ДИНАМИКА ЭМОЦИОНАЛЬНЫХ КОНЦЕПТОВ В НЕМЕЦКОЙ И РУССКОЙ ЛИНГВОКУЛЬТУРАХ

Страница 9

Синкретизм человеческого сознания сохраняется и в средние века (А.Я. Гуревич, И.Т. Касавин). Прежняя диффузность значений древних слов (Angst, страх, ужас и т.п.) иллюстрирует следы мифоло-магического сознания человека. Мифолого-религиозное сознание как наиболее актуальный тип сознания Средневековья путается в различении причин возникновения того/иного феномена и его последствий. Во многом как и ранее актуальными остаются многочисленные языковые номинации диффузного свойства. Одним и тем же языковым знаком обозначаются фрагменты разных форм существования мира. В качестве примера, наиболее ярко иллюстрирующего этот вывод, рассмотрим современные номинации эмоций Grimm, Wehmut и отрада. Современный номинант эмоции Grimm (< grimmi, grimmo) в древневерхненемецком языке на уровне устойчивого словосочетания употребляется в значении «скрежетать зубами» (zano gigrimm) (IX в.). В средневерхненемецком языке Grimm имеет уже не физическое, а психическое значение «недружественный, жестокий, дикий, гневный». Им номинируется тип поведения человека, его характер. Затем он уже употребляется как обозначение эмоции – «сильный гнев, бешенство», а с конца XVIII века его семантика трансформируется, теряет сему интенсивности: это слово имеет значение «подавленный, скрытый гнев». Траекторию развития данного слова можно представить следующим образом: первоначально производящей основой слова Grimm (zano gigrimm) обозначалась соматическая (вероятно, агрессивно ориентированная) поведенческая реакция человека. Впоследствии семантика данного слова расширяется. Им номинируется не только эмоция (бешенство), но и черта характера человека – «жестокость, строгость». В нововерхненемецком языке происходит очередная трансформация его семантики: теперь им обозначается только эмоциональное состояние человека.

Слово Wehmut (XV век) первоначально имело значения «боль», «гнев», а затем оно начинает употребляться в значении «глубокая печаль» (W. Pfeifer). В современном немецком языке оно употребляется только как номинант эмоции – «лёгкая печаль». Налицо деинтенсификация его семантики в диахронии языка. Если раньше слово Wehmut содержало в себе сему интенсивности (Wehmut – tiefe Trauer), то сейчас, судя по лексикографическим данным, наоборот, включает в свою смысловую структуру сему деинтесивности (Wehmut – leichte Trauer). Возможно, этот факт можно объяснить постоянным перераспределением сем в значении многочисленных синонимичных слов, обозначающих родственные ЭК. Так, в частности, заметим, что появившаяся в XV веке лексема Schwermut, обозначающая максимально родственное понятие Wehmut, через определённое время приобретает в отличие от Wehmut противоположный признак – признак интенсивности (ср. Schwermut – anhaltende tiefe Niedergeschlagenheit (G. Wahrig).

Номинант эмоции отрада (< радость) и его дериват отрадный первоначально в русском языке означали «богатство», «зажиточность» (отрадные люди = зажиточные люди) (М.М. Покровский). В средние века данная лексическая единица употреблялась в следующих значениях: «Отрада – отдых, успокоение. – Утешенiе, успокоенiе. – Прощенiе» (И.И. Срезневский). Ряд из указанных здесь значений, на наш взгляд, корреспондирует с определёнными религиозными представлениями человека. Автором «Словаря древнерусского языка« приводится иллюстрация, раскрывающая семантику этого слова: «Какого отрада ты сподобишися, по средъ валяяся» (И.И. Срезневский). В данном случае слово отрада употребляется в значении «прощение». Можно предположить, что русский человек, согласно приведенному примеру, переживал чувство радости в том случае, если он добивался прощения. Вероятно, речь могла идти о прощении Всевышним, которого мог огорчить своими далеко не богоугодными поступками человек. В современном русском языке данная стилистически маркированная лексема может употребляться как наименование человека, вызывающего чувство глубокой симпатии, любви.

