УНИВЕРСАЛЬНЫЙ ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ ЗАКОН ТРИАДЫ. МЕЛИОРАЦИЯ И ДЕТЕРИОРАЦИЯ В СОВРЕМЕННОМ АНГЛИЙСКОМ И РУССКОМ ЯЗЫКАХ. ЯВЛЕНИЕ ЭВФЕМИИ В СВЕТЕ ЗАКОНА ТРИАДЫ

Страница 2

Апробация работы. Основные положения диссертации и результаты исследования были представлены на заседаниях кафедры английского языка Армавирского лингвистического университета; по теме диссертации опубликовано пять научных статей; начата работа по составлению словаря триад на основе “Лексического минимума по английскому языку” /для языковых вузов/ М.М.Фальковича.

В соответствии с целью и задачами исследования определена структура диссертации. Композиционно работа состоит из введения, трех глав, заключения, библиографического списка и приложения.

Во введении обосновывается выбор темы настоящего исследования, ее актуальность и научная новизна, рассматриваются материал и методы, используемые в работе, отмечаются ее теоретическая и практическая значимость.

Глава I “Дискуссионные проблемы эвфемии в современном языкознании“ посвящена обзору основных дискуссионных проблем концепции эвфемии, которая на протяжении долгого времени трактуется либо в терминах синонимии, утверждая вторичный характер образования эвфемизмов, либо в сугубо экстралингвистических терминах.

Рассматривая эвфемизмы как перифрастические наименования к уже существующим понятиям, некоторые исследователи объясняют необходимость появления эвфемизмов стремлением обойти существующие в обществе запреты и повысить экспрессивные характеристики речи. Другие лингвисты во главу угла своей трактовки сути эвфемии ставят замену неприличного приличным, руководствуясь моральными запретами.

Отсюда различные определения понятия эвфемистичности как лингвистического явления и самих эвфемизмов у различных авторов: “Эвфемизмы – только более вежливая и более культурная форма того, что называется запрещенным словарем“ / Ж.Вандриес 1937, с. 206/.

Не представляется возможным понять, что имеет в виду языковед под “запрещенным словарем“. Если исходить из понятия нормы как фукционирующей системы языка /а данной точки зрения придерживается большинство современных лингвистов/, то очевидно, что у различных социальных групп существует свой словарь, а следовательно, и свой критерий запретов. Впрочем, это может относиться и к отдельным членам языкового коллектива, для которых даже незначительное снижение лексики представляется запрещенным. Например: потолстел – поправился; иметь усталый вид – плохо выглядеть и т. д.

Идентичной, по сути, является дефиниция эвфемии у Кейни: “Эвфемия - это средство, с помощью которого неприятный, оскорбительный или внушающий страх предмет обозначается косвенными или смягченными наименованиями” /Ch. Kany. Ук. соч., с.5/.

Второй исследователь упоминает еще один критерий употребления эвфемизмов - это страх. Действительно, такое сильное чувство, как страх, может служить причиной неупотребления каких-либо слов или словосочетаний, но кто может абсолютно точно определить, каким именно чувством: страхом, скромностью, религиозностью или чем-либо еще - руководствуется отправитель речевой информации в выборе тех или иных языковых средств? Не представляется возможным согласиться с тем, что такие нелингвистическое понятие как страх, может служить достаточным основанием для выведения определения лингвистического явления. ‘Человеческий фактор’, индивидуальность и избирательность данного критерия очевидны.

Трактовка эвфемизма как слова или выражения, несомненно, относит понятие эвфемии к области лингвистики /сравните: ‘форма’, ‘словарь’ у Ж. Вандриекса; ‘средство’, ‘косвенные наименования’ у Кейни/. Однако их роль синонимов к прямым наименованиям, которые, следовательно, причисляют эвфемизмы к косвенной номинации, утверждает факт замены одного типа номинации другим, чего не происходит в действительности.

