридриха-Вильгельма Тауентцин. Каннабих знал не больше этого. Его лекции, ставшие ле­гендарными по высказываемым им нелепостям, возбуждали иск­реннюю веселость нескольких поколений. Что касается достигну­тых таким путем практических результатов, то Павел имел слу­чай проверить их на собственном опыте за несколько месяцев до своей смерти. С тех пор как он оставил себе- Гатчинское войско, каждый год осенью он производил испытание, или учение, вроде больших маневров настоящего времени. Он давал сражение или вел осаду. Императором он дал больше простору этой игре, в ко­торой Аракчеевы и Штейнверы кончили тем, что приобрели известную ловкость. Но последний опыт кончился плохо. Каннабих сумел только, вероятно, сбить их с толку, и поэтому ученики про­фессора тактики вели себя так, что государь обратился к ним с пророческим замечанием, эхо которого должно было прозвучать от Аустерлица до Фридланда: