ВЛАСТЬ И НАРОД: ПРЕДСТАВЛЕНИЯ НИЗОВ ОБЩЕСТВА О ГОСУДАРСТВЕННОМ И ОБЩЕСТВЕННОМ УСТРОЙСТВЕ В РОССИИ XVIII В. (НА ПРИМЕРЕ РУССКОГО КРЕСТЬЯНСКОГО НАСЕЛЕНИЯ СИБИРИ)

Страница 12

Мы показали, что требования крестьян носили антигосударственный характер, и то, это обстоятельство маскировалось тем, что непосредственным объектом их недовольства было феодальное угнетение, при этом причины недовольства крестьян тяготели к идеалам наивного крестьянского монархизма, а через него — к древнему земледельческому идеалу вольной догосударственной жизни. Постоянно выдвигались требования, разрушительные для государства, например отказ от платежа податей, от рекрутчины, от присяги государю и т. п.

1 Чистов К. В. Русские народные социально-утопические легенды. С. 248.

2 Там же. С. 286.

Некоторые исследователи справедливо видят в этом не просто конфликт между обществом и государством. По их мнению, действия, высказывания, намерения, ценности власти в глазах народа и действия народа в глазах власти вызывали взаимный страх, выглядели как нечто иррациональное, неподдающееся пониманию, прогнозу, а следовательно, опасное1.

Как было показано в нашей работе, к началу XIX в. все антифеодальные протесты и процессы по-прежнему следуют стремлению крестьян освободиться от начальства и вступить в непосредственные отношения партицйпа-ции к монарху.

Кстати, именно в это время крестьянские настроения пыталась использовать русская интеллигенция, но, несмотря на некоторое пересечение во взглядах на государственное устройство, — неудачно, что свидетельствует о совершенно разных представлениях об административном и государственном устройстве страны, о характере происходящих в ней социальных процессов. Например, это проявилось при попытке использовать в своих целях старообрядцев, дабы возбудить в последних политическую оппозицию правительству, «надоумив» их, «чего им хотеть», убедить их в том, что правительство — воплощенное зло, достаточно свалить его — и все устроится само собою: будет свобода, крестьяне получат землю, и все заживут богато и счастливо. Другой вопрос, что старообрядцы видели зло как раз не в правительстве (Синоде) и не в ортодоксальной церкви, их угнетающей. Они отказываются идти на поводу интеллигенции и участвовать в борьбе за преобразования, за свои, в сущности, права только потому, что «в,житиях нет примера, чтобы христиане бунтовали, да и святые отцы этому не учат»2.

Недаром, видя подобную картину, русская интеллигенция обвиняла «низшие слои» в «стихийности» и «темноте».

Государство изначально противостоит русскому человеку как нечто враждебное, и на него, как на врача, не распространяются моральные запреты: его можно обманывать, у него можно красть; обещания, данные государству, можно не выполнять. С ним можно бороться разными способами, но при этом почему-то не имеет силы самое главное для военных правило: чтобы победить врага, надо его знать3.

Как бы то ни было, мы отметили, что общественно-политическое сознание русского крестьянского населения Сибири формировалось под воздействием его экономического положения, образа жизни, социально-политического статуса, политики государства в отношении народных масс. Как было отмечено в работе, поступательное развитие общественного сознания народных масс в эпоху феодализма проходит долгий и сложный путь от непосредственного отражения основных социальных противоречий к опосредованному теорией, т. е. идеологическому, отражению их. По условиям феодальной эпохи господствующей формой теоретического отражения социальных противоречий является превратная «религиозно-фантастическая» форма. Это уже идеология, теоретический синтез как таковой, он и представляет собой прогресс в развитии общественного сознания4.

1 АхиезерА. Россия: критика исторического опыта. Новосибирск, 1997.

Касьянова К. О русском национальном самосознании. С. 57. 3 Там же. С. 72.

Кпибанов А. И. Народная социальная утопия в России. С. 141.

В обстановке социальной забитости, невежества, всяческой отсталости, инертности, закрепощенности, как социальной, так и духовной, социальная мысль обрекалась на «подпольное» существование, на ограниченное влияние, на замыкание в сфере идеологической борьбы.

