ВЛАСТЬ И НАРОД: ПРЕДСТАВЛЕНИЯ НИЗОВ ОБЩЕСТВА О ГОСУДАРСТВЕННОМ И ОБЩЕСТВЕННОМ УСТРОЙСТВЕ В РОССИИ XVIII В. (НА ПРИМЕРЕ РУССКОГО КРЕСТЬЯНСКОГО НАСЕЛЕНИЯ СИБИРИ)
Страница 2
По мнению исследователей, национальный характер представляет собой «целостную систему со свойственной ей иерархией качеств и черт, которые доминируют в побуждениях, образе мыслей и действий, в культуре, стереотипах поведения, свойств данной нации»1.
Национальный характер весьма устойчив, что обеспечивает преемственность его качеств и черт, обеспечиваемых социальными средствами передачи общественно-исторического опыта из поколения в поколение. К тому же его нельзя «корректировать» административными мерами. Вместе с тем, будучи детерминирован общественной и природной средой, национальный характер все же подвержен определенным изменениям2.
Другое понятие, активно используемое современными исследователями, — «национальное самосознание» — раскрывается в отношении нациик самой себе и к другим нациям, в представлениях о ее достоинствах и недостатках. В свою очередь, оно может быть ограниченным, односторонним или «провинциальным»3. .
Одним из первых исследователей, активно вводивших понятия «национальный характер» и «национальное самосознание» в научный оборот был Н. А. Бердяев, который основной особенностью национального характера русского народа считал его антиномичность и противоречивость. В работах Бердяева встречаются и характерные, хотя и отвлеченные, описания этой ан-тиномичности. Русский народ у Бердяева — «самый аполитический народ, никогда не умевший устраивать свою землю», тогда как сама по себе Россия — «самая государственная и самая бюрократическая страна в мире, все в России превращается в орудие политики», «русская душа сгорает в пламенном искании правды, абсолютной, божественной правды .», и в то же время «Россию почти невозможно сдвинуть с места, так она отяжелела, так инертна, так ленива . так покорно мирится с своей жизнью»4.
Среди современных исследователей, активно использующих понятие «национальный характер» в своей научной работе, пожалуй, следует выделить мнение профессора И. С. Кузнецова. В своих работах он* опираясь на мнение Бердяева о том, что «русский народ с одинаковым основанием можно характеризовать как народ государственно-деспотический и анархически-свободолюбивый», также отмечает, что для российского народа характерно неоднозначное, амбивалентное отношение к государственной власти5.
Эту особенность русского национального характера подчеркивает и А. Ахиезер, который исследовал развитие взаимоотношений между государством и обществом в России, используя историко-цивилизационный подход. Ахиезер указывает, что власть постоянно «сталкивалась с манихей-ской враждебностью народа к правящему слою и одновременно с его стремлением слиться с царем»1.
2 3
4 Там же. С. 103.
5 Кузнецов И. С. Центральная власть и местное управление в психоисторическом контексте. С. 103.
Там же.
Там же. С. 102.
1 Бердяев Н. А. О роли национального характера в судьбах России // Социально-политический журнал. 1993. № 9-10. С. 101.
Как показывает история, в психоисторической реальности на протяжении многих веков массовые политические ориентации россиян сочетали распространенное раболепие перед государством, бюрократией и в то же время неуважение к ним, недисциплинированность, анархические тенденции2.
Эта фундаментальная черта массовой политической психологии экстраполировалась на отношение к центральной и местной власти. Пиетет перед центральной властью (включая упование на «доброго царя») и пренебрежение к местным властям — такова была весьма распространенная черта массовой политической культуры российского населения. Все это находило свое проявление в крестьянском противопоставлении коварных бояр и хорошего царя.