Итак, если перифразы - вторичные наименования понятий, уже обозначенных средствами языка, то необходимо выяснить, как осуществляется процесс вторичной номинации, как и где они образуются или уже существуют: на оси выбора или на оси построения. Если предположить, что они существуют на оси выбора как готовые единицы наименований, то перифразы должны входить в ряд той или иной лексико-семантической группы и быть частью словарного состава языка. В том случае, если эвфемизмы зафиксированы в словаре, процесс их употребления становится абсолютно таким же, как и остальных категорий слов (неэвфемизмов), и акт замены, субституции вторичной номинацией просто не происходит. В таком случае вряд ли возможно говорить о вторичной номинации. Даже те эвфемизмы, которые имеют материальные указатели образования в процессе речетворчества, которые в процессе речи приблизились к акту замены, - типа: devil-dick, dickens, damn-darn, etc /восклицание: черт!/ могут рассматриваться как эвфемизмы только в диахроническом плане, так как в современном языке эти слова - полноправные элементы лексической системы современного английского языка, и в настоящее время их номинация не может быть квалифицирована как вторичная. Вторичность номинации вряд ли можно доказать привлечением различных семантико-функциональных характеристик, прагматики, эстетики, теории запретов и др.

Так, некоторые исследователи объясняют перифразообразовательную деятельность двумя прагматико-эстетическими установками: “обойти существующие в обществе запреты и повысить выразительность речи и ее эмоциональное воздействие на читателя” /Н.И. Базарская, ук. cоч/.

Выделяются перифразы, появившиеся в результате запретов и рассматриваемые как эвфемизмы, являющиеся продуктом вторичной номинации: the great enemy /смерть/, weak in the head /дурак/, the upper crust / аристократия/ др.; и так называемые псевдо эвфемизмы, представляющие разряд выражений, относящихся к “черному юмору”: сыграть в ящик, откинуть копыта.

Что касается “концепции запретов”, то факт их связи с историческими, религиозными и другими причинами давно известен, и не вызывает сомнения тот факт, что языковые запреты возникают в силу общественного конвенционализма, влекущего за собой установление конвенционализма языкового.

Но запреты не предполагают замены и не подтверждают реального факта замены. Если решить назвать кого-либо дураком, а потом мысленно слово “дурак” заменить в акте коммуникации на “неумный” или другое мене грубое обозначение, то вряд ли будет выполнена эвфемистическая функция. Намерение отправителя языковой информации грубо выразить свою мысль и решение произвести замену реципиенту совсем неизвестно. Здесь происходит фетишизация процесса: грубости не было, нежелательной номинации не было, а замена грубого на негрубое в такой трактовке как бы уже вменяется в вину отправителю языковой информации. Здесь мы имеем проблему “черного ящика”, явления, требующего психолингвистических трактовок, специального исследования, выходящего за рамки лингвистического анализа.

Если предположить, что “система запретов” все-таки существует, то в связи с этим возникает ряд вопросов: Каких запретов? Их полный список? Где они формируются? Как быть с нарушениями запретов? Являются ли данные запреты едиными для всех социальных групп или только для определенных ситуаций? Кто определяет необходимость употребления эвфемизмов? Какова их лингвистическая природа? и т. д. и т. п.

К сожалению, ответов на эти и другие вопросы мы не получаем ни в классических трудах по лингвистике, ни в лингвистических изысканиях последних десятилетий, хотя попытки решения это проблемы периодически появлялись в печати.

Мы выдвигаем некоторые иные основополагающие трактовки явления эвфемии. С лингвистических позиций, которые отражают действительный процесс передачи языковой информации, мы считаем, что так называемые эвфемизмы ничем не отличаются от других соответствующих языковых единиц, независимо от их стилистических характеристик, эмоциональной окрашенности, типа коннотации и т. д. В данной работе делается попытка теоретически обосновать и проанализировать явление эвфемии и показать отсутствие отличия с лингвистических позиций между эвфемизмами и неэвфемизмами в рамках универсальной закономерности и передачи языковой информации с целью ее облагораживания или, наоборот, уничижительности (мелиорации и детериорации).