СРЕДСТВА ОБЪЕКТИВАЦИИ КОНЦЕПТА “ОБМАН”
Страница 3
Лингвистический аспект подразумевает как минимум два момента: обман с точки зрения отправителя (описание средств выражения) и с точки зрения получателя и/или наблюдателя (способы разоблачения). Ложь и обман поражают многообразием и богатством форм. Ложь фиксируется языком - средством, призванным служить инструментом общения, с помощью которого формируется и выражается человеческая мысль. Систематизация языковых средств выражения лжи и обмана показала, что их потенциал поистине безграничен и имеет специфическую лексику, синтаксис, семантику и прагматику.
Вопросам детекции обмана посвящены многочисленные работы зарубежных исследователей (Пиз, Уайтсайд, DePaulo et al 1983, DePaulo 1986, 1992, DePaulo et al 1996; Dillingham 1996, 1997, 1997а, 1998; Ekman et al 1969, 1972, 1975, 1976, 1991; Ekman 1980). Предпочтительность анализа невербальных компонентов коммуникации в контексте межличностного общения объясняется невозможностью подделать импульсы подсознания, эксплицирующие истинную информацию в виде экстериоризации невербальных маркеров/психосоматических сигналов, которые позволяют реципиенту диагностировать обман.
В результате анализа собранных примеров их художественных текстов русских и англоязычных авторов нами выделен 861 пример (476 и 385 русских и английских соответственно) из общего числа примеров 3198, отсылающих к декодированию ситуации обмана посредством невербальных маркеров. Анализ примеров показал, что высокоинформативным источником описания невербальной индикации ситуации обмана является описание языка глаз, используемого в 44 % русских и 33,8 % английских проанализированных примеров. В обоих языках основные реализуемые в художественной прозе модели невербальных маркеров лжи посредством описания языка глаз совпадают: бегающие глаза - “глаза тоскливо заюлили” (Игнатьев), “the quick slide of the eyes” (Weldon); отвод глаз/взгляда - “Крылов хотел поймать его взгляд и не мог” (Гранин), “black eyes ( .) looked away from her, as though fearful of revealing too much” (Sheldon).
Одним из очевидных маркеров лжи является описание неконгруэнтности (28,2 % русских и 32,7 % английских примеров), отсылающие к двум видам рассогласований: несоответствию между вербальными и невербальными планами коммуникации и рассогласованию между внутренне переживаемым эмоциональным состоянием персонажа и внешней его презентацией. Нами установлено, что прямую семантику речи или демонстрируемую эмоцию/-и помогают дискредитировать кинетические средства (в частности, мимические компоненты) -дружелюбный тон « брезгливое выражение лица(Мальцева) и/или фонационно-просодические средства - “‘I am delighted to meet you, Mr. York’. Said aunt Deb. ( .) She had no warmth, no genuine welcome in her voice” (Francis).
Помимо названных способов невербальной детекции ситуации обмана реципиент получает шанс декодировать ложь благодаря экстериоризации психосоматических сигналов (11,6 % русских и 21,8 % английских единиц в нашей выборке). Типичным и наиболее частым для текстов обоих языков является использование авторами в качестве физиологических индикаторов произнесения лжи/утаивания правды таких сигналов, как: пот, испарина - “Вытри нос, у тебя нос потеет, когда врешь” (Гранин), “He swears it on his dead mother’s soul, but he sweats while he swears. He is lying” (Francis); покраснение лица - “He reddened again. ( .) He was lying to her” (Maugham), “ . солгал Гордеев и с ужасом почувствовал, что краснеет” (Маринина).
Нами также обнаружены случаи, в которых информация о невербальных маркерах ситуации обмана/сокрытия представлена имплицитно (16,2 % русских и 11,7 % английских примеров).
В итоге обнаружилось следующее.
1. В целом анализ примеров, отражающих обыденное представление о возможностях невербальной детекции обмана, обнаружил общность восприятия невербального поведения лгущего субъекта носителями обоих языков, стереотипные представления о возможностях распознавания реципиентом обманного действия.
2. Описание многоаспектной природы феноменов лжи и обмана выявило их сложность и неоднозначность. Последние наблюдаются в многообразных видах и формах обмана, простирающихся от обыденных высказываний, которые содержат квант неискренности, до случаев спланированного, злонамеренного обмана.
