Земская реформа

Содержание:

1. Назначение Д. А. Толстого министром внутренних дел и утверждение реакционного курса . 3

2. Усиление реакции в земстве и дворянских собраниях, Вопрос о земстве в Кахановской комиссии . 6

3. Земский вопрос в периодической печати 11

1. Назначение Д. А. Толстого министром внутренних дел и утверждение реакционного курса

«Диктатура улыбок» Н. П. Игнатьева была так же непродолжительна, как и «диктатура сердца» М. Т. Лорис-Меликова. Назначение Д. А. Толстого министром внутренних дел означало открытый поворот к крепостнической реакции. М. Н. Катков писал по этому поводу: «Имя графа Толстого само по себе уже есть манифест и программа»'. Призыв Толстого — это «перчатка, брошенная властью в лицо России», — отозвалось из Женевы «Общее дело». «Вот до какой диктатуры ненависти дожили мы, легкомысленно болтая о «диктатурах любви»2, — бросила газета упрек русским либералам. В мемуарах современников о Толстом нельзя встретить двух разных мнений. Реакционеры и либералы, и те, кого нельзя безоговорочно причислить ни к одному из этих лагерей, В. П. Мещерский и Е. М. Феоктистов, К. Головин и А.А. Половцов, С.Ю. Витте и М.И. Семевский — все видели в нем «оплот реакции», «крайне правого», «ультраконсерватора», равно как и многоликая пресса — от «вернопреданного» «Гражданина» до нелегального «Вестника народной воли». Пятнадцатилетняя деятельность на министерских постах, сначала обер-прокурором Синода с 1865 г., а затем одновременно и министром народного просвещения (1866—1880 гг.)», упрочила за ним славу твердокаменного реакционера. Удаленный Александром II от власти во имя спасения своего Собственного авторитета, он был призван два года спустя Александром III для упрочения власти. Это была своеобразная заявка правительства на новый курс — курс открытой и прямой крепостнической реакции, без «улыбок» и либеральных жестов обществу, без дипломатии, без игры в «мужицкого царя» и «народную политику».

Отлив революционного движения и слабость либеральной оппозиции дали возможность правительству принять «твердый курс». Реакционное направление внутренней политики самодержавия, которое «пробивалось» уже с середины 60-х годов - в ряде крепостнических поправок и «исправлений» буржуазных реформ, вылилось во вполне отчетливое стремление провести цикл контрреформ.

Земская контрреформа наряду с введением института земских начальников была основным звеном реакционной внутренней политики 80-х годов. Однако Толстой не сразу принялся за их подготовку. Это объяснялась и некоторой осторожностью в выборе направления первого удара, и отсутствием общей программы преобразований.

Первые шаги Толстого направлены по линии наименьшего сопротивления. Эпоха контрреформ открывается дополнительными «временными» цензурными правилами (27 августа 1882 г.), реакционнейшим новым Университетским уставом (23 августа 1884 г.) и закрытием ряда периодических изданий. К пересмотру основных преобразований 60-х годов правительство приступило позднее. Пресса тогда же обратила на это внимание. «Вестник Европы» писал, что принятие нового Университетского устава — задача гораздо более легкая, чем реформа в области самоуправления и суда. Это неплохо подмечено. Действительно, Игнатьев сошел со сцены, но учрежденная в его правление Кахановская комиссия, этот последний осколок «либеральной» эпохи, заседала, совещалась, вырабатывала проекты реформ местного управления, хотя Толстой, по свидетельству Феоктистова, считал Каханова «чуть ли не одним из главных виновников катастрофы 1 марта», и слово «кахановщина», как нечто очень скверное и революционное, не сходило у него с языка».

