Концепт «менеджмент» в американской и русской лингвокультурах
Страница 6
Наличие подобного компонента в концептуальном содержании российской управленческой коммуникации до сих пор остается релевантным: по данным опроса ВЦИОМ (2002г.) только 6% менеджеров низшего звена на вопрос: «Как вы относитесь к тому, что ваш вышестоящий коллега получает большую зарплату, чем вы?», ответили – «нормально».
7. Безынициативность как демотивирующий компонент концепта «русский менеджмент»
Этот компонент анализируемого концепта с позиций англоязычных анонимных наблюдателей занимает весьма существенное место в управленческой российской коммуникации. Прежде всего, указываются его вербальные паремиологические маркеры: “Initiative is Punishable” (‘Initsiyativa Nakazuyema’) и “Only fools work” (‘rabota durakov lyubit’) (user 23). К такой оценке российского менеджмента примыкает констатация наличия в концепте такого важного признака, как «преуменьшение исполнительской роли работника» (“diminutive laborer role”). Здесь снова обращает на себя внимание знание анонимным респондентом русских прецедентных диминутивных высказываний и паремий:
“The entire Communist system preached to its citizens that they are merely cogs in the socialist machine (“gvozdiki I vintiki yedinovo mekhanizma”). Their duties were to come to work at 9:00, fulfill their nominal responsibilities, leave at 5:00 and leave the rest of the large, global political and social tasks to the government to decide. The common expression was ‘quieter than water, lower than grass’ (‘tishe vodi, nizhe travy’). <…> A significant number of Russian managers and employees today have inherited to one degree or another sense of mass inertia that resulted from ‘Initiative is Punishable’.” (user 440).
8. Бренность бытия как деструктивный и демотивирующий компонент концепта «российский менеджмент»
Фатализм многими респондентами признается как неотъемлемый признак управленческой деятельности в России: его яркими вербальными экспликаторами называются выражения «ничто не вечно», «жить сегодняшним днем» и паремия «от тюрьмы и от сумы не зарекайся». Англоязычные респонденты демонстрируют стереотипное восприятие образа российского менеджера как «рвача» (‘grabber’), который непременно готов «растранжирить» (‘squander’) мгновенно полученную прибыль. Такое управленческое поведение, по мнению респондентов, определяется ментальным фактором, в их высказываниях вербализованным как “short-term thinking”:
“Short-term thinking is also evident in the way Russians conduct business. The principle of building long-term customer and partner relationships is not as developed as it is in the West. Russians tend to look for short-term gain and profit. The concept of waiting 5-10 years to break-even on an investment is a foreign concept for many Russian managers.” (user 87)
9. Борьба как modusoperandi в российском менеджменте
Особенное место в структуре российского концепта «менеджмент» занимает конститутивный признак борьбы и преодоления трудностей. Респонденты отмечают своеобразную поэтизацию и мифологизацию «трудовых подвигов», «битвы за урожай», «прорывов на производстве», «штурмовщины», «горения на работе». При этом такое отношение к труду как у рядового исполнителя, так и у менеджера, определенно дистанцируется от американского образа примерного приверженца к неутомимой деятельности – workaholic. Особенно ярко борьба как показатель стихийности ведения бизнеса проявляется в том, как русские менеджеры ведут деловые переговоры:
“In negotiations the concept of win-win is often alien; Russians often view negotiations as a battle between sides – my victory is your defeat, and vice versa.” (user 71)
10. Признак политической связанности и юридической незащищенности в структуре концепта «российский менеджмент».
Особая группа оценок респондентов указывает на политическую связанность российского менеджмента (political / governmental dependency) и его юридическую незащищенность (legal fragility). Речь ведется о когнитивно-устойчивом отношении к власти как к непоколебимому препятствию в осуществлении всяческих попыток комфортабельно обустроить как свою жизнь, так и изменить «правила игры на работе». Лингвистически такое положение дел русскими маркируется паремией «Против лома нет приема» и «Против силы не попрешь». В англоязычной оценке это выглядит следующим образом:
“In Russian, the feeling of helplessness on behalf of business executives faced with such an all-powerful government apparatus can best be expressed by the saying, ‘Against the crow-bar (government), there is no defense or protection’ (‘Protiv loma, net priyoma’).” (user 68).
11. Признак «перекладывание вины и делегирование ответственности за неэффективное управление на внешние источники и причины».
Делегирование ответственности – весьма важный показатель стиля управления в российском менталитете. На этот признак концепта «российский менеджмент» указывают многие респонденты. Паремиологическое, а стало быть, – лингвокультурное отражение этого признака в пословицах «Иван кивает на Петра, а Петр кивает на Ивана» и «Моя хата – с краю, ничего не знаю». Поскольку таким паремиям нет прямого соответствия в англоязычном паремиологическом фонде, то ситуация делегирования ответственности передается респондентами при помощи вербальных ярлыков “scapegoat” и “witch-hunting”.
Устный управленческий дискурс современных менеджеров – мужчин и женщин – субъектов управленческой деятельности указывает также на значительные гендерные различия в вербальной рефлексии процессуального и функционального аспектов менеджмента.
Мужская модель речепостроения и структуры высказывания отличается высокой степенью ригидности формулировок и сжатой лаконичностью директив в организации бизнеса в обеих бизнескультурах. Социум при этом весьма сочувственно относится к подобному речевому поведению субъекта хозяйственной деятельности. Отрицательное отношение к женщине как к руководителю достаточно длительное время доминировало как в советском, так и постсоветском социумах (ср. «Директор у нас баба, вот от нее и все наши беды» – Независимая газета, № 37, 1994). В современной бизнес-лингвокультуре Запада отношение к менеджеру определяется способностями и профессионализмом, а не половой принадлежностью, что отражается в отсутствии гендернонаправленных вербальных оценок в бизнес-дискурсе.
Характерными параметрами мужского англоязычного делового дискурса и, соответственно, мужского речевого поведения признаются отсутствие всяческой рефлексии в отношении чего-либо, кроме деловой сути проблемы, прямолинейность и жесткость оценок и высказываний, при этом явное неприятие во внимание гендерной составляющей бизнеса (уволить и мужчин, и женщин, пол не имеет значения).
Для женского делового дискурса характерна живая рефлексия о поступках и их последствиях, образность оценок, учет психологического типа партнера по коммуникации: в женскую деловую коммуникацию вовлечены такие параметры эффективного менеджмента, как мотивация, эмпатия, воображение при принятии решений, наличие и разработка конструктивных идей. Установлено, что женская модель деловой коммуникации более эмоциогенна и эмотивна, нежели мужская, и это одинаково проявляется в этнокультурном плане – и у русских, и у американцев.
В заключении подводятся итоги выполнения намеченных целей и задач, намечаются перспективы исследования в русле межкультурной коммуникации. Констатируется, что полностью подтвердилась выдвинутая гипотеза о том, что управление в американском языковом сознании связано с важнейшими ценностными ориентирами поведения, представляет собой детально концептуализированную структуру. Оно отличается от соответствующего концепта в российском языковом сознании, для которого концепт «менеджмент» такой детализацией пока не обладает в силу определенных социально-исторических условий. Обнаруженные лингво- и социокультурные различия в отношении к управлению в языковом сознании представителей различных групп русского и американского управленческих социумов демонстрируют определенную динамику русскоязычной деловой лингвокультуры, постепенно адаптирующей содержательные характеристики американского концепта «менеджмент» к российским условиям управленческой коммуникации и развивающей свою собственную модель деловой коммуникации.