Несостоятельность мнения о насильственной христианизации Руси в домонгольский период в контексте проблемы двоеверия

Страница 2

«В Новеграде людие, уведавше еже Добрыня идет крестити я, учиниша вече и закляшася вси не пустити во град и не дати идолы опровергнути. И егда приидохом, они, разметавше мост великий, изыдоша со оружием, и асче Добрыня пресчением и лагодными словы увесчевая их, обаче они ни слышати хотяху и вывесше 2 самострела великие со множеством камения, поставиша на мосту, яко на сусчия враги своя. Мы же стояхом на торговой стране, ходихом по торжисчам и улицам, учахом люди, елико можахом. Но гиблюсчим в нечестии слово крестное, яко апостол рек, явися безумием и обманом. И тако пребыхом два дни, неколико сот крестя. Тогда тысяцкий новгородский Угоняй, ездя повсюду, вопил: “Лучшенам помрети, неже боги наша дати на поругание”. Народ же оноя страны, разсвирипев, дом Добрынин разориша, имение разграбиша, жену и неких от сродник его избиша. Тысецкий же Владимиров Путята, яко муж смысленный и храбрый, уготовав лодиа, избрав от Ростовцев 300 муж, носчию перевезеся выше града на ону страну и вшед во град, никому же пострегшу, вси бо чаяху своих воев быти. Он же дошед до двора Угоняева, онаго и других предних мужей яти абие посла к Добрыне за реку. Людие же страны оные, услышавшее сие, собрашася до 5000, оступиша Путяту, и бысть междо ими сеча зла. Некия шедше церковь Преображения Господня разметаша и домы христиан грабляху. Даже на разсвитании Добрыня со всеми сусчими при нем приспе (и повеле у брега некие домы зажесчи, чим люди паче устрашении бывшее, бежаху огнь тушити; и абие) преста сечь, тогда преднии мужи просиша мира.

Добрыня же, собра вои, запрети грабление и абие идолы сокруши, древянии сожгоша, а каменнии, изломав, в реку вергоша; и бысть нечестивым печаль велика. Мужи и жены, видевшее тое, с воплем великим и слезами просясче за ня, яко за сусчие их боги. Добрыня же, насмеяхаяся, им весча: “Что, безумнии, сожалеете о тех, которые себя оборонить не могут, кую помосчь вы от них чаять можете”. И посла всюду, объявляя, чтоб шли ко кресчению. Воробей же посадник, сын Стоянов, иже при Владимире воспитан и бе вельми сладкоречив, сей идее на торжисче и паче всех увесча. Идоша мнози, а не хотясчих креститися воини влачаху и кресчаху, мужи выше моста, а жены ниже моста. Тогда мнозии некресчении поведаху о себе кресчеными быти; того ради повелехом всем кресченым кресты деревянни, ово медяны и каперовы на выю возлагати, а иже того не имут, не верити и крестити; и абие разметанную церковь паки сооружихом. И тако крестя, Путята иде ко Киеву. Сего для людие поносят новгородцев: Путята крести мечом, а Добрыня огнем».[7]

К Иоакимовской летописи вообще и к этому, наиболее известному ее свидетельству в частности, в науке существует прямо противоположное отношение. Одни исследователи видят в Иоакимовской совершенно адекватный источник и, подчас без каких-либо оговорок, пишут о «восстании» новгородцев против крещения.[8] С другой стороны, некоторые источниковеды высказывали решительные сомнения в подлинности источника вообще, предлагая видеть в нем полностью или частично творчество самого В. Н. Татищева.[9] Большинство исследователей, впрочем, признали подлинность сохранившегося текста Иоакимовской, идентифи цируя ее как новгородский памятник конца XVII в.[10]

Еще Н. М. Карамзин считал, что вся история крещения новгородцев -лишь развернутый домысел вокруг присловья туманного происхождения. Даже признавая наличие в основе Иоакимовской подлинных преданий, зафиксированных к тому же впервые еще в XIII в., мы не можем отрицать противоречий и несообразностей имеющегося текста. Есть в нем и явно малодостоверные детали. Откровенную нелепость встречаем уже в самом начале: как могли новгородцы поставить свои «самострелы» «на мосту», который только что сами «разметаша»? Или они построили его снова — навстречу Добрыне? Кстати, именно под этим мостом — целым и невредимым, проплывал, как мы помним, Перун.