Как было показано в работе, в долгой истории антифеодальной борьбы и соответственно на разных уровнях развития общественного сознания сложилось многообразие форм народного идеологического протеста, как и многообразие идеалов общественного устройства.

В этом отношении немаловажно, что в течение позднефеодального периода в русле антифеодальной борьбы крестьянства возникли и широкие движения религиозной оппозиции (староверие и сектантство) крепостничеству и господствующей церкви. Наблюдается углубление и конкретизация позитивных идеалов протеста.

Мы видим, что крестьянство всех сословных групп Сибири активно сопротивлялось любым попыткам увеличения феодальной ренты и наступлению правительства и церкви на их относительную духовную свободу. Как мы показали, иногда крестьянский протест выливался в открытые формы, но в повседневном своем выражении имел характер «глухой обороны», т. е. проявлялся в «неявном» протесте социально-утопических легенд, слухов, фольклора, а также в челобитных, жалобах и т. д. Как показала история, в итоге крестьянское сопротивление все же заставляло власти идти на определенные уступки, какими, например, несомненно, стали отмена десятинной казенной пашни, секуляризация церковных земель или прекращение приписок к заводам в начале XIX в.

Подводя итог, хотелось бы еще раз сказать об актуальности исследования данной проблемы и о том, что при изучении ее можно и нужно широко использовать наработки новой исторической дисциплины — исторической психологии, задачей которой является изучение процессов возникновения, существования и затухания социальных стереотипов, составляющих, в свою очередь, структуру национального характера, одного из важнейших факторов исторического процесса.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

Александров В. А, Покровский Н. Н. Власть и общество. Сибирь в XVIII в. Новосибирск: Наука, 1991.

Алефиренко П. К. Крестьянское движение и крестьянский вопрос в России в 30-50-х годах XVIII века, М.: АН СССР, 1958.

Астафьев П. Е. Национальность и общечеловеческие задачи (к русской народной психологии) // Этнопсихологические сюжеты (из отечественного наследия). М.: Ин-т философии РАН, 1992. С. 37-48.

Ахиезер А. Россия: критика исторического опыта. Том 1. От прошлого к будущему. Новосибирск: Сибирский хронограф, 1997.

Бердяев Н. А. О роли национального характера в судьбах России // Социально-политический журнал. 1993. № 9—10; С. 101—110.

Вернадский В. Н. Очерки из истории классовой борьбы и общественно-политической мысли России в третьей четверти XVIII века // Ученые записки ЛГПИ им. А. И. Герцена. Т. 229. Л.: 1961

Государство Российское: власть и общество. С древнейших времен до наших дней. Сборник документов: Учебное пособие / Ред. Кукушкин Ю. С. М.: изд-во Московского ун-та, 1996.

Данилова Л. В. Крестьянство и государство в дореформенной России // Крестьяне и власть: Материалы конференции. М.; Тамбов, 1996. С. 24—37

Зубкова Е. Ю., Куприянов А. И. Ментальное измерение истории: поиски метода // Вопросы истории. 1995. № 7. С. 154—157.

Ильиных В. А. Крестьянские челобитные XVIII—первой половины XIX в. (на материалах Западной Сибири) // Сибирское источниковедение и историография. Новосибирск: Наука, 1980. С. 81-92.

Касьянова К. О русском национальном самосознании. М.: ИНМЭ, 1994.

Клибанов А. И. Народная социальная утопия в России. М.; Наука, 1977.

Комиссаренко А. И. Ликвидация церковной земельной собственности и русское общество (отношение духовенства, дворянства и крестьянства к секуляризационной реформе 1764 г.) // Церковь, общество и государство в феодальной России. М.: Наука, 1990. С. 313-334.

Крестьянство Сибири в эпоху феодализма. Новосибирск: Наука, 1992

Кузнецов И. С. Центральная власть и местное управление в психоисторическом контексте // Проблемы истории местного управления Сибири XVII—XX вв. Материалы научной конференции. Новосибирск, 1996. С. 102-104.

Миненко Н. А. Общинный сход в Западной Сибири в XVIII—первой половине XIX в. // Общественный быт и культура русского населения Сибири XVIII—начала XIX века. Новосибирск: Наука, 1983. С. 3-18.