Концепт «ангел» и его реализация в тексте
Страница 7
«Ein jeder Engel ist schrecklich»,
ставшая лейтмотивом элегий. Мысль о непостижимости «небесных созданий» для человека соотносит «ангела» Элегий с христианским образом. С другой стороны, подобное состояние поэтического «я» А.Камю характеризует как «метафизический бунт», восстание человека против своего удела и всего мироздания. Метафизический бунтарь протестует против удела, уготованного ему как представителю человеческого рода, он заявляет, что обделен и обманут самим мирозданием.
«Engel (sagt man) wussten oft nicht, ob sie unter
Lebenden gehn oder Toten.»
Как указывает Э.Кассирер, Божественный разум не знает различия между реальностью и возможностью. Бог – это actus purus (чистый акт), и все, что он мыслит, реально. Он производит вещи актом мышления. Ангелы, обладая частью божественного интеллекта, совершеннее, чем человек. Как и для Бога, все мыслимое для ангелов реально. В совокупности с данным смыслом этих строк существует еще один: ангелы живут в собственном мире и собственном пространстве, которое не совпадает с пространством людей. Миры разъединены отчужденностью, поэтому ангелы одинаково равнодушны как к живым, так и к мертвым.
Вторая элегия начинается с лейтмотива:
«Jeder Engel ist schrecklich.»
Отсутствие неопределенного артикля «ein» в сравнении с первой элегией придает данному высказыванию всеохватность и усиление. Если в первой элегии «ужасность» ангела можно связать с моментом или случайностью, то во второй элегии это уже суть ангела, его символика в человеческом мире.
«Und dennoch, weh mir,
ansing ich euch, fast tödliche Vögel der Seele,
wissend um euch.»
Воспевая ангелов, поэт признает их совершенство по отношению к человеку и, одновременно, «смертоносность». Метафора в целом «fast tödliche Vögel der Seele» указывает на существующее противоречие в понимании ангелов: «tödlich» связывает читателя с ангелами «ужасными», «die Seele» же указывает на неразделимость ангела и человека, духовность первого и душу второго как часть ангельской духовности.
«Wohin sind die Tage Tobiae,
da der Strahlendsten einer stand an der einfachen Haustür,
zur Reise ein wenig verkleidet und schon nicht mehr furchtbar.»
Рильке имеет в виду описанное в Библии явление архангела Рафаила Товии, сыну старого Товита и сожалеет о том, что ангелы больше не сопровождают людей по жизненному пути. Это уже не ангелы-хранители, о которых поэт писал в стихотворениях «Ich lass meinen Engel lange nicht los .», «Die Engel», «Der Schutzengel» .
«Träte der Erzengel jetzt, der gefährliche
hinter den Sternen
eines Schrittes nur nieder und herwärts hochauf –
schlagend erschlüg uns das eigene Herz. Wer seid ihr?»
Ангел-хранитель превратился в опасного ангела (der gefährliche Erzengel), который способен разбить «нам» сердце. Одновременно, слово «архангел» можно трактовать и иначе: «Erzengel» состоит из двух частей: слова «Erz» (железо) и «Engel» (ангел), т.е. ангел-хранитель превращается в равнодушного, холодного, железного ангела. Существующие противоречия в понимании ангела заставляют автора задать вопрос: «Кто же вы?» Ответ оказывается неожиданным:
«Frühe Geglückte, ihr Verwöhnten der Schöpfung,
Höhenzüge, morgenrötliche Grate
aller Erschaffung, - Pollen der blühenden Gottheit,
Gelenke des Lichtes, Gänge, Treppen, Throne,
Räume aus Wesen, Schilde aus Wonne, Tumulte
stürmisch entzückten Gefühls und plötzlich, einzeln,
Spiegel: die die entströmte eigene Schönheit
wiederschöpfen zurück in das eigene Antlitz.»
Первая строка отрывка еще раз соотносит концепт Рильке с христианским ангелом и указывает на его совершенство в сравнении с человеком. Далее поэт дает сложную метафорическую интерпретацию смысла, являющегося символом высшей духовности. Структура представления позволяет предположить, что никакие определения и сравнения, метафоры и гиперболы не могут передать совершенство ангелов, находящихся в состоянии Божественного блаженства. Но у ангела нет мира, с которым бы его что-то связывало, все его неограниченные способности оказываются замкнутыми в нем самом. Слово «зеркало» (Spiegel) делает божественное совершенство ангелов бессмысленным: исходящая от них красота отражается назад в их собственные лики, человеку не дано увидеть ее или представить.
