Нерон в изображении Тацита и Светония

Страница 2

Несмотря на всю экстравагантность, Нерон, хотя и обладал натурой звероподобной проявлял большую склонность к искусству, познания он черпал у других, но стремился также оставить свой след. Тацит подчеркивает, что «с ранних лет он использовал живость своего ума в направлении: вырезать, гравировать, рисовать, петь, приручать и объезжать лошадей. Иногда он сочинял и читал свои стихи, что свидетельствует о его культуре». Нерон проявлял определенный интерес к наукам о природе с целью её сохранения – предпринимал поездки за пределы империи для изучения окружающей среды, и к философии, в основном стоиков в числе которых был Сенека. Он любил разговоры с мудрецами, чтобы тренировать свой ум и оттачивать остроту реакции. Особенно увлекался Нерон пением и игрой на кифаре, хотя голос у него был сиплый и слабый, его неудержимо влекло в театр, на публику. Это был император, для которого лавка актера была желаннее, чем власть. Об успехе на публике он заботился больше, чем о сохранении своей власти. Нерон жаждал выступать перед публикой. Это было неслыханным делом, ибо к театру римляне относились с презрением. Впервые Нерон осмелился выступить перед публикой в Неаполе. Именно в это время случилось землетрясение, по одним сообщениям, театр пошатнуло, но Нерона это не остановило, и он допел до конца, по другим театр рухнул после представления, когда зрителей в нем уже не осталось. (Свет., Нер.,20; Тацит, Анн.,XV, 34)

Желая больше всего на свете выступить в Риме, Нерон учредил особые игры раз в пять лет, на которых актеры будут состязаться в пении, а жюри определит победителя. Нерон хотел быть соискателем наравне с другими актерами. Об этом неслыханном в римской истории факте Тацит повествует так:

«Еще до того как начались пятилетние состязания, сенат предотвратить всенародный позор, предложил Нерону награду за пение и в добавление к ней венок победителя в красноречии, что избавило бы его от бесчестия, сопряженного с выступлением на театральных подмостках.

Но Нерон, ответив, что ему не нужны ни поблажки, ни поддержка сената и что, состязаясь на равных правах со своими соперниками, он добьется заслуженной славы по нелицеприятному приговору судей, сначала выступает перед публикой с декламацией стихов, затем по требованию толпы, настаивавшей, чтобы он показал все свои дарования, он снова выходит на сцену, строго соблюдая все принятые у кифаредов правила: не присаживаться для отдыха, не утирать пота ничем кроме одежды, в которую облачен, не допускать выделения изо рта и носа. В заключение, преклонив колено, он жестом руки выразил свое глубочайшее уважение к зрителям, после чего, делая вид, что волнуется, застыл в ожидании решения судей.

Римская чернь, привыкшая реагировать на понравившиеся ей жесты актеров, разразилась ритмичными возгласами восторга и рукоплесканиями. Можно было подумать, что она была охвачена ликованием, впрочем, эти люди, равнодушные к общественному бесчестию, пожалуй, и в самом деле искренне ликовали.

Но людям, приехавшим из далеких городов Италии, которая все еще оставалась суровой и хранила древние нравы, людям, непривычным к царившей в Риме разнузданности, было трудно взирать спокойно на то, что творилось вокруг. Не справлялись они и с постыдной обязанностью хлопать в ладоши, их неумелые руки быстро уставали, они сбивали с ритма более ловких и опытных и часто на них обрушивали удары преторианцы, расставленные между рядами для того, чтобы не было ни одного мгновения заполненного нестройными криками или праздным молчанием.

Известно, что многие всадники, пробираясь через тесные входы среди напиравшей толпы, были задавлены, а других, которым пришлось просидеть в театре весь день и ночь постигли губительные болезни.

Но еще опаснее было совсем не присутствовать на этом представлении, так как множество соглядатаев явно, а еще большое их число – тайно запоминали имена и лица входящих, их дружественное и недружественное настроение. По их донесениям мелкий люд немедленно осуждали на казни, а людей знатных впоследствии настигала затаенная на первых порах ненависть императора». (Тацит, Анн., XVI, 4–5)

Великий пожар в Риме

В 64 году на Рим обрушилось страшное бедствие: вспыхнул грандиозный пожар, который бушевал девять дней. Значительная часть города выгорела полностью.