В эпоху раннего Средневековья, как свидетельствуют этимологические данные, в немецком и русском языках слова, первоначально номинировавшие исключительно мифические образы (Wut < Wotan, Furor(e) и фурор < Фурия, Panik и паника < Пан, радость < *arda), употребляются уже в «эмоциональном» значении. Обозначения фрагментов столь культурно значимой мифологической картины мира теперь используются и как наименования эмоций.

Средневековье характеризуется сменившим мифолого-магическое сознание его религиозным, точнее – мифолого-религиозным типом. На мифах строилось дорелигиозное знание и само сознание человека. Впоследствии религия систематизировала, упорядочила мифологию – интеллектуальное завоевание язычников. Церковь как активно действующий социальный институт эпохи Средневековья начинает выполнять всё в более жёсткой форме регулятивную функцию. Благодаря её деятельности появляется новый важный комплексный (триадный) культурный концепт как атрибут того времени – «страх-грех-вина». Этот концепт активно культивируется церковью, что приводит к появлению в обществе разнообразных фобионастроений (P. Dinzelbacher), во многом определяющих психологию, сам дух тех времён. Данный исторический отрезок времени характеризуется религиозной оценкой любых фактов человеческой жизни. В средние века все факты жизни представляют собой аксиологические субстанции (А.Я. Гуревич). Существующие в сознании понятия преломляются через христианские догмы и при этом непременно приобретают оценочные характеристики. Средневековая культура есть, прежде всего, социальная, оценочно квалифицирующая факты мира система. Она – чувственно-эмоциональна. Средневековое мироощущение подчинено социально-этическим идеалам христианства, эмоциональное влияние которых на человека той эпохи трудно переоценить. Оно выражается в универсальной нормативности поведения и мышления средневековых людей. Формируемая церковью «средневековая модель мира» естественным образом опиралась на ранее возникшие языческие представления человека того времени. При этом наивное мифическое сознание «разбавляется» новыми культурными смыслами, исходящими от церкви. Сущность же религиозной этики, если быть предельно кратким, можно сформулировать следующим образом: жёсткое привитие человеку чувства смирения, вины, распространение и популяризация ведения аскетического образа жизни, объяснение необходимости отказа от мирских удовольствий и радостей в силу их греховности, неугодности Всевышнему.

Всё возрастающая общественная деятельность церкви объективно приводит к христианизации языка, в особенности его семантики как наиболее восприимчивой, лабильной компоненты «дома бытия» человека. В содержании средневекового слова присутствует ярко выраженная идеологическая компонента. Целый ряд современных номинаций эмоций, как показывает этимологический и синтагматический анализ немецкого и русского языков, использовался в эпоху Средневековья в мистико-религиозном значении. Так, слово Entsetzen, обозначающее в современном немецком языке соответствующую эмоцию (ужас), в средние века употребляется как мистико-религиозный термин «вывести к.-л. из себя». В настоящее время оно употребляется как светское слово. Два других современных номинанта эмоций Seligkeit (X век) и Glueckseligkeit (XII-XV века) служили в качестве религиозных терминов – «душевное единение с Богом после смерти». По М. Веберу, данный концепт был в эпоху позднего Средневековья одной из доминант социального поведения человека. Расширив сферу своего употребления, Seligkeit и Glueckseligkeit используются сегодня фигурально в значениях 1) «быть очень счастливым», 2) «быть влюблённым». Слово Entzuecken в поздневерхненемецком языке употребляется в значении «религиозный экстаз». Как номинант эмоции оно используется с XVIII века. Помимо своего религиозного значения это слово активно использовалось до недавнего прошлого также и в мистике. Согласно мнения этимолога Ф. Клуге, в Новое время оно расширяет сферу употребления и используется в значении «земная человеческая радость, обычная земная любовь» (F. Kluge).

В позднее Средневековье, судя по этнографическим, историческим и лингвистическим данным, всё более отчётливо оформляется оценочное отношение человека к эмоциям радости и печали, страху и гневу. Священнослужителями небезуспешно культивируется порицание стремления к переживанию такой позитивной эмоции, как радость. Её выражение равно как и публичная экспликация печали нарушает, согласно представлений священнослужителей, заветы всевышнего. Бурно радоваться, быть опечаленным значит вызывать недовольство бога. Радость и печаль как концепты включают в свою структуру ярко выраженную оценочную характеристику. Концепт же страха церковью оценивается положительно, поскольку он корреспондирует с чувством вины и греха человека.