ИНДИВИДУАЦИЯ ИНТЕНЦИОНАЛЬНОГО НАЧАЛА БЕЛЛЕТРИСТИЧЕСКОГО ТЕКСТА

Страница 7

Смысловой интервал не рядополагается художественной катахрезе и этимологической фигуре. Он составляет внутреннюю форму последних как средств художественного текстообразования. Например, в тексте Шукшина этимологизируется глагол «попроведовать». Если в приведенной выше дроби текста смысл данного экзотичного глагола близок к значению слова «навестить», то в следующих далее по тексту эпизодах употребления (фреймах) он тяготеет к значениям слова «осведомиться», а еще далее к значениям паронимичных слов «разведать», «поведать» и «проповедовать». Интервальное перетекание смысловых горизонтов вынесенного в зачин рассказа данного стилистически маркированного слова свидетельствует о текстовой установке на формирование художественной катахрезы. Заметим, что учет определенных конструктивных схем индивидуации типовой интенции текста влияет на конечное качество интерпретации, в том числе в виде перевода на другие языки. В переводах, при сохранении понятийного начала текста «Срезал» посредством подбора эквивалентных языковых средств (англ. «Cutting them down to size», нем. «Reingelegt»), авторская установка на идейность текста ослабляется. Например, в переводе Ренаты Ланда на немецкий язык единство средства выражения «попроведовать» не выдерживается: нем. «vorbeischauen», «plaudern» (Schukschin 1981: 155, 156).

Понятийное начало в тексте не обязательно представлено в виде термина. Например, понятие «нужда» в сопровождении богатого смыслового эскорта можно восстановить по следующей текстовой дроби рассказа «Мужики»: «По случаю праздника купили в трактире селедку и варили похлебку из селедочной головки. В полдень все сели пить чай и пили его долго, до пота, и казалось, распухли от чая, и уже после этого стали есть похлебку, все из одного горшка. А селедку бабка спрятала». (Чехов 1983: 107). Здесь можно усмотреть такие растянутые по тексту смыслы, как «бедность», «жизнь впроголодь», «обессмысленность в таких условиях понятия праздника», «нехватка», «подавленные желания», «всеобщая нищета и зависимость», «всеобщее взаимное недоверие», «скрытое раздражение», «абсурдное стремление обмануть природу», «тоска по лучшей жизни», «чувство ущемленности», «досада на олицетворенную руку судьбы». Все эти смыслы не названы в тексте средствами прямой номинации, но продемонстрированы к усмотрению в силу действия механизма логического вывода. Например, описанный нарушенный порядок приема пищи свидетельствует о несопоставимости аппетита с имеющейся в наличии едой и связанном с этим физическом и моральном дискомфорте заинтересованного в ближайшем знакомстве с селедкой фиктивного рассказчика. Вся широкая гамма названных выше и неназванных смыслов полностью и без остатка охватывается одним понятием «нужда». Понятие это многогранно, но в отличие от идеи не всеохватно, число его граней не бесконечно и границы строги. Например, текстовое понятие претерпеваемой нужды не перетекает в понятие отменяющего социальную ответственность голода.

Идея содержит среди своих определений «всеобщность». Трактуемая дискурсивно в философских текстах идея превращается предельное понятие, т.е. такое, которое не определяется через иное, более широкое, а само придает определенность всем остальным понятиям (Т.Н. Снитко 1999). К миру предельных понятий относятся понятия о Боге, о бытии, о жизни, о смерти, об Истине, о Времени, о Добре и Зле и т.д. С всеобщностью связана и отмеченная Иоанном Солсберийским принципиальная неноминируемость идеи как всякого универсального начала (Singularia nominantur, sed universalia significantur). Текстовый категориальный смысл «всеобщность»может трактоваться как инобытие идейно-художественной установки в составе текстовой программы смыслопостроения. Текстовую установку на придание тем или иным семантическим образованиям статуса всеобщности можно назвать «универсализацией». Средства манифестации текстового смысла «всеобщность» подразделяются на прямые и косвенные. К первым отнесем слова, обладающие значением всеобщности, ко вторым принцип взаимодействия текстовых предикаций.

The End (Jim Morrison)

1. This is the end, beautiful friend,

2. This is the end, my only friend,

the end

3. Of our elaborate plans,

the end

4. Of everything that stands, the end

5. No safety or surprise, the end

6. I`ll never look into your eyes again

7. Can you picture what will be?

8. So limitless and free

9. Desperately in need

10. Of some stranger’s hand

11. In a desperate land

12. Lost in a Roman wilderness of pain

13. And all the children are insane

14. All the children are insane

15. Waiting for the summer rain …”

В приведенной дроби поэтического текста Джима Моррисона к прямым средствам универсализации можно отнести слова «everything», «limitless and free», «all». К косвенным средствам отнесем в качестве «нулевого экспонента» отсутствие в тексте относящихся к референту высказывания слов-детерминативов – термин О. Дюкро (1982), или уточняющих дескрипций по Дж. Серлу (1982), служащих идентификации референта как одного и только одного на фоне множества других, обладающих чертами категориального сходства с последним. Например, указание на детей «All the children» безгранично в силу неопределенности в тексте контуров противоположного класса «взрослых», которые не считались бы детьми. Вместе с тем и такие конструкты, как «beauty-ness» и «only-ness» пронзают бесконечность и в силу этого сплетаются в единый континуум «красота-уникальность детей божьих». Герменевтическим последствием раз-обособления текстовых предикаций служит интервализация конструктов понимания текста, возникающая на основании «равновеликости» многих перекрывающих друг друга родовых семантических характеристик транслируемой реальности. В данном случае красота и уникальность образуют конфликтное поле претендующих на центральное место в программе смысловых ожиданий читателя интерпретационных конструктов.

В главе третьей «Индивидуация интенции беллетристического текста» рассматриваются типовые связки схем, позволяющие индивидуировать родовое и, как следствие, индивидуальное начало в авторской программе тексто- и смыслопостроения. Важная роль в организации текстовых средств принадлежит риторико-герменевтическому принципу перевыраженности, формулируемому здесь как установка на содержательную инвариантность ряда относительно автономных текстовых средств и метасредств.

Поскольку всякий перевод есть интерпретация, а интерпретация есть попытка передать смысл одного текста посредством построения другого на основе понимания, то тексты переводов представляют собой открытый для наблюдения и анализа след реального понимания текста и материал для оценки (не-) состоявшегося понимания. Способ интерпретации оригинального текста переводчиком точно передается в переводном тексте. По тексту перевода можно судить о герменевтической стратегии переводчика, которая может ориентироваться на трансляцию понятийного или идейно-художественного начала в текстовой содержательности.

Маркерами интерпретационной установки переводчика выступают схемы риторических средств текста. К схемам риторических средств относятся не только стилистически маркированные лексические единицы и синтаксические конструкции, но и рассматриваемые на текстовом уровне схемы, обеспечивающие усмотрение читателем смысловых интервалов, катахрез, этимологических фигур, универсализации. Презумпция взаимного освещении многих схем индивидуации идейно-художественного начала в тексте позволяет наблюдать несколько функционально близких, но структурно нетождественных схем в связке. Подведение переводчиком всей содержательности художественного текста «под понятие» противоречит «идейному» началу в текстообразовании, в существенной мере препятствует верному представлению читателя об авторской программе текстопостроения и смыслопостроения. В качестве предметных образцов сохранения либо «усовершенствования» классики можно трактовать переводы зачина известной новеллы Эдгара По «Падение дома Ашер»: