Когнитивно-лингвистический анализ устойчивых нарративных структур

Страница 4

В изучении свойств устойчивых дискурсивных практик мы в первую очередь обратимся к фольклору как языковому материалу, прошедшему «естественный отбор» временем и «верифицированному» на исключительно большой группе «информантов». Лингвисту, этнографу, фольклористу, имеющему дело с текстовыми свидетельствами даже современной ему культуры, всегда приходится учитывать то обстоятельство, что его информанты – «люди, ориентированные на другой дискурсивный опыт». История культуры, как и история текста – это предмет конструирования, отправная точка которого не линия времени, а современность, что и предопределяет рассмотрение с учётом настоящего и будущего. Если язык традиции полагается языком повседневности, то ясно, что этот язык является общим и вместе с тем ничейным, неразличимым в его субъектовной «монологической», и объективной, «диалогической», индивидуации. Фольклористика, как и любая другая научная дисциплина, имеет дело с фактами, не только индуцируемыми из реальности, но и дедуцируемыми в эту реальность.

Поиск «общего» смысла заключается в соотнесении постулируемого исследователем факта с социокультурным контекстом его интерпретационной модели. Критерий подобного соотнесения – текст, который может быть прочитан самим исследователем и, предположительно, понят в этом прочтении другим. Полагая фольклором традиционное наследие какой-либо общности людей, перед исследователем встаёт проблема репрезентативности или – прецедентности – выражающих это наследие текстов. Как известно, прецедентными называются тексты, которые могут быть охарактеризованы как семиотически и психологически значимые для той или иной группы лиц в пределах определённого хронотопа, социокультурного контекста, причём эти тексты постоянно воспроизводятся, а их знание предполагается как само собой разумеющееся.

Семиотическая специфика текста, выражающего ролевые схемы той или иной культуры, в широком смысле релевантна идеологической модальности общества – идеалам, нормам и обычаям, манифестирующим собой характер социального взаимодействия в рамках определённой социальной группы. «Классы ролей» и «классы текстов» сопоставимы по функциональной изоморфности. Стереотипы массовой и популярной культуры формируют предпочтения, «фольклоризуемые» в риторических и сюжетных схемах повседневного дискурса. Не последнюю роль в этом играют технические инновации современной цивилизации – особенно в развитии принципиально новых и очень мощных средств и каналов общения. Меняется само содержание понятия «фольклор». В данной работе не случайно выбран термин «устойчивые нарративные структуры», снимающий остроту категоризации фольклорности дискурса в традиционном филологическом понимании. Но мы склонны считать, что литератруное произведение, киноцитата, газетное сообщение не исключают фольклористического анализа, если они удовлетворяют определённому числу «фольклорных» критериев (характеру бытования, степени устного варьирования, связи с мифологическими «архетипаами» и т.д.), современные исследователи указывают на фольклорное значение таких объектов социальной коммуникации как, например, телевидение и Интернет. Изучение характера распространения и потребления текстов СМИ обнаруживает радикальное родство телевизионной и фольклорной культуры. Более того, именно пример телевидения, как считает исследователь семиотики СМИ Дж.Фиски, наилучшим образом соответствует условиям тех теорий, которые сформировались в качестве фольклористических. Хорошей иллюстрацией фольклорной эффективности телевидения могут служить не только популярные телесериалы или викторины, но даже реклама и новости (функционирование которых, интересно заметить, так же исключает «окончательный» текст, как его исключает традиционный фольклор). Анализ комплексных – мультимедийных – текстов телевидения, «жёлтой» прессы, комиксов, поп-музыки, рекламы показывает, какую большую роль в формировании фольклорного дискурса повседневности играют латентные архетипы. Чтобы глубже понять эти механизмы, обратимся к классическому структурному исследованию фольклорных сказок по Проппу.

Построение инварианта сказочного текста Пропп начал со структурного переосмысления понятия функции. Функция, по В.Я.Проппу, – это поступок действующего лица, определяемый с точки зрения его значимости для развития сюжета нарратива. Так, Баба-Яга, дающая золотое веретенце невесте Финиста-Ясна Сокола, фея, наряжающая Золушку на бал, мертвец, который дарит Ивану меч, выполняют одну и ту же функцию Дарителя. Фиксированным В.Я.Пропп определяет набор ролей, т.е. действующих лиц, обладающих своим репертуаром действий (т.е. имеющих одну или несколько функций).

Вывод, к которому пришел В.Я.Пропп в отношении структуры сказочного нарратива, звучит достаточно сурово: волшебной сказкой, по сути, называется произведение, в котором действуют семь или менее указанных героев, а сюжет содержит в себе тридцать одну функцию (с возможными пропусками и небольшими вариациями) в описанной выше последовательности.

Можно (с известной долей условности) говорить, что существует лишь одна «типовая сказка» или, точнее, прасказка. Это наводит на мысль, что в основе фольклорных текстов лежит структура, которая не только легко воспринимается, запоминается, но и воспроизводится.

Структурный подход, выйдя из лингвистики, требует различать в любом культурном феномене два уровня: явный, или «поверхностный», данный в непосредственном наблюдении, и неявный, или «глубинный», т.е. собственно структурный. К.Леви-Стросс в своём исследовании текста, посвящённом ревизии идей В.Я.Проппа, сознательно идёт на разрыв между синтагматической и парадигматической осями мифологической истории. В модели Леви-Стросса поверхностный уровень скрывает и искажает инвариантные отношения между мифемами; играя мистифицирующую роль, он должен быть снят с мифа, чтобы обнаружилась его «ахронная матричная структура», однако эта структура, образуя семиологическую подоснову мифа, не ведёт к его постижению как смысловой целостности.

Несмотря на относительно невысокую степень формализации при анализе волшебной сказки, Пропп, а позже и Леви-Стросс, столкнулись с невозможностью исчерпывающим образом связать явный и неявный уровни повествовательного текста. К тому же, в сказках, разобранных по «функциям» и «действующим лицам», значительный семантический материал («связки», «мотивировки», «атрибуты») остался без должной интерпретации. Пропповскую «морфологию сказки» с леви-строссовской идеей абстрактной структурной матрицы в своей модели нарратива попытался соединить А.-Ж.Греймас, задав многоуровневую структуру текста. Эта модель не только фиксирует наличие статических отношений между элементами одного уровня, но и представляет механизм поэтапной конкретизации глубинных категорий и их интеграции в уровни верхнего порядка, по сути демонстрируя путь нарратива от инвариантной «фундаментальной грамматики», концептуально упорядочивающей мысль посредством «семиотического квадрата», к эмпирическому повествовательному тексту.

Хотя Греймас считал, что его модель применима к любомуповествовательному тексту, на данном этапе наших рассуждений можно предположить, что фольклорные тексты (сказки, мифы и т.п.) являют собой образцы первичных социализирующих текстов какой-то культуры, прошедших естественный отбор как в онтогенезе, так и филогенезе. В процессе эволюции человечества и его коммуникативной практики при постоянной изустной передаче «выживали» те нарративные структуры, которые легче воспринимались, запоминались и воспроизводились. Однако, было бы ошибкой исключить возможность того, что наряду с глубинными содержательными структурами сама лингвистическая «ткань» повествовательных текстов и их суггестивный потенциал играют важную роль с точки зрения облегчения их восприятия и воспроизводимости. Именно сюжетный уровень в его модели представлен хуже всего, затерявшись между уровнями «антропоморфных действий» и «предметной манифестации». На изучение сюжетных схем в фольклоре и литературоведение, сложившихся в теорию мотива, мы и остановимся ниже.