Мы, конечно, можем полагать, что автор XIII и затем конца XVII в. опирался на подлинную историческую традицию, в основе которой лежали реальные факты. Но, тем более признавая некоторую силу документа за Иоакимовской летописью, мы должны довериться ее свидетельству в целом. А оно достаточно однозначно: «того для люди поносят новгородцев: Путята крести мечем, а Добрыня огнем». Кто же мог «поносить» новгородцев, если бы вся Русь была крещена насильственно, «огнем и мечем»? - очевидно, что никто.

Более полные доказательства о несостоятельности «Иоакимовской летописи» приводятся в статье С. В. Алексеева «Литературные и археологические источники о крещении Новгорода».[11]

К тому же сам термин «крестил» из приводимой новгородской пословиц к Добрыне и Путяте, по большому счету, не применим. Поскольку христианство в Новгороде присутствовало уже до описываемых Татищевым событий, и та самая церковь Преображения которая по «Иоакимовской летописи» была разрушена по другому летописному источнику простояла 60 лет: «Въ лето 6497. (988 г.) «Постави владыка епископъ Іоакимъ первую церковь древяную дубовую святыя Софии , имущую верхъ 13; и стояла 60 летъ, и подняся отъ огне въ лето 6557, марта въ 4 день, въ суботу, при второмъ епископе Луке, въ 13 лето. Бысть честно устроена и украшена; а стояла по конецъ Пискупли улицы, надъ Волховомъ рекою, до Камениого детинца града…»[12].

Все это не делает Иоакимовскую летопись достоверной. И безусловно необходимо еще раз отметить, что дошла она до нас только в составе «Истории» В. Н. Татищева. Были конечно. В истории случаи, когда найденные исторические документы, утрачивались в более поздний период. Как это например произошло с Троицким летописным сводом, найденным Карамзиным в Троице-Сергиевой лавре, который погиб при пожаре Москвы 1812 года. Но этот список был передан Николаем Михайловичем Обществу Истории и Древностей, благодаря чему было составлено его исчерпывающее описание. В случае с «Иоакимоской летописью» у Татищева не было ни одного свидетеля, принадлежавшего к научным кругам, который мог бы подтвердить реальность существования источника, пересказанного им.

На основании вышеизложенного, мы вообще не можем говорить о рассказе «Иоакимовской летописи» о крещении Новгорода, как о реально существующем источнике, и тем более о событиях передаваемых в нем, как об историческом факте.

2. Точка зрения церковных историков XIX века.

2.1 Мнение Е. Голубинского

Необходимо сразу охарактеризовать тот период в истории Русской Православной Церкви, в который писались разбираемые нами труды. Период этот известен по названием «синодальный», когда с 1721 по 1917 гг. Православная Церковь в России подчинялась не выборному из иерархов патриарху, а государственному органу – Священному синоду, во главе которого стоял мирянин. Безусловно в этот период миру было явлено множество святых подвижников, таких как святители Иннокентий Иркутский, Игнатий Брянчанинов, Феофан Затворник, преподобные Серафим Саровский, Герман Аляскинский, святой праведный Иоанн Кронштадтский, Ксения Петербургская и много других, но богословское образование, богословие, как наука, в том числе и церковная история, переживали далеко не лучшие времена.

В качестве примера можно привести то обстоятельство, что учебник догматического богословия митрополита Макария «Булгакова», хотя и используется в современных православных духовных учебных заведениях, в тоже время не является непреложным авторитетом. Некоторые из положений данного труда, содержащего казалось бы догматические формулировки, оспариваются современными богословами. В частности концепция понимания Жертвы Христа, как выкупа.

Голубинский в своей работе, помимо слов приведенных выше говорит еще и следующее: «…совершенная покорность русских в деле перемены веры воле князя и так называемое мирное распространение христианства на Руси есть не что иное, как невозможная выдумка наших неумеренных патриотов, хотящих приносить здравый смысл в жертву своему патриотизму. Нет сомнения, что введение новой веры сопровождалось немалым волнением в народе, что были открытые сопротивления и бунты, хотя мы и не знаем о них никаких подробностей. О крещении новгородцев сохранилась пословица, что "Путята крестил их мечом, а Добрыня огнем". Это очевидно, значит, что в Новгороде новая вера была встречена открытым возмущением, и что для подавления последнего потребовались и были употреблены самые энергичные меры. Очень возможно, что подобные возмущения были и не в одном Новгороде.»[13]