1.2. Наивный крестьянский монархизм
В советской исторической науке эта черта русского национального характера в применении к социально-политическим взглядам народных «низов» получила наименование «наивного крестьянского монархизма» — веры в то, что царская власть противостоит социальной несправедливости, что «истинный» царь должен Защищать крестьян от притеснений чиновников и дворян. Собственно говоря, на наш взгляд, «наивный крестьянский монархизм» — понятие относительное, поскольку оно базируется на действительно имевшей место независимости самодержавия от «бояр и чиновников», а монарх в любом случае был обязан заботиться о благе для каждого своего подданного. Иногда в исследовательской литературе можно встретить мнение о неудачно-сти общепринятого определения крестьянского монархизма как наивного. К сожалению, на сегодняшний день,нет другого более точного определения, позволяющего различать монархизм крестьянства, его монархические иллюзии и «официальный», идеологизированный монархизм господствующего класса и самодержавной власти. Кроме того, коренное различие между крестьянским и дворянским монархизмом необходимо учитывать хотя бы потому, что лозунги наивного крестьянского монархизма включены в идеологические системы, провозглашающие и оправдывающие отмену либо резкое сокращение феодальной ренты, и ликвидацию крепостного права, и физическое истребление дворян, и даже вооруженную борьбу с царскими войсками3.
Думается, что крестьянский монархизм имел острую антифеодальную окраску во многом потому, что крестьяне были не в силах понять реальную социальную суть абсолютистского государства. Кроме того, следует отметить, что наивный крестьянский монархизм носил явный патерналистиче-ский характер.
Как нам кажется, в XVIII в. само Российское государство в значительной степени держалось на личностном статусе монарха. При этом сам монарх не может знать, каков на самом деле его реальный статус в народном сознании и на что он может рассчитывать в критический момент. В то же время этот личностный статус монарха весьма четко обозначен в народных представлениях о власти.
Как бы ни хотелось царю соответствовать «народному» идеалу «милостивого» царя, у него ничего не выйдет хотя бы по той причине, что в любом случае он, даже проводя «милостивую» политику, будет исходить из своих личных, а не народных убеждений. Тем не менее -личностный статус царя изначально (по крайней мере, со времен Ивана III) предполагается очень высоким. Царь оказывается искусственно и по собственной воле отдален от народа ритуалами и прочей атрибутикой, т. е. его роль «отца родного» народу к XVIII столетию становится весьма условной и держится только в силу традиционных консервативных представлений народа о власти. Впрочем, это традиционное рабство царю, олицетворявшему в народных представлениях носителя высшей Правды, не есть, собственно, рабство, но отдача себя под власть справедливого отца — могущественного царя1.
АхиезерА. Россия: критика исторического опыта. Т. 1. От прошлого к будущему. С. 201. Кузнецов И. С. Центральная власть и местное управление. С. 103. Покровский Н. N. Обзор сведений судебно-следственных источников . С. 79.
В исследовательской литературе неоднократно подчеркивается стойкость и живучесть этих сторон крестьянского политического сознания.
Наивный крестьянский монархизм отделял царя от сановников, бюрократии, помещиков и заводовладельцев, противопоставлял их друг другу и тем самым идеализировал образ монарха, полностью отождествляя интересы крестьянства с его интересами. В народном понимании «бояре и чиновники» блокировали благие царские намерения, разрушали прямые и обратные связи между государем и народом. К непосредственному начальству крестьяне относились с недоверием в силу его недостаточной компетентности, своекорыстия, грубости и жестокости.
«Наивный крестьянский монархизм» прослеживается и в поисках «милостивых» царских указов, и в упорном стремлении добраться до верховной власти. Во многом это объясняется тем, что наивный крестьянский монархизм, вера в мнимые царские «милости» есть не что иное, чем оправданиеи обоснование крестьянского сопротивления местным властям, феодалам, якобы искажающим истинную царскую волю. Народное сознание неспособно расстаться с чисто феодальным средневековым представлением о справедливости и благости царя (т. е. признанием его надсоциальной и доброй силой). Поэтому оно ищет малейшую возможность приписать эти несчастьяцарскому окружению2. .