ПСИХОЛИНГВИСТИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ ПРОЦЕССОВ ИДЕНТИФИКАЦИИ СЛОВА
Страница 11
Как уже упоминалось, вопрос о характере и особенностях морфологической обработки сложных слов по-разному решается в зависимости от конкретного языка. Большинство исследований места и роли морфологии в лексиконе выполнены на основе английского языка. Однако полиморфемные слова в разных языках образуются по различными морфологическими принципами, что обязательно должно отразиться на специфике процессов выявления морфологической структуры сложного слова. Авторы исследований по вопросам морфологической обработки слова в процессе его идентификации полагают, что данные, полученные для типологически различных языков, и их сопоставительный анализ сыграют важную роль в создании метатеории выявления морфологической структуры сложного слова.
В отечественной психолингвистике роль морфологического фактора в организации индивидуального лексикона обсуждается в работах А.А. Залевской [1990; 1992; 1999]. Авторская концепция лексикона как динамической функциональной системы связей, устанавливаемых на основе многократного пересечения формальных и содержательных элементов памяти, и психолингвистической теории слова как средства доступа к единой информационной базе человека позволяют интерпретировать многочисленные экспериментальные данные, отражающие участие морфологии в процессе обработки речевого сообщения. При этом морфема трактуется как психолингвистическая единица, а морфологическое знание признается не только важным орудием обработки лексической информации, но и обеспечивающим функционирование морфемы как интерфейса между уровнями лексикона: морфема - связующее звено между поверхностным уровнем форм и глубинным уровнем значений, которые выделяются в большинстве моделей лексикона человека.
Авторы моделей обработки морфологически сложного слова вводят понятие частотности морфемы, т.е. кумулятивной частотности всех дериватов, образованных от одной основы (исключая частотность свободной лексической единицы, омонимичной основе). Частотность морфемы-основы может существенно влиять на доступ к слову (см. выше пример идентификации слова ПРИПОРТАЛЬНЫЙ). Например, модель поискового типа [Taft & Forster 1975] содержит файл доступа, в котором представлен список всех морфем в порядке их частотности. Такая организация, в частности, объясняет негативный эффект кумулятивной частотности на распознавание мономорфемных слов, т.е. распознавание мономорфемных слов не ускоряется наличием относительно общеупотребительных родственных дериватов, в отличие от ситуации с родственными флективными словами; фактически, их наличие можно рассматривать как тормозящее; это показал эксперимент, описанный в работе [Cole et al. 1997].
Данные, полученные в эксперименте [Cole et al. 1997], противоречат точке зрения, утверждающей, что доступ ко всем членам (дериватам) морфологической семьи осуществляется через репрезентацию их основы (базовой морфемы). Если бы это было так, то распознавание любого члена морфологической семьи, включая мономорфемное базовое слово, находилось бы под влиянием кумулятивной частотности.
Несколько по-другому рассматривает этот вопрос Д. Сандра [Sandra 1994]. Он считает, что частота встречи с морфологически сложным словом может способствовать образованию отдельной репрезентации независимо от частотности слова. При встрече с малознакомым или новым словом в памяти человека автоматически создается репрезентация, которая впоследствии будет укрепляться. Чем “сильнее” становится репрезентация, тем легче осуществляется доступ к ней. Сообразно этой точке зрения, наиболее регулярные, прозрачные по форме и семантике полиморфемные слова будут иметь собственную репрезентацию доступа, если они достаточно часто встречаются в речи, хотя это и не означает, что доступ к ним всегда осуществляется исключительно посредством целостной репрезентации. Такой подход близок к моделям двойного доступа и представляется на сегодняшний день наиболее перспективным. Тем не менее, компьютерная метафора и требования, предъявляемые к компьютерному моделированию, приводят к тому, что зачастую отдается предпочтение фактору скорости обработки информации в ущерб фактору надежности, тогда как этот фактор требует использования всех информационных и когнитивных ресурсов, а также ресурсов психики человека для достижения более полного взаимопонимания в процессе общения.
