КОНЦЕПТЫ «СТЫД» И «ВИНА» В РУССКОЙ И НЕМЕЦКОЙ ЛИНГВОКУЛЬТУРАХ

Страница 4

Адъективный подтип натурморфной метафоры семантически классифицируется на следующие основные виды: 1) температурная («огневая») метафора, ср. горячий, жгучий стыд; Brennende Scham erfüllte sie [Werfel]; 2) цветовая метафора, ср. стать красным, пунцовым от стыда; Er wurde über und über rot; Ich wurde knallrot, als ich in die Drogerie ging [Schlink], 3) вкусовая метафора (sie fühlte tief im Herzen die bittere Scham des Friedlosen [Freytag]), 4) звуковая метафора (eine leise Scham); 5) зрительная метафора (das Gefühl der Scham war so deutlich [Herrmann]). Последние три разновидности адъективной натурморфной метафоры были нами обнаружены в текстах немецкой художественной литературы, фиксирующих также различные квалитативные характеристики стыда, напр., его глубину (tiefe Scham empfinden), мимолетность (die flüchtige Scham [Eichendorff]), внутренний характер протекания (eine gewisse innere Scham [Brentano]). Отметим также, что в немецких фразеологизмах стыд путем метонимического переноса уподобляется определенным фрагментам одежды, которые, в случае необходимости, можно снять, избавив себя от мучительного переживания стыда (das Schamhütlein ablegen; den Schamschuh ausziehen). Для русского языка на уровне узуса, судя по собранным нами примерам, данное сравнение не характерно.

В русском языке эмоциональное состояние стыда характеризуется часто при помощи его устойчивых сравнений с красным цветом: ср. Но тотчас же … покраснел как рак и ужасно сконфузился [Достоевский]; За ним … красный, как пион, долговязо и неловко, вошел стыдящийся Разумихин [Достоевский].

Таким образом, изучение словарных дефиниций, паремий, фразеологизмов и художественных текстов, в которых выражены концепты «стыд» и «Scham», позволяет определить их понятийную, образную и ценностную стороны. Понятийную сторону данных концептов составляют: а)предписание соблюдения нравственных норм индивидом в социуме; б)общественное осуждение человека, нарушающего установленные нормы поведения и не способного к переживанию стыда. Образная сторона описываемых концептов – это устойчивые ассоциации стыда с такими субстанциями, как жидкость, огонь, красный цвет и живое существо. Ценностную сторону концепты «стыд» и «Scham» составляют оценочное отношение к переживанию стыда индивидом и, в частности, оценочные характеристики каузаторов стыда.

Вторая глава «Объективация концепта «вина»/ «Schuld» в русском и немецком языках» посвящена описанию феномена вины в языковых картинах мира, изучению способов его вербальной реализации в русском и немецком социумах.

Многоаспектный феномен вины рассматривается в этико-философском, культурологическом и психологическом аспектах. В философии и этике отмечается, что первоначально в объем понятия «вина» не входили указания на нарушение нравственных норм (вина как промах в прямом значении). В этике христианства формируется метафизическое понимание вины, согласно которому человек безусловно виновен вследствие первородного греха Адама и Евы и несовершенства человечества. Данным фактом в Средние века объясняли человеческие пороки (тщеславие, слабость воли). В немецкой классической философии вину трактовали как неисполнение долга как категорического императива (И. Кант), как способность действовать, быть причиной происходящих изменений (Г. Гегель). Вина как неизбежный атрибут человеческого существования в XX веке была охарактеризована «экзистенциальной» (М. Хайдеггер). Данному негативному отношению к вине противостоит ее рассмотрение в качестве предпосылки духовности человека (С. Кьеркегор). К. Ясперс предлагает выделять: а) «криминальную вину» непосредственных участников преступлений; б) «политическую вину» деятелей политики; в) «моральную вину» каждого пассивного созерцателя преступлений; г) «метафизическую вину» каждого оставшегося в живых.