«Fangen die Engel
wirklich nur Ihriges auf, ihnen Entströmtes,
oder ist manchmal, wie aus Versehen, ein wenig
unseres Wesens dabei? Sind wir in ihre
Züge soviel nur gemischt wie das Vage in die Gesichter
schwangerer Frauen? Sie merken es nicht in dem Wirbel
ihrer Rückkehr zu sich (wie sollten sie's merken).»
Данные строки согласуются с мнением Отцов Церкви о том, что каждое творение Бога более высокой ступени духовного совершенства содержит в себе черты низших творений. Все творения предсуществуют в ангелах в более простой и менее материальной форме, даже чем есть сами, но в более рациональной манере и менее совершенно, чем в Боге. Таким образом, диалектически снимается мысль о бесконечности, разделяющей человека и ангела: в «них» есть от «нас» несколько черт. С другой стороны, образ «беременных женщин» представляется нам неслучайным. «Беременная женщина» – символ продолжения жизни, самоотдачи, связи поколений. Может быть, подобные жертвенные роды состоятся и у «ангелов», когда они поймут, что в них есть «часть от нас», они отдадут людям часть своей сути и вновь воссоединятся с ними? Когда-нибудь. Вероятно, данное предположение позволяет представить лейтмотив Элегий в более мягкой форме: вместо «Jeder Engel ist schrecklich» (Каждый ангел ужасен) – «Sie merken es niсht» (Они не замечают).
«Ангел» вновь появляется в Четвертой элегии как условие, при котором кукольный спектакль оживает:
« . dort als Spieler
ein Engel hinmuss, der die Bälge hochreisst.»
Но ангел нужен не только в кукольном мире:
«Engel und Puppe: dann ist endlich Schauspiel.
Dort kommt zusammen, was wir immerfort
entzwein, indem wir da sind. Dann ensteht
aus unsern Jahreszeiten erst der Umkreis
des ganzen Wandelns. Über uns hinüber
spielt dann der Engel.»
Смысл данной метафоры, мы полагаем, заключается в следующем: «ангел» и «кукла» – «душа» и «тело». «Мы» существуем только тогда, когда соединяются душа и тело, лишь в этом случае человек превращается в «создание Бога», и царствующей в этом дуалистическом мире оказывается именно душа. Будучи частью человека, душа оказывается, одновременно, несоизмеримо больше него, она владеет и управляет, а иногда даже «играет» им. Называя душу «Engel», Рильке указывает на божественное происхождение человека, единое с ангелами. Слово «Engel» и на лексическом уровне объединяет человека и ангела, т.е. развивается мысль о том, что не только в ангелах есть «что-то от нас», но и в «нас» есть что-то от ангелов, значит «мы» не разобщены, как казалось сначала, «мы» достаточно тесно связаны, «мы» взываем к «ангелам», а они управляют «нашей» жизнью.
Мы замечаем, что «ангел» Рильке от элегии к элегии диалектически перестает быть ужасным в глазах поэта, и человек уже превосходит его как создатель святынь. Но не менее величественны, чем храмы и дворцы, простые вещи человеческого бытия:
«Preise dem Engel die Welt … zeig
ihm das Einfache, das, von Geschlecht zu
Geschlechtern gestaltet,
als ein Unsriger lebt, neben der Hand und im Blick.
Sag ihm die Dinge. Er wird staunender stehn…»
«Jubel und Ruhm aufsinge zustimmenden Engeln…»
Воспевая ангелов, поэт тем самым воспевает и человека, способного превзойти «ангельские высоты».
Пожалуй, только «ангел» может преодолеть человеческую тоску и печаль, а также ложные отрады и утешения, но это не просто небесный ангел, а частица его – человеческая душа, связанная с духовностью человеческого мира и ангелом Творца, в сумме взаимосвязей превосходящая его. Так завершается кристаллизация концепта «ангел». В результате он предстает в «Дуинских элегиях» как философская категория, абстракция, наполняющаяся в разных контекстах разным содержанием. Это и во многом превосходящее человека существо, символ духовного совершенства, недоступный человеческому пониманию, и носитель духовного начала в материальном мире. Это и душа человека, через которую он соприкасается с трансцендентным. Это и сам человек на вершинах душевной жизни. «Ангел» – сложный противоречивый концепт, представляющий одну из граней насыщенного художественного мира поэта, в котором в полной мере представлена проблема человеческого дуализма. Таким образом, на материале «Дуинских элегий» Р.М.Рильке поэзия предстает как одна из форм, в которой поэт выносит приговор себе и своей жизни. В результате интерпретации мы выделяем следующие смыслы: