ИНДИВИДУАЦИЯ ИНТЕНЦИОНАЛЬНОГО НАЧАЛА БЕЛЛЕТРИСТИЧЕСКОГО ТЕКСТА

Страница 3

Структура и объем диссертации. Цели и задачи исследования определили его структуру и объем. Диссертация состоит из введения, трех глав («Понятие о поэтической функции языка», «Принципы текстового анализа», «Индивидуация интенции беллетристического текста»), заключения и списка использованной литературы, включающего 500 наименований, в том числе 120 работ на иностранных языках. В содержательном плане последовательность глав организована в соответствии с двумя проблемами: 1) проблемой определения поэтической функции языка в сети многих координат лингвистического, прагматического, эстетического и герменевтического планов и 2) проблемой описания идейно-художественной программы текстопостроения и текстовосприятия как основания для индивидуации читателем поэтической функции языка в процессе чтения беллетристического текста.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во введении обосновывается актуальность темы, научная новизна, теоретическое и практическое значение работы, цели, задачи и методы исследования.

В главе первой«Понятие о поэтической функции языка» ставится проблема индивидуации поэтического начала, а также трактуются вопросы содержательного и формального определения понятия о поэтической функции языка как таковой и в системе отношений с альтернативными социальными и языкотворческими функциями в совмещенном пространстве языка и коммуникации. Данная проблематика разрабатывается в русле лингвистической поэтики как науки об основных функциях языка и соответствующих им типах речи (дискурса).

Можно утверждать, что в предмет лингвистической поэтики входят как вопросы исчисления типов текстов, так и вопросы индивидуации (различения) основных функций языка в тексте. Индивидуация в широком смысле представляет собой установление уникальной для данного отдельного предмета или для данной отдельной разновидности предметов целесообразной закономерности (логоса). К предметам индивидуации можно отнести и беллетристические тексты культуры. Каждому типу текстов соответствует своя определенная стихия смыслообразования. Индивидуация вносит в пространство смыслопостроения элементы предсказуемости и нормативности, связанные с выводимостью многих черт предмета из его сущности. С точки зрения лингвистической поэтики наибольшего внимания заслуживает индивидуация функций языка, в том числе поэтической функции. Функция языка при этом берется как универсалия для множества существующих в действительности наделенных ею текстов культуры, а также таких, которые существуют только в потенции.

В исследовании теории поэтической функции предпосылается в качестве исходного разработанное Л.В. Щербой (1974) антиредукционистское представление о трояком динамическом целом языка, аспектами которого выступают языковая система (язык-система), языковая (речевая) деятельность (язык-деятельность) и языковой материал. И языковая система, и языковой материал мыслятся как разные аспекты единственно данной в опыте речевой деятельности.

Категория опытного освоения языка индивидом апеллирует к понятию о человеческой рефлексии как источнике нового опыта, развивающего деятельную способность личности. Опыт определяется в теории деятельности как арсенал продуктивных накоплений и свернутая деятельность(ср.: В.П. Иванов 1977). Рефлексия в наиболее широком определении является интенциональной связкой между образом осваиваемой ситуации (в данном случае текстовой) и языковым и социальным опытом реципиента (ср.: Г.И. Богин 1989). Особую значимость в индивидуационной ситуации приобретает рефлексия как деятельность активного осознания и рациональной интерпретации, направленной на выявление родового функционально-структурного начала в текстоообразовании. Рациональное описание процесса рефлективной индивидуации может рассматриваться как предпосылка обучения языковой способности применительно к родному и иностранному языку.

Поэтическая деятельность рассматривается в работе как развертывающаяся в пространстве коммуникации читателя с художественным текстом деятельность понимания. «Подготовленность» поэтического высказывания, его «построенность» традиционно трактуется в качестве отличительной черты «поэтической речи» (В.Б. Шкловский 1914). Художественное высказывание трактуется как речь в той мере, в какой тщательно эстетически обработанное высказывание может быть в целом отнесено к категории речи в противоположность узко понимаемой системе языка. В свете дистинкции речь / текст поэтическое высказывание подпадает под категорию текста. Исторически сложившееся закрепление эпитета «поэтический» за языковой функцией и эпитета «художественный» за текстом не отменяет их сущностного единства. Текстовая деятельность, как художественная, так и нехудожественная, может быть включена на правах ориентированного на письменный источник (текстовый материал) вида в родовое понятие речевой деятельности. Поскольку специфика собственно поэтического (также художественного, эстетического в узком смысле) дискурса предполагает подготовленную речь, зафиксированную для многократного вторичного обращения на материальном носителе в виде текста, изучение данного типа речевой деятельности оптимально разрабатывается в свете выявления соответствующих ему организационных принципов текстопостроения.

Подход к поэтическому тексту со стороны реципиента – подход герменевтический, основанный на ценностях раскрытия смысловых потенций текстовых структур. В европейской эстетике со времен греческой античности поэзия рассматривается как явление божественной милости, покрытое тайной, недоступное толпе и рассчитанное на деликатную интерпретацию. Следование традиции обязывает при описании поэтической коммуникации значительное внимание уделять текстовым источникам неявного смыслообразования, которые находят рассмотрение в главах второй и третьей реферируемой диссертации. Всякая интерпретация как выявление скрытого и «овнешнение внутреннего» нуждается в отчете в собственных предпосылках. Поэтому непосредственно в первой главе обсуждается само направление в исчислении смысловых горизонтов текста с точки зрения его поэтической (художественной в узком смысле) и непоэтической целевой установки. Заметим, что лингвистическая поэтика ведает одновременно вопросами воздействия языковых текстов нетождественных типов и вопросами их структурной организации на родовом уровне. В этой связи потребовалось реконструировать проходящие через историю европейской эстетики типические представления о предельно близких на уровне поверхностной организации языковых средств риторической и

поэтической функциях языка. Воссоздание поэтической и риторической коммуникативной ситуации потребовало учета категоризованных прагматических установок говорящего.

Цели и способы взаимодействия с аудиторией поэта и ритора не совпадают, как не совпадают между собой и организационные принципы собственно поэтического и собственно риторического текстопостроения. Деятельность поэта направлена на «растягивание души» аудитории до масштаба мировой идеи посредством пробуждения рефлексии над самими ценностными основами человеческого бытия в культуре и истории, такими как Истина, Добро, Красота и сродственные им. Деятельность ритора направлена на пробуждение симпатии аудитории к высказываемому личному мнению. Писатель, который «предлагает читателю свое понимание окружающего мира и его процессов», следует риторической, а не поэтической модели коммуникации.

Риторическое в собственном смысле текстообразование направлено на стимулирование «ослепленного», некритичного и в значительной мере автоматизированного восприятия высказывания оратора. Поэтическое в собственном смысле направлено на пробуждение рефлексии читателя над художественной идеей, трактуемой как предельное ценностное основание человеческого бытия в мире. Утилитарная заинтересованность ритора-оратора порождает схемообразование, нацеленное на педалирование слабых мест в составе души слушающего. Поэтому в сократическом диалоге «Федр» не случайно и при широкой опоре на всю античную традицию говорится о поиске коротких путей к душе слушающего, а не прямых к истине («Phaedrus» 272с), а частью общей риторики навсегда стали такие «утонченные» средства доказательства истины, как argumentum baculinum – довод к длинной дубинке.