Все меры, вполне определенно выражавшие реакционное направление политики Толстого, были пока еще довольно разрозненными. Об этом единогласно свидетельствуют современники: «Установившаяся за графом Толстым репутация, что у него есть своя непоколебимая система, — писал К. Головин, — принесла ему самое главное — прилив доверия и государя и общества . А между тем «системы» вне области школы у Дмитрия Андреевича собственно не было никакой. Ненависть к выборным должностям, предположение, будто вицмундир обеспечивает пригодность и благонамеренность чиновника — вот чем исчерпывалась его убогая система». О том же писал и Феоктистов: «Конечно, он отличался твердостью некоторых своих воззрений, ненавидел либеральные веяния, достигшие пышного процветания при Лорис-Меликове, относился с негодованием к недостаткам нашего судебного устройства, порицал самоуправление во всех его видах, причинявшее у нас так много зла и т. д., но как изменить все это, оставался он в совершенном неведении». «Вестник народной воли» отмечал в 1884 г.: «Беспрограммность реакции делает политику правительства замечательно бледной и скучной. Одна только тайная полиция живет полной жизнью. Одни репрессии против всяких проявлений свободной мысли ведутся широко и систематично».

Помимо реакционных мер в области печати и просвещения в первые годы правления Толстого был принят ряд законов, явно носивших черты крепостнического характера. Закон о семейных разделах 1886 г. имел назначение усилить патриархальную власть старшего в крестьянской семье и поставить разделы в зависимость от решения сходов. Тогда же был принят закон о найме сельскохозяйственных рабочих, смысл которого заключался в том, чтобы «закрепить» наемных рабочих за помещиком, что означало серьезный шаг назад — к внеэкономическим способам принуждения. Столетие Жалованной грамоты дворянству было ознаменовано открытием в 1885 г. Дворянского банка. Он создавался исключительно для поддержки быстро убывающего дворянского сословного землевладения. В рескрипте на имя дворянства от 21 апреля 1885 г. выражалось пожелание, чтобы впредь «дворяне российские сохраняли первенствующее место в предводительстве ратном, в делах местного управления и суда». Запретив особым циркуляром Главного управления по делам печати помещать в прессе статьи о 25-летнем юбилее крестьянской реформы, правительство торжественно отметило 100-летие Жалованной грамоты дворянству. Присутствовавший 21 апреля 1885 г. в зале дворянского собрания в Петербурге Половцов писал: «Во всем этом торжестве слышится поворот правительственной политики. В противоположность великому князю Константину Николаевичу и Милютину провозглашается поддержка высшему классу как руководителю населения, Это прекрасно, но и в эту сторону не надо пересолить».

Прекрасно знакомый со всей закулисной стороной внутренней политики, Феоктистов отмечал не только отсутствие ясного плана действия, но и отсутствие единства в среде наиболее влиятельных представителей реакционной партии. «Мнимый союз трех названных лиц (т.е. Победоносцева, Ц Толстого и Каткова.) напоминал басню о лебеде, щуке и раке. Относительно основных принципов они были более или менее согласны между собой, но из этого не следует, чтобы они могли действовать сообща. М. Н. Катков кипятился, выходил из себя, доказывал, что недостаточно отказаться от вредных экспериментов и обуздать партию, которой хотелось бы изменить весь политический строй России, что необходимо проявить энергию, не сидеть сложа руки . граф Толстой недоумевал, с чего бы начать, как повести дело; он был бы и рад совершить что-нибудь в добром направлении, но это «что-нибудь» представлялось ему в весьма неясных очертаниях; что касается Победоносцева, то, оставаясь верным самому себе, он только вздыхал, сетовал и поднимал руки к небу (любимый его жест). Не удивительно, что колесница под управлением таких возниц подвигалась вперед очень туго».

Наблюдение Феоктистова не лишено оснований. При обсуждении первого же крупного законодательного акта этого периода, Университетского устава, в Государственном совете возникли разногласия. «Большинство», возглавляемое одним из либеральных бюрократов А. В. Головниным, выступило за сохранение Устава 1863 г. По многим вопросам на стороне «большинства» оказался и такой видный представитель редакционной партии, как Победоносцев. Разногласия из Соединенных департаментов были перенесены в Общее собрание Государственного совета, и, несмотря на ряд уступок реакционным требованиям, «большинство» до конца держалось как оппозиционная группа, не признающая основных положений правительственного проекта н. Это говорит об известных колебаниях в правительственной среде при переходе к реакционному курсу. Во всяком случае, первая же мера из цикла контрреформ выявила разногласия «в верхах». Эти разногласия проявились не только между либеральными бюрократами и реакционерами, но и внутри реакционной партии.