В работах по культурологии вина понимается как отношение человека к своему безнравственному действию/ бездействию). Принято говорить о «локусе контроля» и «каузальной дистрибуции» вины с акцентом на факте их различия в традиционных коллективистических культурах Востока и индивидуалистических культурах Запада. В частности, отмечается подверженность представителей интернальной индивидуалистической культуры фундаментальной ошибке дистрибуции, т.е. тенденции переоценивать влияние личностных диспозиций и недооценивать воздействие ситуации на поведение и действия людей. Коллективистические культуры, напротив, характеризуются пассивно-созерцательным отношением к миру, доходящим до фатализма, стремлением переложить ответственность за свою деятельность на ситуацию, судьбу и т.п., что имеет под собой причины географического, социального, политического, в целом, культурного порядка (Т.Г. Стефаненко).

В психологии вина рассматривается как обязательная эмоция для формирования аффективно-когнитивных структур совести. Эта эмоция, так же как и стыд, образуется в процессе социализации индивида, проходя стадии принятия общих моральных норм и их интернализации, поэтому, в отличие от эмоции стыда, вина не зависит от мнения окружающих или перспективы наказания за проступок, а вызывается самоосуждением.

Исследование понятия вины в лингвистическом аспекте целесообразно начать с составления этимологического портрета соответствующих лексем.

Русское слово вина корреспондирует с родственными словами не только языковой славянской (ср.: болг. вина, чеш., слвц. vina – вина, верхне- и нижнелужицк., польск. wina – грех, виновность), но и балтийской групп (лит. vaina – ошибка, латышск. waina – вина, обвинение) (Преображенский 1959; Фасмер 1986). По всей видимости, этимология современного полисемантичного слова вина тесно переплетается с историческими сведениями о войнах как о действенном и часто применяемом способе решения конфликтов, воссоздавая типичный сценарий военных действий (ср. установленную генетическую связь с группой слов с корнем вой-: воевать, война, воин; повинжити, т.е. покорить), со старославянским словом възъ-вить «добыча, прибыль, лихва», с латинским vindex «мститель», собственно, «назначающий пеню», с древнеиндийским véti «находится позади, преследует, стремится», латинским venor «охочусь, гоню») (Преображенский 1959; Фасмер 1986). М.М. Маковский прослеживает корреляцию слов «вина как проступок» и «дерево» (ср. русск. вина, но др.-инд. vana- “дерево”; русск. у-прекать, у-прек, но *perku- “дуб”), которая объясняется, с одной стороны, фактом языческого поклонения деревьям, с другой стороны – тем, что жертвенных животных подвешивали на деревьях (Маковский 1996).

Слово Schuld появилось в древневерхненемецком языке в VIII веке и имело форму sculd(a)/sculpt, являясь абстрактным именем существительным, образованным от глагола skal-, sculan/scolan (современный глагол sollen/ быть должным, обязанным кому-л.) (Etymologisches Wörterbuch 1989). Первоначально немецкое слово употреблялось в значениях «обязательство к чему-либо», «повинность» (Kluge 1999). Впоследствии образованное от глагола skal- существительное получает дополнительный семантический признак «быть должным определенную денежную сумму». С течением времени под влиянием церкви у слова развивается значение «обязанность раскаяния, покаяния», которое трансформируется в значение «проступок, злодеяние, грех, преступление» (Etymologisches Wörterbuch 1989). Средневерхненемецкое слово Schuld вследствие последующих семантических трансформаций, в частности процесса полисемантизации, приобретает значение «обвинение, вменение в вину какого-либо преступления», которое формируется в сфере юриспруденции, а в дальнейшем, в процессе семантического выветривания, образует еще одно значение – «причина, основание чего-л. неприятного» (Etymologisches Wörterbuch 1989).

Обращение к дефиниционной части толковых словарей, призванной очертить объем понятия, позволяет говорить о толковании слов вина и Schuld с помощью родовидовых определений, отсылающих к элементам метаязыка с разной семантикой: 1) родовая сема «проступок, преступление, провинность»/ «Verhalten, Tat, Unrecht, Verfehlung»; 2) ответственность, наказание за проступок/ «das Verantwortlichsein, die Verantwortung, das Bewußtsein» (Ефремова 2000; Ожегов 1983; Wahrig 1980). Данный факт позволяет говорить о закрепленности в языке двух связанных между собой значений исследуемых слов, формирующих различные аспекты концепта вины.