Самое странное, что нашлись люди, которые мешали тушить пожар, а были и такие, которые, как пишет Тацит, «открыто кидали в еще нетронутые огнем дома горящие факелы, крича, что они выполняют приказ, либо для того, чтобы беспрепятственно грабить, либо в самом деле по чужой воле». (Тацит, Анн., XV, 38)

В народе поползли слухи, обвиняющие Нерона в поджоге Рима, якобы для того, чтобы на месте старого города построить новый и назвать его своим именем.

«И вот Нерон, чтобы побороть слухи, приискал виноватых и предал изощренным казням тех, кто своими мерзостями навлек на себя всеобщую ненависть и кого толпа называет христианами». (Тацит, Анн., XV, 44)

Нерон, который несся по жизни без руля и без ветрил, совсем не заботился об управлении государством. Он вел себя так, будто весь мир существует для его личного удовольствия. Жизнь его до краев была наполнена разгулом, развратом, расточительством и разнузданной жестокостью. Казалось, Нерон поставил перед собой цель полностью истощить великий Рим, который был колоссально богатым государством.

Дворец Нерона

«Денежные поборы опустошили Италию, разорили провинции, союзные народы и государства, именуемые свободными. Добыча была взята и с богов, ибо храмы в Риме были ограблены, и у них отобрали золото». (Тацит, Анн., XV, 45) Нерон однажды заявил: «Будем действовать так, чтобы ни у кого ничего не осталось!» (Свет., Нер.,32)

«Более всего Нерон был расточителен в постройках. От Палатина до самого Эксквилина он выстроил дворец, назвав его сначала Проходным, а потом после пожара и восстановления – Золотым. Вестибюль в нем был такой высоты, что в нем стояла колоссальная статуя Нерона высотой в 120 футов (около 36 метров), площадь его была такова, что тройной портик по сторонам был по милю, внутри был пруд подобный морю, окруженный строениями, подобными горам, а затем поля пестреющими пашнями, пастбищами, лесами, и виноградниками, и на них множество домашнего скота и диких зверей. В покоях же все было покрыто золотом, украшено драгоценными камнями и перламутровыми раковинами, в обеденных залах потолки были штучные, с поворотными плитами, чтобы рассыпать цветы, с отверстиями, чтобы рассеивать ароматы. Главный зал был круглый и днем и ночью вращался вслед небосводу. В банях текли соленые и серные воды. И когда такой дворец был закончен и освящен, Нерон только и сказал ему в похвалу, что теперь, наконец, он будет жить по-человечески». (Свет., Нер.,31) Таков дворец Нерона, сооруженный в центре Рима.

Повествуя об этом кошмарном времени, Тацит пишет: «Рабское долготерпение и потоки пролитой внутри страны крови угнетают душу и сковывают её скорбью». (Тацит, Анн., XVI, 16)

Восстание против Нерона и его смерть

Умопомрачительные безобразия Нерона в конце концов истощили терпение римлян, и в 68 году против него поднялось восстание.

«Начало этому положила Галлия во главе с Юлием Виндексом, который был пропретором этой провинции. Нерону уже давно было предсказано астрологами, что рано или поздно он будет низвергнут, тогда он и сказал свои известные слова: «Покормимся ремеслишком!» – чтобы этим оправдать свои занятия кифареда.

О галльском восстании он узнал в Неаполе в тот день, в который когда-то убил свою мать. Отнесся он к этому спокойно и беспечно: могло даже показаться, что он обрадовался случаю разграбить богатейшие провинции по праву войны. Он тут же отправился в гимнасий, с увлечением смотрел на состязания борцов, за обедом пришли новые донесения, но он остался холоден и лишь пригрозил, что худо придется мятежникам. И потом целых восемь дней он не рассылал ни приказов, ни писем, ни распоряжений, предав все дело забвению. Наконец, возмущенный все новыми оскорбительными эдиктами Виндекса, он отправил сенату послание, призывая отомстить за него и за отечество, но сам не явился, ссылаясь на болезнь горла. Больше всего он обиделся, что Виндекс обозвал его дрянным кифаредом и назвал его не Нероном, Агенобарбом (рыжебородым). Понуждаемый все новыми и новыми вестями, он наконец, в трепете пустился в Рим. Когда же он узнал, что и Гальба с Испанией отложился от него, он рухнул и в душевном изнеможении долго лежал как мертвый, не говоря ни слова, а когда опомнился, то, разорвав одежду, колотя себя по голове, громко воскликнул, что все уже кончено.