3. Рассмотрение лжи и обмана по аспектам, отражающим все ипостаси обманного действия, носит в 1 главе предварительный характер и служит основанием для построения некоего концептуального каркаса, который во 2 главе заполняется способами номинации тех или иных модусов обмана и описанием их свойств.
2 глава “Средства номинации и дескрипции лжи и обмана в английском и русском языках” посвящена распредмечиванию концепта “обман”, первый этап которого предполагает необходимость проведения этимологического анализа.
В своем исследовании мы опираемся на понятие “множественной этимологии”, принятое М.М.Маковским, обосновавшим “одновременное существование нескольких (иногда - многих) семасиологических связей в истории одного и того же значения” (Маковский, 1996). Подобное видение базируется на точке зрения, что язычники соотносили один и тот же предмет/явление с самыми различными предметами, а одно и тоже действие становилось источником множества ассоциаций в сознании древних, связывающих данное действие с широким кругом действий/явлений. На данном этапе диссертационного исследования решалась задача проследить, с чем в древнем сознании ассоциировались понятия “ложь” и “обман”, с какими значениями оказываются связанными значения “лгать”, “обманывать”, на основе этого определить пути становления значений лексем, номинирующих ‘ложь’ и ‘обман’.
В результате проведенный отбор лингвистического материала, реконструирующий фрагмент модели мира древних на основе языковых данных, отраженных в семантических мотивировках понятий “ложь” и “обман”, показал, что последние в сознании древних ассоциировались с пустотой (значение ‘пустота’ нередко переходило в значение ‘обман’: лат. vacuus ‘пустой’ > др.инд. vakya ‘ложь, обман’), соотносились с нанесением морального и физического ущерба (др.-инд. droha - ‘ущерб, вред, увечье, повреждение’ > dhrut ‘обман’; лат. fraus ‘ущерб, вред’ > ‘ложь’, англ. fraud). Истоки становления значений лексем, номинирующих ложь и обман и кроющиеся в сакральной сфере, оказались издревле связанными со значениями
- ‘огонь, гореть’ (др.англ. lieg ‘огонь’, греч. legein ‘говорить’, лат. lingua ‘язык’, нем. lugen‘лгать’; англ. сленг to burn в значении ‘to deceive’, рус. нагреть на какую-либо сумму, нажарить в значении ‘обмануть’);
- ‘бить, резать, гнуть, ломать’ (лат. dolo‘рубить’,doleo ‘испытываю боль, страдаю’, но dolus ‘хитрость, обман’; рус. диал. лукать ‘гнуть’, лука ‘хитрость, обман’, др.-рус. лукавъ ‘извилистый, хитрый, коварный’);
- ‘дуть’ (англ. сленг to breeze ‘to deceive’; рус. надуть в значении ‘обмануть’);
- ‘класть’ (лат. ponere ‘класть, прятать’, imponere ‘класть’, а также и ‘обманывать’, англ. to impose (upon) ‘обманывать’).
В древних индоевропейских обозначениях лжи и обмана, таким образом, выделились три основных семантических компонента значений, ставшие источником негативной коннотации лжи и обмана: нанесение ущерба, сокрытие намерений, искривление/ искажение действительности.
Необходимость обращения к культурологическому ракурсу становления концепта “обман” аргументируется тем, что в когнитивной лингвистике научные исследования не могут игнорировать приобретенный культурный фон носителей языка (Полюжин, 1998). В результате выяснилось, что правда и ложь, соединяясь в едином клубке, вплетаются в ткань человеческой жизни, сосуществуют в сознании людей как две инкорпорирующие модели поведения, с одной стороны, непримиримо противоположные, с другой стороны, взаимодополняющие друг друга.
Общеизвестно, что в паремиях наряду с общечеловеческим выражается и специфичное для данной лингвокультурной общности, то, что принято называть “душой народа”, поэтому на следующем этапе нашего сопоставительного исследования мы обратились к паремиологическому аспекту концепта “обман”. Обосновав причины чисто семантического способа анализа паремий, названного “максимально внеконтекстным” (Крикманн, 1978), мы ограничили количество анализируемых единиц двумя группами изречений, которые реализуют: 1) выражение и предписание определенных правил поведения, имеющее деонтический характер; 2) констатацию общего закона типа “Всегда имеет место Х” или “Всякий Х обладает свойством/-ами Р”.