В главе 4 (Стратегия опоры на ситуацию) анализ нашего экспериментального материала, отражающего процесс поиска значения нового прилагательного в индивидуальном лексиконе, проводится с позиций разрабатываемой А.А. Залевской [1990; 1992; 1999] концепции внутреннего контекста, при этом речевая способность трактуется как “самоорганизующаяся динамическая функциональная система, а специфика единиц лексикона выводится из закономерностей процесса речемыслительной деятельности и из особенностей переработки человеком разнородной информации об окружающем его мире при становлении слова как достояния индивида” [Залевская 1992: 54]. Важной особенностью данной трактовки является акцент на постоянное взаимодействие между процессами переработки информации и их продуктами – новое в опыте, не вписывающееся в рамки системы, ведет к ее перестройке, а каждое очередное состояние системы служит основанием для сравнения при последующей переработке нового опыта. Значение слова не сводится к понятию: в процессе идентификации “осознанное или протекающее на подсознательном уровне сопоставление с продуктами предшествующего опыта индивида охватывает все многообразие увязываемых со словом чувственных впечатлений, т.е. фактически происходит включение слова в многогранный “внутренний контекст”, изначально являющийся перцептивно-когнитивно-аффективным” [Там же: 64].
Понятие внутреннего контекста получает развитие и в смежных с психолингвистикой областях знания. В русле когнитивной психологии внутренний контекст рассматривает Р. Стернберг [Sternberg 1996]. Когнитивный внутренний контекст индивида влияет на процессы кодирования, хранения и извлечения информации. Автор полагает, что наряду со схемами знаний внутренний контекст определяется также эмоциями, модальностями разных видов, состояниями сознания и внешним контекстом как усвоения знаний, так и их воспроизведения. Все указанные характеристики внутреннего когнитивного контекста так или иначе определяют процесс идентификации слова. Рассматривая роль языка в таком внутреннем когнитивном контексте, Р. Стернберг [1996] отмечает, что слова являются наиболее экономичным способом оперирования информацией. Вокруг слова, к которому имеется доступ, легко организовать новую информацию, увязываемую с ним носителем языка при встрече с новым словом или в результате овладения новым опытом.
В когнитивной лингвистике также признается важным трактовать контекст как ментальное явление. Ф. Унгерер и Г.Й. Шмит [Ungerer & Schmid 1996] предлагают использовать термин “контекст” для обозначения когнитивной репрезентации взаимодействия между ментальными концептами или когнитивными категориями. Формируясь в процессе взаимодействия человека с реальным миром, такой контекст немедленно вступает в связь со знаниями индивида, хранящимися в долговременной памяти. Когнитивные категории зависят и от текущего контекста употребления, и от целого комплекса ассоциирующихся с ними внутренних когнитивных контекстов. В случае взаимодействия с совершенно новыми объектами или ситуациями, для которых индивид не имеет когнитивных репрезентаций, он опирается на ближайшие контексты, используя все доступные для идентификации признаки, и при этом немедленно формируется новая когнитивная модель. Процесс идентификации никогда не происходит в “деконтекстуализованном вакууме”. Даже незнакомое человеку слово, предъявленное вне контекста, вызывает в сознании человека определенную информацию.
Такой подход согласуется с предложением Л.В. Сахарного [1985] ввести понятие внутреннего контекста производного слова и тезисом С.В. Венгеровой [1981] о том, что сложное слово уже представляет собой миниконтекст, в котором реализуется образное видение мира. В.Я. Шабес, рассматривая взаимосвязь слова и события (под событием автор понимает основную единицу фоновых знаний), отмечает, что “событие может актуализоваться не только развернутым текстом или предложением; в той или иной степени оно вербализуется и сверхфразовым единством, и словосочетанием, и словом, и морфемой” [Шабес 1989: 158].