ФОРМИРОВАНИЕ И СПОСОБЫ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ ИНДИВИДУАЛЬНО-АВТОРСКИХ КОНЦЕПТОВ В АНГЛОЯЗЫЧНЫХ ПРОЗАИЧЕСКИХ ТЕКСТАХ

Страница 3

По мнению Г.Г.Слышкина, концепты активизируются в сознании своих носителей путем ассоциаций. Сходность и общность ассоциаций продуцента и реципиента текста обуславливает успешность протекания их коммуникации. Ассоциативные связи, порождаемые нестандартной языковой личностью писателя, отражают установившиеся в его сознании ассоциации между концептами и языковыми единицами, используемыми для их вербализации, отличными от ассоциаций, присущих большинству носителей языка. Такие ассоциации в максимальной степени репрезентируют креативные способности писателя и часто выступают как противоположные (чаще всего по своей оценке) общепринятым в данной культуре.

Глава II «Индивидуально-авторские концепты: формирование и способы репрезентации» реферируемой работы посвящена выявлению и описанию характерных особенностей механизмов формирования и репрезентации индивидуально-авторских концептов в англоязычных прозаических произведениях с учетом выделенных в теоретической части работы положений и подходов.

В разделе 2.1. «Индивидуально-авторские концепты как элементы концептуальной системы автора» обосновывается выбор прозаических текстов, используемых в качестве базы отбора языкового материала исследования – рассказов, которые благодаря своей лаконичности, обозримости и, одновременно, информативной и эмоциональной насыщенности, позволяют в максимальной степени эффективно решить поставленные в исследовании задачи.

В качестве критерия выделения индивидуально-авторских концептов в анализируемых текстах художественных произведений рассматривается описанные в теоретическом разделе работы положения, касающиеся индивидуальной картины мира писателя и особенностей ее репрезентации в тексте художественного произведения. Данные особенности выявляются при сопоставлении репрезентированных посредством языка представлений автора об объектах вторичной действительности, создаваемой в тексте художественного произведения, с объектами реального мира, зафиксированными в культуре на концептуальном уровне.

Индивидуально-авторские концепты вербализуются в тексте, поэтому интерпретация лексических, грамматических и стилистических средств, используемых при формировании того или иного индивидуально-авторского концепта, представляется адекватным способом их восприятия и понимания.

В диссертационную работу включен анализ как наиболее типичных индивидуально-авторских концептов, выделенных при проведении практического исследования, так и анализ индивидуально-авторских концептов, представляющих пограничные случаи между выделенными группами. В рамках трех блоков рассмотрены три типа:

· индивидуально-авторские концепты, созданные в результате трансформации культурных концептов и репрезентированные в тексте художественного произведения эксплицитно;

· индивидуально-авторские концепты, созданные в результате трансформации культурных концептов и репрезентированные в тексте художественного произведения имплицитно;

· новые индивидуально-авторские концепты.

Наиболее интересной представляется группа новых индивидуально-авторских концептов, под которыми мы понимаем индивидуально-авторские концепты, не заимствованные авторами из национальной концептосферы, но вновь создаваемые в рамках отдельных художественных произведений или их циклах. При этом имена таких концептов также не имеют аналогов в языке. Индивидуально-авторский концепт этого типа всегда выражается эксплицитно, что обеспечивает его адекватное восприятие и способствует пониманию замысла автора (текстового концепта).

Новые индивидуально-авторские концепты (репрезентированные не именами собственными и не соотносящиеся с персонажами), наделяемые новой, созданной автором вербальной формой, чрезвычайно редки. К таким концептам можно отнести индивидуально-авторский концепт DOGMAN, созданный О.Генри в рассказе «Ulysses and the Dogman», рассматриваемый нами параллельно с индивидуально-авторским концептом DOG, созданным в результате трансформации имеющегося культурного концепта и репрезентированным в тексте эксплицитно.

В работе были выделены компоненты, присущие предметно-образной составляющей анализируемого концепта.Автор создает образ целого типа людей, проживающих в городах («Do you know the time of the dogman? When the forefinger of twilight begins to smudge the clear-drawn lines of Big City, there is inaugurated an hour devoted to one of the most melancholy sights of urban life»), которые обладают специфическим признаком – люди, уподобляющиеся животным («… an army of beings that were once men. Even yet they go upright upon two limbs and retain human speech; but you will observe that they are behind animals in progress», «’There never were two animals on earth, Jim, that hated one another like me and that dog does’»). На протяжении всего текста рассказа автор противопоставляет «man/человека», каким герой рассказа представляется обывателям, живущим рядом с ним, и «dogman», каким герой рассказа представляется автору и читателю. Развитие образа DOGMAN происходит за счет некой градации в описании главного героя. Так, автор описывает DOGMAN как категорию и прибегает к формулировке «being/существо» как отличного от «man», но унаследовавшего черты «human/человеческого». В то же время «being/существо» занимает на иерархической лестнице развития место позади «animals/животных». Образно это «отставание» в развитии DOGMAN по сравнению с «animal/животным», в данном случае «dog/собакой», представлено тем, что первый «follows/следует» за вторым. Автор подчеркивает, что DOG и DOGMAN связаны «artificial ligament/ искусственными узами». Автор материализует эту связь, включая понятие «leash/поводок», которая одновременно представляется как дистанция между ними – «the difference of a six-foot leash between them», «masters of the men whom they hold in leash may be, but they are not masters of them», «he was leashed to a vile, white dog…», «… with a new note in his voice and a new hand on the leash». Вместе с тем, можно заметить, что мнение автора относительно DOGMAN отлично от создаваемого им в рассказе мнения обывателей – он не отождествляет полностью DOGMAN с «animal/животным», причем описывает это как благо – «… instead of turning them [dogmen] into animals, has kindly left the difference …». Автор оставляет возможность для DOGMAN оставаться «man/человеком» в некоторых ситуациях и даже оставляет его таковым («One among them was a strong man, apparently of too solid virtues for this airy vocation»), но вне связи с DOG. Интересно отметить, что, по мнению самого главного героя, он, будучи DOGMAN, стоит на одном уровне с DOG - «… animals on earth … like me and that dog». Таким образом, уподобление DOGMAN «animal/животному» представлено читателю с трех различных позиций – обывательской, самого героя и автора.

Основной обязанностью DOGMEN является выгуливание ненавистных им собак, причем их взаимоотношения трансформируются на протяжении рассказа. В начале рассказа четко определяется иерархическая связь этих существ - «…each of these beings follows a dog…», которая вписывается на данном этапе развития сюжета в создаваемый образ DOGMAN, и, как уже отмечалось, физический «вид» их связи – «… is fastened by an artificial ligament» и психологический – «…are bound in hopeless enchantment». Подобные отношения основываются не на собственном желании DOGMAN – «Not willingly do they become flunkeys to Fido, bell-boys to bull terriers, and toddlers after Towzer». Также становится ясным и отношение DOG к своему DOGMAN: «The doggies neither fear nor respect them»; «… dog … intractable toward his despised conductor». Вместе с тем, отношение другого героя рассказа (обывателя) противоречит тому «покорному» подчинению, которое сложилось у DOGMAN - «Do you call that adogorwhat?» - и вызывает ярый протест главного героя против сложившегося положения дел. Причем двоякий образ DOG, ранее формируемый автором и представляемым от его имени – «… vile, …, loathsomely fat, friendly ill-natured, gloatingly intractable …», «bloated monster», теперь получает конкретное наполнение - «… mangy, turtle-backed, snake-headed, bench-legged ton-and-half of soap-grease!». Окончательно реальность предстает в финале: «…a pained, outraged, lubberly, bow-legged pudding of a dog».